- Я хочу знать… обо всем! - Я глубоко вздохнул. - Я был уверен, что ты погиб.

- Нет. Несколько раз был близок к этому, но обошлось. Но сынок… сержант. Ведь мне нужна шлюпка с «Роджера Янга». Понимаешь…

- Ну, конечно, она с «Роджера». Я только…

Он страшно огорчился.

- Тогда мне нужно спешить. Прямо сейчас. Я должен доложить о прибытии. - Тут он снова заулыбался: - Но ведь ты скоро вернешься на корабль, Джонни? Или у тебя отпуск?

- Нет, папа, - я стал быстро соображать, что делать. - Послушай, папа, я знаю расписание. У нас еще куча времени: эта шлюпка уйдет только через час. Они будут заправляться, грузить почту, ждать ребят из увольнения…

Он колебался.

- Но у меня приказ сразу по прибытии доложить пилоту первой же шлюпки с «Роджера Янга».

- Папа, папа! Ты все такой же пунктуальный. Девчонке, которая командует шлюпкой, абсолютно все равно, когда ты объявишься - сейчас или перед самым стартом. Во всяком случае, за десять минут до отправления они объявят по радио свой причал и пригласят всех желающих. Не бойся, не опоздаешь.

Он позволил отвести себя к незанятой скамейке в углу зала ожидания. Когда мы устроились, он спросил:

- Ты полетишь на одной шлюпке со мной или позже?

- Я… - я не знал, что сказать, и просто показал ему свои бумаги.

Он прочел и опять прослезился, а я поспешил его успокоить:

- Послушай, отец! Я постараюсь в любом случае вернуться. Я хочу воевать со своими ребятами, мне никто не нужен, кроме «сорвиголов». А тем более теперь, когда и ты с нами… э-э… То есть я понимаю, тебе будет неловко… но…

- В этом нет ничего стыдного, Джонни.

- Да?

- Я буду только гордиться. Мой сын станет офицером. Мой маленький Джонни. Я долго ждал и подожду еще немного. - Он улыбнулся. - Ты вырос, сынок. И возмужал.

- Со стороны виднее. Но, отец, я ведь еще не офицер, и может так случиться, что всего через несколько дней вернусь обратно, к «сорвиголовам».

- Хватит об этом, Джонни.

- Ладно.

- Я уверен, что ты сделаешь все как надо. И не говори больше, что у тебя не получится - Он вдруг улыбнулся. - Впервые в жизни командую сержантом. Да еще говорю ему, чтобы он заткнулся.

- Ладно, отец. Только знай, что я в любом случае постараюсь вернуться к «сорвиголовам». Единственное, что…

- Я понимаю. Твоя просьба ничего не будет значить, пока не будет вакансии. На будем гадать. Если у нас в распоряжении всего час, давай используем его на полную катушку. Рассказывай о себе, Джонни.

- У меня все хорошо, - сказал я вроде бы ничего не значащую фразу, но тут же подумал, что мне действительно нравится моя жизнь. И еще я подумал, что это просто счастливый случай - отец попал к «сорвиголовам». Там мои друзья, и там ему будет лучше, чем где бы то ни было. Ребята позаботятся о нем, ограждая по мере сил от опасности. Надо послать телеграмму Эйсу. Отец такой человек, что не признается в нашем родстве…

- Отец, как долго ты уже на службе?

- Чуть больше года.

- И уже капрал!

Он погрустнел.

- Сейчас в Мобильной Пехоте люди быстро растут.

Я понял, что он вспоминает тех, кто погиб, и попытался отвлечь его от мрачных мыслей:

- Но тебе не кажется, что ты… ну как бы это сказать… ну, не очень подходишь по возрасту к тому, чтобы воевать в пехоте? Ведь можно служить на Флоте или заняться математикой в отделе расчетов.

- Я хотел пойти в Мобильную Пехоту и добился своего! - сказал он гордо. - В конце концов, я не старше многих других капралов и сержантов. И вообще, сынок, тот факт, что я на двадцать два года старше тебя, вовсе не означает, что я должен кататься в инвалидной коляске. У возраста есть свои преимущества.

Я знал, о чем он говорит. Припомнил, как сержант Зим выдавал те самые «игрушечные» шевроны, прежде всего тем, кто постарше. И с отцом наверняка обращались в лагере не так, как со мной. Его взяли на примету как потенциального капрала еще до того, как он вышел из лагеря: армия всегда испытывала недостаток в опытных, солидных сержантах и капралах. Я вдруг подумал, что один из главных принципов строения армии - патернализм.

Я не стал спрашивать, почему он захотел именно в Мобильную Пехоту. И почему получил назначение на мой корабль. Я просто почувствовал себя счастливым - таким, каким никогда не был даже в детстве, когда отец меня хвалил. И я не спрашивал, почему он пошел на службу. Мне казалось, что причину я уже знаю. Мама. Никто из нас не касался этой темы.

Я резко сменил тему разговора.

- Расскажи, как ты жил все это время. Где был и что делал.

- Так… обучался в лагере Сан Мартин…

- Вот как? Значит, не в Курье?

- Нет. Мартин - новый лагерь. Правда, порядки, насколько я понимаю, те же, что и в старых. Только срок обучения у нас был на два месяца короче обычного - не было выходных. После лагеря сразу попросился на «Роджер Янг», но не получилось. Попал на другой корабль, к «Волонтерам Макслоттера». Хорошие ребята.

- Да, я слышал.

- Вернее, они были хорошими. Я совершил несколько выбросов с ними, многие из них погибли, и вот теперь я здесь… - Он посмотрел на свои шевроны. - Я уже был капралом, когда мы выбросились на Шэол…

- Ты был там?! Но ведь я тоже! - Непривычное теплое чувство охватило меня: никогда в жизни я не был ближе к отцу, чем сейчас.

- Я знаю. То есть я знал, что ваш отряд был там. Мы дрались примерно в пятидесяти милях от вас. Может, и ближе. Мы приняли на себя, наверное, их основной удар. Они вдруг полезли из-под земли десятками, а может, и сотнями - нам казалось, что земля кипит…

Отец пожал плечами:

- Так я и остался капралом без отделения. Наши «волонтеры» понесли такие потери, что отряд решили пока не восстанавливать. А меня наконец послали сюда. Правда, была вакансия у «Королевских медведей», но я шепнул словечко офицеру-распределителю, и, представь себе, именно в этот момент пришло сообщение о вакансии на «Роджере Янге». Вот так все и получилось.

- А когда ты пошел на службу? - спросил я и тут же понял, что не следовало задавать этот вопрос. Но мне хотелось уйти от разговора о несчастных «Волонтерах Макслоттера» - я слишком хорошо знал, что такое быть живой частицей погибшей команды.

Отец тихо сказал:

- Почти сразу после Буэнос-Айреса.

- Да. Я понимаю.

Отец несколько секунд молчал, потом сказал с необычной мягкой интонацией:

- Я не совсем уверен, что ты понимаешь, сынок.

- Что?

- Ммм… не так легко все объяснить. Конечно, гибель мамы сильна повлияла на мое решение. Но я пошел в армию не для того, чтобы отомстить за нее. Разве что отчасти. На меня больше повлиял ты.

- Я?

- Да, сынок. Ведь на самом деле я лучше твоей матери и даже лучше тебя самого понимал, зачем ты решил пойти на службу… Быть может, гнев мой был так силен от того, что ты совершил поступок, который должен был сделать я. Я это чувствовал, но тогда не смел признаться даже себе… Но и ты не был главной причиной того, что я пошел на службу. Ты… как бы это сказать… только нажал на взведенный курок. И помог выбрать род войск.

Он помолчал.

- После того как ты ушел, меня все чаще охватывала беспричинная тоска, я даже был на грани депрессии, так что пришлось обратиться к гипнотерапевту. Но врачи не помогали, и меня спасала только работа… Смерть мамы словно освободила меня, и я понял, как должен поступить. Дело я передал Моралесу.

- Старику Моралесу? А он справятся?

- Должен. У него нет другого выхода. Я передал ему изрядную долю акций. Остальные отложил для тебя - если когда-нибудь захочешь взяться за наше дело. Вот так… Короче, я наконец понял, в чем загвоздка.

Он снова помолчал и продолжил совеем тихо, будто шепотом:

- Мне нужно было доказать, что свою судьбу делаю я сам. Доказать себе, что я мужчина. Не производящее и потребляющее экономическое животное… а мужчина.

Мы оба замолчали, не зная, что сказать, и в этот момент запели громкоговорители космопорта: