Короче, когда Лев предложил, чтобы Катя вылечила Майера, она довольно резко отказалась.

— Я не психиатр, понятно? Если бы у него было какое-то физическое повреждение — рана или перелом — я бы взялась. А мозги штопать я не умею, извините.

— Ну, ты хоть попробуй, — буркнул Шибанов. — Может, что и получится.

Майер сидел на полу и тихо плакал.

— Ничего не получится, — отрезала Катя. — Ты его довел до такого состояния, ты и лечи.

— Лечи! — фыркнул капитан. — Что я ему могу внушить? Ты не сумасшедший, дорогой, ты нормальный? Ты зарезал троих своих подчиненных, потому что я тебе так велел, но это в порядке вещей? И что не надо вешаться, потому что самоубийство это не выход для верного сына Рейха? Что мне ему надо внушить, объясни!

— Вот что, — сказал Теркин. — Давайте для начала его напоим.

— Зачем? — удивился Лев.

— Если его довести до кондиции, он просто уснет, — объяснил Василий. — И спокойно проспит до утра. А мы за это время придумаем, что с ним делать.

— Еще самогон на него переводить, — заворчал Шибанов, но сходил в горницу и принес бутыль с остатками мутного пойла. — Пей давай, ариец хренов!

Майер послушно опрокинул стакан, поперхнулся и закашлялся. Гумилев сунул ему огурец. От второго стакана танкист попытался отказаться, но Шибанов скомандовал ему по-немецки — «ты выпьешь!», и Майер подчинился. Некоторое время он пытался что-то бессвязно объяснять Кате, называя ее почему-то Мартой, потом сказал «эншульдиге» и принялся натужно блевать в принесенное предусмотрительным Теркиным ведро. Когда бесчувственное тело перетащили на кровать, было уже три часа ночи.

— Завтра проведу с ним воспитательную работу, — сказал Шибанов, вытирая пот со лба. — Пусть считает себя контуженным, что ли. А на ночь будем его каждый раз поить до положения риз, чтобы не устраивал тут больше цирк с конями.

С тех пор Майер безвылазно лежал у себя в комнате. Хозяйке сказали, что он тяжело заболел. Гумилев и Шибанов заходили к унтер-офицеру только в марлевых повязках, и Галина, будучи бабой опасливой, свой любопытный нос к нему не совала.

На следующий день их навестил Жером. Он подъехал к дому на мотоцикле, распугав Галининых кур. Вошел в гостиную, небрежно кивнув хозяйке. Ничего от прежнего Жерома в нем не осталось — теперь это был надменный, уверенный в своем превосходстве над окружающими офицер СС.

— Где тут ваш больной? — спросил на ломаном русском.

— Там он, там, господин офицер, — забормотала перепуганная Галина.

Жером посмотрел на нее, как на заговорившую корову.

— Выйти из дома, — велел он. Брезгливо откинул занавеску, вошел в комнату, наклонился над кроватью Майера.

— Это вы, господин гаупштурмфюрер, — проговорил танкист. — Я ждал вас. Я хочу сообщить вам важную информацию. Механик Шульце — враг Рейха. Он русский диверсант. Он специально испортил бортовой редуктор, чтобы задержать прорыв к Сталинграду. Но я разоблачил его и сжег в печке живьем. Теперь фюрер будет спасен!

— Вы молодчина, унтер, — сказал Жером. — Ваш подвиг не останется без награды.

Он обернулся к угрюмо слушавшим их разговор бойцам «Синицы».

— Плохо дело, — негромко проговорил он по-русски. — Немцы обнаружили в степи сожженные тела и мотоциклы. Они, конечно, винят во всем партизан, но к нашему другу Гансу у гестапо тоже есть вопросы. Его ищут и, разумеется, рано или поздно найдут.

Шибанов провел пальцем по горлу и вопросительно поглядел на командира.

— Нет. В этом случае вопросов меньше не станет. А вот если отвезти Майера в госпиталь, то его безумие может сыграть нам на руку. Его попробуют допросить и поймут, что он сумасшедший. Это многое объясняет. Исчезновение экипажа танка. Гибель патруля. Эта его навязчивая идея о том, что надо уничтожать врагов Рейха и сжигать их тела — да гестаповцы ухватятся за нее обеими руками.

— Не похож он на убийцу, — возразил Шибанов. — Чтобы такой сопляк, один положил весь патруль — я на месте гестаповцев в это ни за что не поверил бы.

— А они поверят. Потому что один сошедший с ума танкист лучше, чем партизанский отряд, безнаказанно уничтожающий патрули в запретной зоне. Короче говоря, его нужно как можно скорее доставить в госпиталь.

— Значит, с танком нам придется распрощаться? — спросил Теркин. — А жаль, хорошая была машинка.

— Понадобится — угоним, — успокоил его Жером. — Но сейчас вам предстоит прогуляться пешком.

— Куда это? — прищурился Шибанов.

— В лес.

Он сделал знак Теркину. Тот подошел к окну, выглянул.

— Все нормально, баба в огороде копается.

— Мне удалось кое-что узнать, — сказал Жером. — В окрестностях действительно есть партизаны. В леса немцы лезть бояться. В июле им, правда, удалось разгромить крупный отряд командира Петренко, но только потому, что партизаны попытались прорваться к ставке. С тех пор в округе более или менее тихо. В общем, бойцы, задача такая — проникнуть в леса севернее Винницы и наладить контакт с местными партизанскими формированиями.

— Это задача, — хмуро сказал Шибанов. — А цель какая, можно поинтересоваться?

— Можно. Цель — собрать всю возможную информацию об охране ставки и аэропорта. Возможно, у кого-то из партизан есть родственники, работающие в обслуге «Вервольфа». Если такие люди есть, они мне нужны со всеми потрохами. Ясно?

— Так точно. Значит, разделяемся?

— Временно. Мы с СС-хельферин остаемся в Виннице. Вы трое отправляетесь в лес. Времени у нас очень мало — думаю, дня через три-четыре мной начнет интересоваться местная служба безопасности. Так что постарайтесь все сделать быстро. Связь держим через бильярдную Вилли.

— А что с этим? — Гумилев кивнул на тихо бормочущего себе под нос Майера. — Вы сказали, его нужно в госпиталь?

— Да, я бы хотел, чтобы этим занялся Алекс. Легенда простая — вы встретили на улице немецкого офицера, который был явно не в себе. Решили, что ему нужна помощь и отвели в госпиталь. Кто это, вы не знаете. Он вас тоже не знает.

— А вот с этим могут быть проблемы, — сказал Шибанов. — Что если он начнет рассказывать о своих новых друзьях, которые помогли ему разоблачить предателей?

— Сделайте так, чтобы он нас забыл, — велел Жером.

— Память ему, что ли, стереть? Я никогда раньше не пробовал, может не получиться.

— Ничего стирать не надо. Просто внушите ему, что он все это время действовал в одиночку.

— Как у вас все просто, — восхищенно присвистнул капитан. — Внушите то, внушите это… резвимся в чужих мозгах, как в песочнице… а вон оно к чему приводит.

— Да, — сказал Жером, — тут есть над чем поразмыслить. Если орел действует также, то генералы Гитлера должны быть не совсем адекватными людьми.

— Товарищ командир, — начала, было, Катя, но Жером посмотрел на нее так, что она осеклась.

— Господин гаупштурмфюрер, — поправил он. — Впрочем, вы, если хотите, можете называть меня Отто.

— Простите, Отто… а мне что делать?

— Продолжайте жить здесь — будет очень подозрительно, если вы все исчезнете спустя сутки. Галине объясните, что наши бойцы из РОНА скоро вернутся. Легенда ваша остается прежней — вы СС-хельферин литовского происхождения, Дайна Кайрите.

«Ну, при чем здесь легенда? — хотела крикнуть она. — Ты подумал о том, каково мне будет одной, в этом доме? Как мне будет страшно и одиноко? Ты вообще хоть о чем-нибудь подумал, кроме своих бесконечно меняющихся планов?»

Но вслух она, конечно же, ничего не сказала.

— Сегодня я познакомлю тебя со своими новыми друзьями, — сказал на следующий день Отто. — Постарайся очаровать их. Я думаю, тебе это будет несложно.

— Мне это будет противно, — честно ответила Дайна.

— Я знаю, — кивнул он. — Но так нужно. Один из этих людей — главный шифровальщик в секретном отделе генштаба, который размещается в Вороновице.

— Это где?

— Неподалеку. Между Немировым и Винницей. Никто и понятия не имел, что здесь расположено такое паучье гнездо! Само по себе это — невероятная удача. Но главное — в Вороновице время от времени бывает Гитлер.