Неожиданно Огюста начала сползать с дивана. Симон поддержал ее. Огюста его оттолкнула.

— Оставьте меня в покое, мне больше нечего сказать.

Симон принял безразличный вид, достал из портфеля повестку и положил на стол.

— В это время Жан-Марк Берже будет уже в Париже, — сказал Симон и вышел.

Комиссар Тевене горячо пожал Бело руку. Они только что славно отобедали в ресторанчике на берегу Соны.

— Жаль, что я не могу оставаться с вами до самого отправления поезда. У меня к вам просьба: хоть дело у нас и забирают, проинформируйте меня, пожалуйста, о ходе расследования. Если окажется, что американец — не выдумка, я подаю в отставку. Я слышал, что кольцо и чемодан находятся под вашей личной опекой? — добавил он.

— Это мои лионские трофеи, — ответил Бело, — как и документация из вашей лаборатории. Надо сказать, все сделано с блеском. Впрочем, вы по-другому и не работаете.

— Не говорите так, а то нам станут завидовать. — Комиссар улыбнулся. — Фотографии руки действительно удались.

Во второй половине дня Жонне позволили увидеться с сыном. Бело не протестовал и против прихода Эмилии, но Жонне решил, что ей это будет слишком тяжело. Он принес с собой небольшой чемоданчик с одеждой. Бело предложил ему поговорить с сыном наедине, но Жонне переполошился.

— Нет, вы не должны оставлять моего сына, господин комиссар! Я побеседую с ним при вас.

Наставления Жонне были торжественны и нелепы. Жан-Марк слушал их вполуха, краем глаза следя за Бело, листавшим газету.

Бабушка тоже хотела прийти, но Бело сказал, что инструкция допускает в таких случаях свидания только с ближайшими родственниками по прямой линии.

— Очень правильно! — заметил Жонне. — Отец и мать — это только два человека, а дедушек и бабушек уже четверо. А если допускать еще других родных…

Лицо Жан-Марка было землистого цвета, словно он провел ночь в подвале. Свежевыбритый, в костюме и при галстуке, он вполне мог ехать первым классом, если бы французские власти давали такие привилегии «главным свидетелям».

Выходя из здания полиции, Делорм шепнул Бело на ухо:

— Надеть ему наручники?

— Нет причины, — так же тихо ответил Бело.

В их распоряжении оказалось не три, а восемь мест. Целое купе! Делорм раздвинул занавески на окне, выходящем в коридор, а окно на улицу задернул.

— Не хочу, чтобы его заметили на станции, — сказал он.

— Ты в первый раз в роли ангела-хранителя?

— Да, господин комиссар.

— Поздравляю.

Делорм, обеспокоенный, пристально взглянул на Бело. Ни на вокзале, ни в вагоне на них не обратили внимания. Может, он перестарался с предосторожностями?

— Можете прилечь, — обратился Бело к Жан-Марку. — Поезд отбывает в одиннадцать, а на месте мы будем в шесть утра. Вам надо выспаться.

— Спасибо, мне что-то не хочется спать, — ответил Жан-Марк.

Сначала решетки, теперь это задернутое окно. Ему стало страшно.

— Если вы вспомните что-нибудь, связанное с делом, сразу скажите, — прибавил Бело. — Не может быть, чтобы мы с инспектором уснули одновременно. Кто-нибудь из нас запишет ваши показания.

Жан-Марк сразу воспользовался советом.

— Скажите, а вы можете допросить носильщика с Лионского вокзала? Он видел, как заменили чемоданы и как умчалась эта чертова машина.

— Утром его не будет. Он завтра работает во вторую смену, — сказал Бело. — Но вы не беспокойтесь. Мы очень рассчитываем на этого свидетеля.

— Спасибо.

Проснувшись этим утром, Жан-Марк вспомнил о ночной встрече с незнакомцем, к которому Сенвиль обращался с таким уважением, и спросил надзирателя, кто это был. «Тебе везет — не каждому наносят визиты такие важные птицы! — с гордостью ответил надзиратель. — Комиссар Бело специально из-за тебя приехал из Парижа!» Жан-Марк вспомнил радостный голос Тевене: «Это дело будет вести Бело?» И вот его судьба — в руках Бело. Если Бело поверит ему, поверят все остальные. Ох, если бы до этого дожить!

Поездка обошлась без приключений. Ни Делорм, ни «главный свидетель» не сомкнули глаз. Зато Бело спал сном праведника. Проснувшись, он смущенно сказал: «Это, должно быть, погода меняется».

По прибытии на набережную Кэ-дез-Орфевр Бело оставил Жан-Марка на попечении Делорма, а сам, сдав чемодан и рапорты в отдел криминалистики, пошел к Пикару.

— Господин Пикар в бешенстве… — начал Трюфло.

— Это не новость, — прервал его Бело.

— В бешенстве оттого, что не может вас сразу принять, — с легкой укоризной закончил Трюфло.

Оказалось, Пикар всю ночь сидел над составлением списка совершенных, но нераскрытых преступлений в парижском округе, и отправился с этим списком к префекту.

— Ну и отлично, — сказал Бело. — Приготовьте, пожалуйста, для молодого Берже относительно чистое временное помещение. Я пойду объясню ему, почему его сейчас не могут принять, а потом увижусь с Симоном.

Симон, Блондель и Гайярде уже давно ждали его.

— Прежде всего, как прошла встреча с Огюстой? — спросил Бело.

Симон подал ему рапорт. Прочитав его, Бело спросил:

— У тебя есть что к этому добавить?

— Ничего. Не могу дождаться, когда ты сам с ней поговоришь. Она вела себя странновато. Она придет к нам в четыре.

— Что удалось выяснить насчет доходов мадемуазель Сарразен? — спросил Бело.

— Раньше она была страшно богата, — заговорил Гайярде. — В последние годы ее богатство подтаяло, но все равно денег было полно. Вот информация из ее банка. Вот адрес ее нотариуса. Господин Браве, бульвар Мальшерб, припоминаешь? Мы познакомились с ним, когда расследовали убийство гувернантки на Брюейр-де-Серв.

— А, ну да, там было туловище. Похоже, расчлененные трупы — его специальность.

— Действительно, очень милый человек, — ответил Бело. — Кончим сначала с банком. Вклад есть?

— Да.

— А что у нотариуса?

— Завещания нет.

— Вот черт!

— По крайней мере у него.

— Вроде бы в Нейи ты тоже ни на что такое не наткнулся.

— Насколько я знаю, прямых наследников у нее нет, — продолжал Гайярде. — Бездетная, родители умерли.

— Она никогда не была замужем?

— Нет.

— А откуда состояние?

— От папочки с мамочкой. В таких семьях мало ребят, зато много деньжат. — Все, включая Гайярде, рассмеялись. — Директор банка сказал, что она играла на бирже, и очень удачно, хоть «это дело рискованное», — его собственные слова.

— У кого хороший нюх, тот денежки гребет за двух, — заметил Блондель.

— Ты сам это придумал?

— Нет.

— Жаль. А я уж подумал, ты научился шутить. Директор банка сказал, что большую часть состояния она вложила в коллекцию картин.

— Мы узнали мнение экспертов, — вставил Блондель.

— Это важно, — заметил Бело. — Многие коллекционеры заблуждаются по поводу ценности своих собраний.

— Мы встречались с торговцами картинами, — начал Блондель, — с одними говорил Ривьер, с другими — я. Вот их фамилии и адреса. Буква «э» обозначает, что торговец является судебным экспертом. Всех их буквально бомбардирует пресса. Речь идет о Ван Гоге. Журналисты спрашивали даже о конкретных полотнах, да, Ривьер?

— Да.

— Мы записали названия. Похоже, что эти картины относятся к числу самых известных. О чем я говорил? Да, их волнует не только смерть клиентки. Трое торговцев заявили, что она была настоящим специалистом по творчеству Ван Гога. До сих пор нет полного каталога его произведений: не все, что он нарисовал, уже известно. Она очень помогала им в спорных вопросах. Они советовали ей заняться составлением каталога. «Я сделаю это в старости», — отвечала она. Теперь все пропало.

— Я спросил, не продавала ли она чего-нибудь, — вступил в разговор Симон. — Конечно, как все коллекционеры, ответили мне. Когда полотно ей надоедало, она продавала его, чтобы купить другое, обычно того же самого автора. Но она ни разу не продала ни одной картины Ван Гога. «Я в жизни не изменю своему Богу», — так она любила говорить.