А Милка стала с восторгом выкладывать на скамью фантик за фантиком.

Так исчезла эмида европейская.

Надежда Петровна, развесив белье на чердаке, вернулась домой с пустым тазом Она захлопнула за собой дверь и сразу же поскользнулась на чем-то круглом и растянулась на полу. Таз вылетел у нее из рук и поехал дальше по коридору.

Надежда Петровна зажгла свет и увидела репу, а чуть подальше — кочан капусты.

Она не могла понять, откуда взялись в квартире овощи, если она готовила сегодня заливное.

Но ей некогда было раздумывать об этом.

— Безобразие! — сказала она и пошла в комнату Надежда Петровна собиралась на дачу и кончала последние дела.

Посередине комнаты, на полу, была разостлана старая скатерть На ней лежали две шубы, рыжая лиса, белая муфта и пыжиковая шапка.

К стене булавочкой был приколот список:

«Что надо сделать». Первые восемнадцать дел были уже вычеркнуты. Осталось еще немного:

Вычеркнув пункт 19-й, Надежда Петровна подошла к телефону и позвонила Медведкиной, которая жила в этом же доме, в первом этаже. Она предупредила, что, если Медведкина еще раз выведет свою собаку гулять под ее окнами, она эту собаку обольет кипятком и сообщит куда надо.

Потом она повесила трубку и аккуратно вычеркнула пункт про Медведкину. Затем Надежда Петровна надела шляпку, завязала меховые вещи в узел и отправилась в ломбард — сдать их на хранение.

Надежда Петровна шла по бульвару, крепко прижимая к себе узел с меховыми вещами. Вокруг нее играли дети, продавщицы звонкими голосами предлагали мороженое и цветы. Ветер шевелил листьями и качал связки воздушных шаров.

Но Надежда Петровна ничего этого не видела и не слышала. Она злилась: впереди нее, загородив дорогу, шел какой-то толстяк, неся на голове три огромные коробки. Он старательно обходил детей, чтобы никого не задеть, и очень мешал Надежде Петровне.

Навстречу, быстро лавируя между прохожими, бежала Катя с кульком овсянки, а за ней торопились Таня, Лиля, Шура, нянька с младенцем, две неизвестные девочки и мальчик с макаронами, который доедал на бегу седьмую баранку. Катя очень торопилась: уже давно пора было кормить кроликов.

И вдруг… Катя с размаху налетела на толстяка с коробками!

— Ай! — завизжал толстяк, закачался и сел на землю.

Коробки одна за другой опрокинулись на всю компанию. Девочки закричали, замахали руками. Коробки разлетелись; из них посыпались и запрыгали разноцветные мячи — большие и маленькие.

— Ой, извините! — с ужасом сказала Катя, глядя на мячи, раскатившиеся по всему бульвару.

Самый большой мяч подскочил и стукнул Надежду Петровну.

— Хулиганство! — завизжала она. — Безобразие! Толстяк кричал:

— Что такое? Идешь, никого не трогаешь, а на тебя налетают!

Мячики катились во все стороны. Девочки поднимали толстяка и отряхивали, но он отбивался от них и продолжал кричать:

— Сто двадцать пять штук по накладной! А теперь что? Где эти мячики?

Он посмотрел на бульвар. Мячики катились и прыгали по всем дорожкам. Дети расхватывали их и принимались играть и бросать друг другу.

Вот уже мальчишки начали футбольную тренировку. Сразу в нескольких местах появились «школы мячиков». Детский сад, который чинно шел парами, вдруг рассыпался, и дети с птичьими криками погнались за мячами. Даже взрослые, даже пожилые люди с улыбками поднимали мячи.

Это была неожиданная, странная и прелестная картина.

Одна только Надежда Петровна, мрачная и злая, кричала:

— Безобразие! Всех в милицию! Хулиганы!..

Толстяк вдруг замолчал и, наклонив голову набок, посмотрел на веселый бульвар.

— Давай собирай, налетай! — крикнул он, входя во вкус игры, и, отмахнувшись от наседавшей на него Надежды Петровны, ринулся собирать мячи.

Катя и вся ее компания, разумеется, бросились ему помогать.

— А сколько было мячиков? — спросила Катя.

— Сто двадцать пять по накладной! — крикнул толстяк.

Надежда Петровна, конечно, так бы этого дела не оставила: мячиком ее ведь все-таки стукнули. Но тут она увидела девушку, которая несла что-то завернутое в простыню, и подумала, что в ломбарде, наверно, большая очередь. И она кинулась бежать, стараясь обогнать девушку.

Но в ломбарде, в отделе «Хранение», очереди не было. Надежда Петровна сразу попала к оценщику. И пока он на прилавке просматривал вещи, Надежда Петровна вынула из сумочки свой список и стала вычеркивать пункт 21-й — о шубах.

Оценщик сказал:

— Шуба мужская хорьковая одна, — и записал в квитанцию.

Затем он встряхнул вторую шубу. Оттуда что-то выпало.

— Кроликов не принимаем, гражданка, — вдруг сказал он.

— Какой же это кролик? — обиделась Надежда Петровна. — Это австралийский кенгуру!

— Кто — кенгуру? Он — кенгуру? — спросил оценщик и поднял за уши белого кролика.

Надежда Петровна в первое мгновение ничего не могла сказать и только хлопала глазами.

— Знаете что? — наконец сказала она. — Не морочьте мне голову!

— Гражданка! — строго сказал оценщик и постучал карандашом по прилавку. — Не будем спорить, забирайте ваше животное. Надежда Петровна вспыхнула:

— Мало я дома терплю от кошек, так мне еще в ломбардах зайцев подсовывают! Ни в одном учреждении зайцев не дают, только у вас почему-то!

— Гражданка! — сказал оценщик. — Во-первых, это не заяц, а кролик. Во-вторых, поскольку он выпал из вашей шубы, это ваш кролик. Если бы выпал из моей шубы, он был бы мой кролик, — мирно прибавил он и погладил кролика.

Но Надежда Петровна не сдавалась:

— Я понимаю, если в шубе моль заведется. Но чтобы в шубе кролики завелись…

Тут она поперхнулась и покрылась красными пятнами. Она вспомнила, что ее дверь оставалась открытой несколько минут, пока она ходила на чердак.

— А в общем, — сказала она, — от моих соседей всего можно ожидать Я даже знаю, кто это сделал… Медведкина!

Она схватила кролика и завернула в скатерть.

Выйдя из ломбарда, Надежда Петровна помчалась прямо домой, не заходя за крысиным ядом. Она была слишком возмущена.

Запыхавшийся толстяк сидел на скамейке бульвара. Он держал на коленях две помятые коробки. Третья, раздавленная, валялась на земле.

Девочки бегали в разные стороны и собирали мячи. Маленькие девочки и мальчики из детского сада, дети с няньками и бабушками, наигравшиеся футболисты, разные прохожие — приносили ему мячи, а он считал:

— Девяносто четыре. Спасибо… Девяносто пять. Чувствительно благодарен… Девяносто шесть. Мерси… Девяносто семь. Больше не лезет!.. Девяносто восемь. Придется вам подержать пока… Девяносто девять, — жалобно сказал он. — А класть некуда!

Тут вмешалась Таня и стала командовать: она сама принимала мячики и совала их Кате, Шуре, Лиле, неизвестным девочкам и мальчику с макаронами. Даже нянька охотно брала мячи и ловко начиняла ими конвертик младенца. Толстяк улыбался во весь рот и считал:

— Сто двадцать четыре, сто двадцать пять… Все! Сто двадцать шесть! — вдруг сказал он, пораженный.

— А сколько было? — спросила Катя.

— Сто двадцать пять по накладной! — сказал толстяк.

Все удивились и тут же пересчитали мячики: нет, все было правильно — их было сто двадцать шесть.

Откуда взялся лишний мяч — так и осталось тайной.

Толстяк закрыл обе коробки и поставил себе на голову. Но что было делать с остальными мячами?

— Далеко идти-то? — осведомилась нянька, запихивая обратно вылезавший из конвертика мяч.

— Рукой подать! — обрадовался толстяк. — Вот в тот «Детский мир», за углом.

И процессия двинулась к универмагу «Детский мир», который и на самом деле был за углом, только не за первым, а за седьмым.