— Значит, так...— начал Пашка, закуривая.— А потом я речь скажу. Ладно?
— Речь?
— Да.
— Ну... хорошо... Я могу потом записать. В другой раз.
— Значит, так: родом я из Суртайки — семьдесят пять километров отсюда. А вы сами откуда?
Девушка весело посмотрела на Пашку, на других больных; все, притихнув, смотрели на нее и на Пашку, слушали. Белобрысый икал.
— Я из Ленинграда. А что?
— Видите ли, в чем дело,— заговорил Пашка,— я вам могу сказать следующее...
Белобрысый неудержимо икал.
— Выпей воды!— обозлился Пашка.
— Я только что пил — не помогает,— сказал белобрысый, сконфузившись.
— Значит, так...— продолжал Пашка, затягиваясь папироской.— О чем мы с вами говорили?
— Где вы учились?
— Я волнуюсь,— сказал Пашка (ему не хотелось говорить, что он окончил только пять классов).— Мне трудно говорить.
— Вот уж никогда бы не думала!— воскликнула девушка.— Неужели вести горящую машину легче?
— Видите ли...— опять напыщенно заговорил Пашка, потом вдруг поманил к себе девушку и негромко, так, чтобы другие не слышали, доверчиво спросил: — Вообще-то, в чем дело? Вы только это не пишите. Я что, на самом деле подвиг совершил? Я боюсь, вы напишите, а мне стыдно будет потом перед людьми. «Вон,— скажут,— герой пошел!» Народ же знаете какой... Или — ничего, можно?
Девушка тоже засмеялась... А когда перестала смеяться, некоторое время с интересом смотрела на Пашку.
— Нет, это ничего, можно.
Пашка приободрился.
— Вы замужем?— спросил он.
Девушка растерялась.
— Нет... А, собственно, зачем вам это?
— Можно я вам письменно все опишу? А вы еще раз завтра придете, и я вам отдам. Я не могу, когда рядом икают.
— Что я, виноват, что ли?— сказал белобрысый и опять икнул.
Девушку Пашкино предложение поставило в тупик.
— Понимаете... я должна этот материал дать сегодня. А завтра я уезжаю. Просто не знаю, как нам быть. А вы коротко расскажите. Значит, вы из Суртайки. Так?
— Так.— Пашка скис.
— Вы, пожалуйста, не обижайтесь на меня, я ведь тоже на работе.
— Я понимаю.
— Где вы учились?
— В школе.
— Где, в Суртайке же?
— Так точно.
— Сколько классов кончили?
Пашка строго посмотрел на девушку.
— Пять. Не женатый. Не судился еще. Все?
— Что вас заставило броситься к горящей машине?
— Дурость.
Девушка посмотрела на Пашку.
— Конечно. Я же мог подорваться,— пояснил тот.
Девушка задумалась.
— Хорошо, я завтра приду к вам,— сказала она.— Только я не знаю... завтра приемный день?
— Приемный день в пятницу,— подсказал «ходячий».
— А мы сделаем!— напористо заговорил Пашка.— Тут доктор добрый такой старик, я его попрошу, он сделает. А? Скажем, что ты захворала, бюллетень выпишет.
— Приду.— Девушка улыбнулась.— Обязательно приду. Принести чего-нибудь?
— Ничего не надо! Меня профсоюз будет кормить.
— Тут хорошо кормят,— вставил белобрысый.— Я уж на что — вон какой, и то мне хватает.
— Я какую-нибудь книжку интересную принесу.
— Книжку — это да, это можно. Желательно про любовь.
— Хорошо. Итак, что же вас заставило броситься к машине?
Пашка мучительно задумался.
— Не знаю,— сказал он. И виновато посмотрел на девушку.— Вы сами напишите чего-нибудь, вы же умеете. Что-нибудь такое...
Пашка покрутил растопыренными пальцами.
— Вы, очевидно, подумали, что если бочки взорвутся, то пожар распространится дальше — на цистерны. Да?
— Конечно!
Девушка записала.
— А ты же сказала, что уезжаешь завтра. Как же ты приедешь?— спросил вдруг Пашка.
— Я как-нибудь сделаю.
В палату вошел доктор.
— Девушка, милая, сколько вы обещали пробыть?— спросил он.
— Все, доктор, ухожу. Еще два вопроса... Вас зовут Павлом?
— Колокольников Павел Егорыч.— Пашка взял руку девушки, посмотрел ей прямо в глаза.— Приди, а?
— Приду.— Девушка ободряюще улыбнулась. Оглянулась на доктора, нагнулась к Пашке и шепнула: — Только бюллетень у доктора не надо просить. Хорошо?
— Хорошо.— Пашка ласково, благодарно смотрел на девушку.
— До свиданья. Поправляйтесь. До свиданья, товарищи!
Девушку все проводили добрыми глазами.
Доктор подошел к Пашке.
— Как дела, герой?
— Лучше всех.
— Дай-ка твою ногу.
— Доктор, пусть она придет завтра,— попросил Пашка.
— Кто?— спросил доктор.— Корреспондентка? Пусть приходит. Влюбился, что ли?
— Не я, а она в меня.
Смешливый доктор опять засмеялся.
— Ну, ну... Пусть приходит, раз такое дело. Веселый ты парень, я погляжу.
Он посмотрел Пашкину ногу и ушел в другую палату.
— Думаешь, она придет?— спросил белобрысый Пашку.
— Придет,— уверенно сказал Пашка.— За мной не такие бегали.
— Знаю я этих корреспондентов. Им лишь бы расспросить. Я в прошлом году сжал много,— начал рассказывать белобрысый,— так ко мне тоже корреспондента подослали. Я ему три часа про свою жизнь рассказывал. Так он мне даже пол-литра не поставил. Я, говорит, не пьющий, то, се — начал вилять.
Пашка смотрел в потолок, не слушал белобрысого. Думал о чем-то. Потом отвернулся к стене и закрыл глаза.
— Слышь, друг!— окликнул его белобрысый.
— Спит,— сказал человек с «самолетом».— Не буди, не надо. Он на самом деле что-то совершил.
— Шебутной парень!— похвалил белобрысый.— В армии с такими хорошо.
Пашка долго лежал с открытыми глазами, потом действительно заснул. И приснился ему такой сон.
Как будто он генерал. И входит он в ту самую палату, где лежал он сам... Но только в палате лежат женщины. Тут Катя Лизунова, корреспондентка, Маша-птичница, городская женщина, женщина с нефтебазы и даже тетка Анисья... И свита вокруг Пашки — тоже из женщин.
Вошел Пашка и громко поздоровался.
Ему дружно ответили:
— Здравствуйте, товарищ генерал!
— Почему я не слышу аплодисментов?— тихо, но строго спросил Пашка-генерал у свиты. Одна из свиты угодливо пояснила:
— Дамская палата...
И она же попыталась надеть на Пашку халат.
— Не нужно,— сказал Пашка,— я стерильный.
И началось стремительное шествие генерала по палате — обход.
Первая — Катя Лизунова.
— Что болит?— спросил Пашка.
— Сердце.
— Желудочек?
Катя смотрит на Пашку как на дурака.
— Сердце!
Пашка повернулся к свите.
— Считается, что генерал — ни бум-бум в медицине.— И снисходительно пояснил Кате: — Сердце тоже имеет несколько желудочков. Ма-аленьких.
И дальше. Дальше — корреспондентка, «странная и прекрасная».
— Что?— ласково спросил Пашка.
— Сердце.
— Давно?
— С семнадцати лет.
— Ну, ничего, ничего...
Пашка двинулся дальше. Маша-птичница.
— Тоже сердце?— изумился Пашка.
— Сердце.
— Кошмар.
Пашка идет дальше.
Городская женщина.
Пашка демонстративно прошел мимо.
Тетя Анисья. Поет.
Пашка остановился над ней.
— И у тебя сердце?
— А что же я, хуже других, что ли?— обиделась Анисья.— Смешной ты, Павел: как напялит человек мундир, так начинает корчить из себя...
— Выписать ей пирамидону!— приказал Пашка.— Пятьсот грамм. Трибуну.
Принесли трибуну. Пашка взошел на нее.
— Я вам скажу небольшую речь,— начал он, но обнаружил непорядок.— Где графин?!
— Несут, товарищ генерал.
— Ну, что?!— Пашка обращался к женщинам, лежащим в палате.— Допрыгались?! Докатились?! Доскакались?!..
...И тут засмеялся белобрысый. Пашка поднял голову.
— Ты чего? Белобрысый все смеялся.
— Это он во сне,— пояснил один пожилой больной. Все другие уже спали. Была ночь.
— Вот жеребец,— возмутился Пашка.— Здесь же больница все же.
Он лег и крепко зажмурился... И снова он на трибуне.
— На чем я остановился?— спросил он свиту.
— Вы им сказали, что они доскакались...