Было уже слишком поздно, для того чтобы начинать расследование. Ночь спускалась над Фолиньяцаро, и спокойствие, которое, казалось, струилось с окружающих гор, не могло не волновать Маттео. Опершись на подоконник, он смотрел на дома, где начинали зажигаться огни. Убийца, подумал он, несомненно предупрежденный, спрашивает себя, вероятно, с тревогой, что собирается предпринять полицейский, приехавший, чтобы арестовать его.

Когда Маттео снова вошел в кафе, за столиками сидели пять или шесть мужчин разного возраста. Желая показать, что он приехал не как враг, полицейский дружелюбно приветствовал всех. Ответа не последовало. Раздосадованный, он сел в стороне. К нему подошла Эпонина:

— Вы, может быть, поужинаете, а?

— С удовольствием… От Милана до Фолиньяцаро не близко, знаете ли.

— Никто вас не просил приезжать! А что вы хотели бы на ужин?

— А что у вас есть?

— Суп и сыр.

— Ну, что же, значит, суп и сыр.

Она удалилась, как усталая гусыня, возвращающаяся к своей луже. Стараясь забыть о враждебном приеме и отнестись к происходящему с юмором, Маттео сказал себе, что никогда еще, должно быть, расследование не начиналось в подобных условиях. Его это даже начало забавлять. Будет потом о чем рассказать. Ведь совершенно ясно, что все эти крестьяне, несмотря на их мелкие хитрости, не смогут помешать ему довести расследование до конца. Он собирался завтра же утром нанести мэру визит и напомнить этому чиновнику о его ответственности. Эпонина принесла ему его скудный ужин. Он поел с аппетитом, но вино, которое она подала, заставило его скорчить гримасу. Подняв глаза от стакана, он заметил улыбки на лицах окружающих и еле удержался, чтобы не вспылить. Но так как было ясно, что именно этого от него ожидали, то он сделал над собой усилие, пообещав себе отыграться, когда придет время.

Проглотив последний кусок, Маттео встал и подошел к столику, за которым перед стаканом белого вина одиноко сидел нестарый еще мужчина и курил трубку. Не спрашивая разрешения, Маттео опустился на стул напротив него.

— Меня зовут Маттео Чекотти, я инспектор полиции.

Человек внимательно посмотрел на него, потом произнес, вынув трубку изо рта:

— Моей вины здесь нет.

И спокойно продолжал курить. Огорошенный неожиданным замечанием, полицейский настойчиво продолжал:

— Инспектор миланской уголовной полиции.

Крестьянин слегка пожал плечами и высказал свое мнение:

— Плохих профессий нет, все зависит от человека. Послышались приглушенные смешки. Несмотря на свое решение, Маттео почувствовал, что начинает сердиться.

— Вы живете в Фолиньяцаро?

— Да.

— Вы были знакомы с Эузебио Таламани?

— Да.

— Вы знаете, что его убили?

— Это меня не интересует.

— Есть у вас подозрение относительно того, кто бы мог совершить это преступление?

— Нет, и мне на это наплевать.

— Остерегайтесь!

— Чего?

Чувствуя, что дело принимает неприятный оборот, к ним подошел Онезимо.

— Он ничего не знает, синьор инспектор… Гвидо проводит весь день в горах со своими козами…

Воспользовавшись вмешательством хозяина, Чекотти обратился к остальным посетителям:

— Я приехал сюда для того, чтобы арестовать убийцу Эузебио Таламани. Вы должны мне помочь. Это ваш долг!

Мужчина лет пятидесяти, с насмешливыми глазами, спросил:

— А вы, услуга за услугу, не поможете ли мне вскопать мой сад?

— Ваш сад? Вот еще!

— Видите? Выходит, у каждого своя работа…

— Но почему, в конце концов, вы не хотите, чтобы убийца был обнаружен?

И снова Онезимо попытался внести спокойствие:

— Вот что я вам скажу, синьор… Дело не в том, что мы против полиции, но мы терпеть не могли Таламани… Этот тип смотрел на нас свысока… Он считал себя лучше всех. Так вот, тот, кто это сделал, избавил нас от него, понимаете? В общем, оказал нам своего рода услугу… Если бы мы даже знали, кто это, нам не хотелось бы его выдавать… И потом, этот Таламани был миланцем, а у нас их недолюбливают.

— Я тоже миланец!

— Это ничего не меняет.

Раздосадованный, Маттео вернулся в свою комнату, больше чем когда-либо полный решимости арестовать убийцу. Для него это уже становилось делом чести. Он должен был показать этим мужланам!

На следующее утро инспектор холодно поздоровался с Онезимо и попросил, если не трудно, сказать ему, как пройти к жилищу мэра. Хозяин кафе посмотрел на него, округлив глаза.

— Вы в самом деле хотите встретиться с доном Чезаре?

— Ведь мэра Фолиньяцаро зовут Чезаре Ламполи?

— Да.

— В таком случае, это именно с ним я собираюсь побеседовать, как только вы будете настолько любезны, что решитесь доверить мне его адрес, если, конечно, это не один из тех секретов, о которых не следует рассказывать.

Онезимо добродушно засмеялся.

— О нет. В каком-то смысле ваш визит к дону Чезаре даже придется по вкусу всем нашим.

— Придется это им по вкусу или нет, меня нисколько Не беспокоит!

— Прекрасно… Так вот, подниметесь в гору, и первый дом направо, у которого вы увидите множество разноцветных, покрытых глазурью, цветочных горшков, как раз и будет жилищем дона Чезаре. Но, право, синьор, я совсем не уверен, что он будет рад видеть вас.

— Это как ему угодно, но он меня примет!

— Может быть, он вас и примет, но будет ли он с вами разговаривать, вот в чем вопрос?

Дверь жилища дона Чезаре была из цельного дуба и вся утыкана большими железными гвоздями. Маттео Чекотти подумал, что мэр, вероятно, испытывает ностальгию по домам-крепостям старых времен. Он долго стучал, но никто не вышел, чтобы ему открыть; внутри не было слышно ни малейшего движения, которое свидетельствовало бы о том, что кого-то беспокоит поднятый им шум. Обернувшись, полицейский увидел полную женщину, которая, сложив руки на груди, следила за его действиями. Он окликнул ее:

— А что, там никого нет?

— Дон Чезаре никогда не уходит из дома.

— В таком случае почему он мне не отвечает?

— Ну и вопрос… Потому что ему не хочется!

Она явно считала инспектора умственно отсталым.

— Значит, мэра никогда нельзя видеть?

— С чего вы взяли?

— Ведь дверь заперта!

— Но не на ключ же!

И кумушка вернулась к себе, всем своим видом давая понять, что ей редко приходилось встречать более бестолкового типа, чем этот горожанин.

Раздосадованный, Маттео повернул защелку, и дверь отворилась без всяких помех. Он аккуратно закрыл ее за собой и направился в сторону большой светлой комнаты. Сидевший там в кресле с подлокотниками очень старый человек смотрел, как он приближается, и заговорил первым:

— Это вы подняли такой шум у моей двери?

— Да. Я…

— А если я вас отправлю в тюрьму?

— Меня? За что?

— За то, что вы входите к людям без их разрешения. Вы разбудили меня, молодой человек! А я этого не выношу, ясно?

— Прошу меня извинить!

— Извинения ничего не стоят!

— А вы чего хотели бы? Чтобы я вас убаюкал, что ли?

— О том, чего я хочу, я вам расскажу, после того как вы соизволите мне поведать о цели вашего прихода.

— Вы мэр Фолиньяцаро?

— Вы думаете, что без вас мне это было неизвестно? Я прекрасно знаю, что я мэр! Я был им, когда вас еще на свете не было! Но вы-то кто?

— Маттео Чекотти из уголовной полиции Милана.

— Терпеть не могу миланцев!

— А я не испытываю ни малейшей симпатии к жителям Фолиньяцаро!

— В таком случае поскорее возвращайтесь в Милан!

— Я туда с удовольствием вернусь, но только с убийцей Эузебио Таламани!

— Как вам угодно!

— Мне угодно, синьор, чтобы вы облегчили мою задачу.

— Кому из нас платят, вам или мне, за исполнение ваших обязанностей?

— Мне, конечно, но…

— Так исполняйте их и оставьте меня в покое!

За все время своей работы в полиции добросовестному Чекотти в первый раз довелось встретиться с подобным отношением.