Мужчины переглянулись.

– Но ведь у лорда Файфа до вас не было жены, – смущенно заметил архиепископ.

– Нет, не было. – У Элейн возникло безотчетное желание прикрыть плащом свой выступающий животик.

– Епитимья не будет тяжкой, миледи, – продолжал архиепископ. – Лорд Файф уверил меня в вашей невиновности, а также скромности и воздержании, которыми вы руководствуетесь в вашей супружеской любви. – Он опустил глаза долу.

– Давайте приступать! – Малкольм начал проявлять нетерпение. – Дело надо закончить как можно скорее.

Буря усиливалась. В огромном соборе мигали и отекали свечи, роняя горячий воск на плиты пола. Они вошли через боковую дверь, встроенную в огромные дубовые двери западного фасада. Архиепископ провел их в боковой придел; скрип его сандалий тонул в звучании монашеских песнопений.

Элейн стояла перед алтарем, где были зажжены новые свечи; вода капала с ее промокшей одежды. Собор был посвящен святой Маргарите. Семь лет назад эта благословенная шотландская королева была окончательно причислена к лику святых, и по всей стране возводились церкви в ее честь.

Ради ее сына Колбана и ради еще не родившегося ребенка Элейн пройдет через это испытание; раскается в своем грехе, который совершила не по своей воле. Она еще раз обвенчается с Малкольмом, чтобы брак их считался законным, и, если это потребуется, ради Колбана упадет в ноги своему крестнику, чтобы получить его милостивое благословение.

Элейн встала на колени перед архиепископом, и тот скороговоркой отпустил ей грехи, наложив на нее епитимью. Но никакого благоговения или облегчения в своей душе она не почувствовала. Буря, которая бушевала над их головами и обрушивала огромные волны на прибрежные скалы, была свидетельством того, что боги были недовольны. Ни кроткая Дева Мария, ни причисленная к святым королева не могли противостоять судьбе, лишившей Элейн ее короля, человека, которого она так любила. Умри Роберт де Куинси девятью годами раньше, она была бы королевой своего любимого Александра.

Июнь 1257

Макдафф, второй сын Элейн и герцога Файфа, родился в спокойный, погожий день, напоенный ароматами цветущих садов. Элейн посмотрела на дитя, которое прижимала к своей груди, и улыбнулась, дивясь тому, что этому крохотному существу, судя по предсказанию Адама, суждено стать воином и закончить свою долгую, славную жизнь в ратном подвиге на поле брани. Элейн развязала ворот рубашки и, приложив маленький жадный ротик к соску, ощутила приятное щекотание в своем лоне. Последние две недели появления этого малютки ждала кормилица, чье молоко из тяжелых, налившихся грудей уже сосал ее собственный ребенок. Женщина расстраивалась: если герцогиня решит кормить своего малютку сама, ей не заплатят и остальные ее дети будут голодать.

Адам больше не поведал ничего нового о судьбе Макдаффа, а о Колбане сказал очень мало. Составляя на него гороскоп, он не предсказал долгой счастливой жизни. Линия его жизни была путаной; злой рок тяготел над ним. Его ожидали гром, молнии и кровь. Закрыв свои книги, карты и таблицы, Адам обратил свое внимание на Элейн. Будущее этой женщины буквально зачаровывало его. Так же как Эинион когда-то, он видел, что ее судьба простирается гораздо дальше пределов маленького графства Файф.

Адам научил Элейн всему, что знал сам. Она быстро освоила науку о звездах; ей легко давалось мастерство гадания и предсказания будущего, а магические свойства трав и растений она знала лучше него. Но были стихии, в которые она не желала погружаться. Например, ее отпугивал огонь.

– Но это стихия, входящая в состав вашей природы, миледи. Оттуда к вам являются духи, – уговаривал ее колдун. – Я научу вас предсказывать будущее по воде, по полету птиц, научу отгадывать вещие сны. Но только в огне вы прочтете свое будущее до конца.

Но Элейн была непреклонна. Она не могла превозмочь в себе нежелание гадать на огне. Ей приходилось намеренно воздвигать некую преграду между собой и магом, чтобы тот не мог вторгнуться в ее сны. Он не должен был подглядеть их. Адам несколько раз пытался это сделать, осторожно нащупывая путь в ее душу, но она отпрянула от него, словно маг коснулся живой плоти, и он оставил старания.

Элейн до сих пор не знала, посещал ли Александр ее на самом деле, или это были сны. Иногда он приходил к ней, когда она лежала в постели рядом со спящим мужем, но чаще, – когда она была одна, а лунный свет, проникая в окно, ложился светлой полоской на пол и сочился на постель сквозь занавеси полога; или когда раннее утро окрашивало холодными, серыми, как зимнее солнце, красками постель и ее. Тогда она чувствовала его губы на своих губах, его руки на своей груди, и в каком-то полусне она, безвольно подчиняясь его желанию, размыкала бедра ему навстречу.

Данфермлайн. Сентябрь 1257

В то утро король Александр Третий пресытился политикой по горло. Его обидчивые, вспыльчивые лорды постоянно затевали между собой ссоры. Достаточно было одной маленькой искре мелькнуть между ними, чтобы в их кругу, словно в сухом валежнике, вспыхнул пожар, и они были готовы вцепиться друг другу в глотки. Но в конце концов враждующие партии в его правительстве договорились между собой, и, когда герцог Файф вел по залу свою жену, направляясь к королю, Александр Третий был готов к приему своих подданных. По одну сторону от него стояли лорд Ментис и лорд Map, а по другую – лорд Дервард, представлявший другую фракцию.

Алекс встретил Элейн с радостью.

– Тетя Элейн, я хочу, чтобы вы посмотрели мою новую лошадь. – Он заговорщически ухмыльнулся и подмигнул ей. – Вы знаете о лошадях больше, чем все мои советники, вместе взятые.

– Мне льстит, что вы так думаете обо мне, сир, – рассмеялась она.

– Леди Файф. – Королева Маргарет, положив руку на плечо мужа, потянулась к Элейн. Она была хорошенькой, изящной, веселой, еще совсем девочкой рядом с возмужавшим Александром; к лошадям она была равнодушна и относилась к ним исключительно как к способу передвижения. – Мы обязательно посетим конюшни, это успеется, но прежде я хочу представить вам моего последнего воздыхателя. – Хихикая, она указала на юношу, сидевшего у ее ног. – Дональд, это леди Файф.

Сын графа Мара был, как и его отец, высок, черноволос и необыкновенно красив. С безотчетным восхищением Элейн следила, как молодой человек со статью горного оленя медленно поднялся на ноги и склонился перед ней, поцеловав ей руку.

– Если вы завоюете его сердце, тетя Элейн, он напишет вам стишок, – добродушно хохотнул король. – Он засыпал мою жену своими творениями.

Кинув беглый взгляд на сердитое лицо графа Мара, стоявшего за спиной короля, Элейн улыбнулась молодому человеку. Дональд был на год или два старше короля, и она заметила, что он пользуется особым вниманием у большей части придворных дам.

– В таком случае мне придется безотлагательно заняться завоеванием его сердца, – рассеянно сказала Элейн. – Я люблю стихи, а мне уже давно никто их не писал.

Дональд смущенно поглядел на нее.

– Мое сердце принадлежит всецело королеве, миледи, – ответил он с достоинством. – Но если она позволит, я напишу вам самое прекрасное стихотворение на свете.

Элейн была заинтригована. В голосе юноши была сила, а спокойная уверенность, с которой он произнес эти слова, говорила о том, что перед ней вполне зрелый мужчина.

Маргарет засмеялась:

– Напиши, Дональд, прошу тебя. Я разрешаю тебе посвятить следующую сотню стихотворений леди Файф. У меня их уже слишком много. – Она поднялась, оживленно поглядывая вокруг, не замечая огорчения на лице молодого поэта. – Пойдемте в конюшни, мне надоела эта болтовня.

Когда свита последовала за королем Александром Третьим, граф Map подошел к своему сыну. Он знал, что Дональд пользуется особым расположением у дам двора, поощрял его дружбу с молодым королем и королевой и благосклонно относился к его успехам, но, увидев, как он склонился, чтобы поцеловать руку Элейн, он стал мрачен. Граф Map, отозвав сына в сторону, тихо пробормотал ему на ухо: