Элейн не пыталась сопротивляться, когда Малкольм, наконец, завернув ее в свой плащ, отнес в сторону, подальше от мужчин. Там еще не остыли угли от костра. Когда он, подняв платье, с нежной жадностью вошел в нее, перед ее глазами над светящимся в сумерках ночи болотом стояло другое лицо – лицо человека, который когда-то был его королем.

Вестминстер. 28 июня 1253

Король Генрих долго перечитывал письмо, потом поднял глаза и посмотрел на Роджера де Куинси.

– Когда это случилось? – спросил он.

– В канун Иванова дня. Замок был полностью разрушен, никого не осталось в живых, никого. Приходили за лошадями. В тех конюшнях животные стоили целое состояние. – Роджер глубоко вздохнул. Он сам все видел. Когда ему сообщили о набеге, он тут же поскакал на запад и через несколько часов был уже там. Сожженный дом еще дымился, догорая; в обломках среди пепелища лежали изрубленные мужчины, и женщины, и даже дети, – все еще не захороненные, как и несколько лошадей, оставшихся во дворе и тоже зарубленных разбойниками.

– А моя племянница? – Голос короля дрожал.

– Должно быть, тоже убита, ваше величество. Вместе с детьми. Никаких следов от них не осталось. – Роджер помолчал и потом, прочистив голос, продолжал: – Многие тела были искромсаны до неузнаваемости.

– Святой гроб Господень! Кто-нибудь пытался догнать разбойников и убийцу?

– Делается все возможное, ваше величество. В окрестных лесах полно беглых преступников, – кто знает, может, это был негодяй по имени Роберт Фитцут, или Робин Гуд, как его теперь некоторые называют. Он тот, кто за свои разбойничьи дела объявлен вне закона, но это не мешает ему считать себя графом Хантингтоном. Он совершает набеги как раз в той местности, так я слышал. Он наверняка проведал о богатстве леди Честер и пожелал заполучить его.

Генрих снова поднес пергамент к глазам.

– Ты должен будешь написать брату и сообщить ему о смерти его жены и детей. – Он покачал головой. – Пора ему возвращаться.

– Разумеется, ваше величество. Я сейчас же пошлю за ним. Разнеслась весть, что он был убит, но я рад, что эти сведения не подтвердились. Он был в Аккре последние несколько месяцев. Уверен, его порадует ваше разрешение вернуться домой. – Роджер скорбно сжал губы. – Бедная Элейн, у нее была несчастная жизнь.

– Еще бы, с твоим братом. – Генрих уронил письмо на стол и протянул руку, чтобы взять молитвенник, всегда лежавший у него на столе. – Я прикажу, чтобы отслужили заупокойную мессу по ее душе. – Он вздохнул. – И начну улаживать ее дела. Ее родовые земли богаты и очень дорого стоят.

Замок Фолкленд, Файф. 27июня 1253

Священник был пьян как свинья. Он пробормотал над ними положенные слова, нечетким жестом благословил их и тут же свалился на пол и заснул. Малкольм хохотал:

– Ну, миледи, как вам нравится быть женой графа Файфа Фолкленда? Разве плохо снова оказаться в Шотландии? – Кольцо, которое он надел ей на палец, было украшено тяжелым неограненным рубином. Оно плотно сидело у нее на пальце, сжимая его.

– Это венчание не настоящее! – заявила она ему в лицо. – Никто не признает наш брак!

– Как-нибудь признают. – Малкольм взял ее руку и продел ее под свою. – Не пройдет и недели, как наш союз благословит король.

Замок был готов к ее появлению. Большой зал и их спальня были украшены гирляндами цветов. Он согнал в замок слуг; было закуплено много локтей дорогой материи, из которой ей должны были сшить платья, мантии и плащи. На комоде из кедрового дерева, стоявшем у постели, лежали его дары: гребень из слоновой кости, зеркало и три золотые броши тонкой работы с эмалью. Теперь, когда все его заветные желания осуществились, Малкольм был похож на собаку, у которой от счастья вырос второй хвост и которая виляет обоими.

– Я не останусь с тобой. – Элейн уже не была столь слаба; кроме того, потрясение, которое она пережила, уже проходило, но в ней поднимался гнев. Она еще плохо помнила, что случилось в ту ночь. Подробности исчезали в дыму, страхе и общей сумятице, как она ни старалась воссоздать их в своем воображении. Но особый гнев вызывало то, что этот человек посмел приехать, сорвать ее, как какой-нибудь плод с любимого дерева, и увезти с собой, просто так, потому что ему захотелось этот плод отведать. Этот брак даже не был вызван политическими соображениями со стороны короля. Тут не было ничего, кроме алчности и похоти. – Клянусь перед Богом, я здесь с тобой не останусь.

Позади них осталась часовня Фолклендского замка, сияющая огоньками множества свечей. Священник лежал, распростершись на пороге часовни и храпя на всю округу; ноги его высовывались во двор, а головой он упирался в алтарь.

Малкольм захохотал.

– Не делай так, чтобы я запирал тебя на замок, любовь моя. Тебе это было бы ненавистно так же, как и мне. – Он сжал ей руку выше локтя. – Здесь у тебя будут лошади, все твои, сколько захочешь, – самозабвенно болтал он. – Ты будешь иметь свободу, все, что будет угодно твоему сердцу, и здесь будет мужчина, который будет удовлетворять тебя. А если будешь сопротивляться мне, я сделаю тебя своей пленницей. У тебя не будет лошадей, любовь моя, и будешь вкушать один хлеб и воду, пока не научишься покорности. – Он серьезно посмотрел на нее. – Генрих рано или поздно все равно отдал бы тебя замуж за кого-нибудь другого, ты это знаешь так же хорошо, как я. Согласись, что это так. А я могу сделать тебя счастливой. Ты скоро забудешь своих детей. Им будет хорошо в Англии. У нас с тобой будут дети. Сыновья, много сыновей. – Он обнял ее за талию. – Я хочу, чтобы ты была счастлива.

Элейн ответила резкостью. «Бесполезно с ним спорить», – думала она. Это не поможет. Надо бежать, но для этого потребуется хитрость, сообразительность и большая осторожность.

Малкольм спал, положив руку ей на грудь, обняв ее ноги своей тяжелой ногой. От его тела шел невыносимый жар, он жег ей кожу. Но он, по крайней мере, брал ее просто и с нежностью, а не как Роберт с его жестокими выходками. Он даже с некоторой робостью обращался с ее телом, что плохо вязалось с тем бурным восторгом, который он испытывал при соитии с ней. Но наконец Малкольм заснул. Она долго потом лежала и смотрела вверх в темноту спальни. В сжатых кулаках Малкольма остались ее волосы, намотанные на кисти его рук. Так она оставалась полной его пленницей, как если бы он привязал ее к себе. Роберт в таких случаях привязывал ее к кровати.

– Александр!

В тишине ей показалось, что она громко выкрикнула его имя. Но никто не отозвался. Только ветер завывал в трубе.

На следующий день к ним пожаловала гостья. Когда Мари де Куси со всей ее свитой сопроводили в большой зал, она вся так и сияла в своем наряде из шелка, ушитом жемчугами.

– Так я была права. Прекрасная леди Честер переехала сюда. Это правда? Ты ее сделал своей женой?

– Конечно. У слухов быстрые ноги, мадам.

Королева улыбнулась еще шире. Пройдя мимо Малкольма, она опустилась в самое красивое кресло в зале и аккуратно расправила складки платья.

– Твое ухаживание получилось довольно грубым, как я слышала. – К Элейн она не обращалась вовсе.

Малкольм смущенно шагнул к ней:

– Мадам, я…

– Ты в самом деле убил всех в замке? – неумолимо продолжала она. – Всех-всех? Как же ты, должно быть, иссох по ней, Малкольм, друг мой! – Она обратила холодный, оценивающий взгляд на Элейн. – Очевидно, она знает, как влюблять в себя мужчин. – Мари выставила из-под платья туфельку и посмотрела на мысок. Туфелька была расшита серебряной нитью. – Ты знаешь, все думают, что она умерла. Но может быть, это тоже входит в твои планы?

Малкольм ничего не ответил, но Элейн, насторожившись, вся подалась вперед. От слов королевы у нее оборвалось сердце.

– Вы хотите сказать, что он убил всех в доме? – В ее голосе был лед. Она поднялась на возвышение, где сидела королева. Ее глаза стали огромными, как две темные раны у нее на лице.