Юра отправил Валеру заниматься ориентировкой, оттащил все полученное имущество к себе в кабину, и задумался, как же теперь ему искупаться? Нужно было выяснить, как минимум, кто теперь отвечает за доставку воды. Так как замена произошла только сегодня, у него было серьезное подозрение, что пока разобраться в этом вопросе не удастся. Впрочем…

Юра хлопнул себя по лбу. Ну, конечно же! Черт возьми! В батарее должен быть старшина! Предыдущий постоянно околачивался при кухне, и так там окопался, что Попов, наконец, просто перестал воспринимать его как собственного старшину. Но ведь он убыл, приехал новый! И где он? Тоже начал с того, что пошел знакомиться с тыловиками?

Юра решительно вернулся на позицию. Бойцы старательно пыхтели. Чепрасов чертил, Бессарабов крутил буссоль в разные стороны.

— Товарищи офицеры! — сердито сказал Попов. — Где наш старшина?

— Прапорщик Врублевский? — переспросил Костя. И удивленно ответил:

— Не знаю…

Юре эта фамилия также была незнакома. Он повернулся, и отправился прямо к столовой. Ну, где еще можно искать собственного старшину?

Так и вышло.

В столовой шныряло несколько папоротников, которые явно не находили себе места. Все пристраивались, приноравливались и принюхивались.

— Прапорщик Врублевский! — громко позвал Попов.

Все обернулись.

— Это я! — раздалось из угла, и на свет Божий появился человек с опухшим нездоровым лицом, большим животом, и невысокой квадратной фигурой.

«Ох ты, мать твою!» — промелькнуло у Юры в голове. — «Да я ж его знаю! Экий «синяк»!».

Да, это был довольно известный бригадный «синячина», которого, правда, Юра до этого хорошо знал только в лицо. Теперь узнал и фамилию.

«М-да… Здесь не напьешься, а каков он, интересно, в трезвом виде? Сейчас явно наквасился».

— Товарищ прапорщик! — позвал его Юра. — Выйдите на минутку.

— Бить будете? — громко спросил кто-то из другого угла. Все засмеялись. Попов промолчал. Ему не хотелось ни говорить «да» — вдруг прапорщик оскорбится, ни говорить «нет» — тоже может оскорбиться. Ситуация тупиковая — что не скажешь, все хуже. «Чертовы острословы»!

Старшина выбрался из палатки, попутно зацепившись ногами за растяжку, и чуть не упав. Он и упал бы, если бы Юра не удержал его.

— Слушайте, товарищ прапорщик! — сказал Попов, еле сдерживаясь, — вы личный состав кормить сегодня думаете? И еще нам нужна вода.

— Много? — переспросил старшина.

— Лично мне — много, — зло сказал Попов. — Я лично хочу искупаться. Я здесь уже чертову уйму времени, и я хочу искупаться, потому что мне, наконец, привезли шампунь и лекарственную мазь. А ее нужно наносить на чистое тело. Ясно?

— Не чертыхайтесь! — неожиданно сказал старшина. — Вот он вас услышит, и плохо будет!

Юра обомлел, открыв рот. То ли папоротник действительно был так религиозен, то ли нажрался до «зеленых чертей». Второе было гораздо вероятнее.

— Будет сегодня и вода, и еда, — икнув, пообещал старшина, и спросил по-уставному:

— Разрешите идти?

— Идите, товарищ прапорщик, — вздохнул Юра, и побрел обратно на позиции. Надежда на купание еще сегодня, конечно, оставалась, но была весьма слабой.

— Откуда вы такое чудо раздобыли? — спросил он у своих «пиджаков». — Неужели в части никого трезвее найти не смогли? Или он единственный по пьяни согласился ехать сюда?

— Неправда, — неожиданно запротестовали лейтенанты. — Он хоть и «синька», но дело свое знает. Хороший мужик. Он, когда трезвый, хуже — хмурый, недовольный. А пьяный он добрый, и исполнительный. Он если что обещает, обязательно сделает.

— Он нам сегодня жратвы обещал привезти, — неуверенно протянул Попов. — Но что-то я сомневаюсь…

— Раз обещал — значит, привезет, — твердо сказал Бессарабов.

Юра только хмыкнул.

Однако, к вечеру, когда было еще вполне светло, Врублевский прикатил на своей «шишиге», привез гречневую кашу с тушенкой, и две «капли» воды.

— Не уезжайте, товарищ старшина, — сказал Попов. — Подождите меня здесь, пока я искупаюсь, а потом посидим — выпьем.

Глаза старшины, которые явно выдавали желание их владельца поскорее убраться обратно к хозяйственной части, при последних словах изменили выражение. Прапорщик повеселел, и кивнул головой.

— Вот и славно, — прокомментировал этот кивок лейтенант. Он тут же оставил озадаченного прапорщика, и отправился искать своего водителя.

Водитель за этот день сумел добиться еще большего, чем сам командир батареи. Потому, услышав, что требуется Попову, он только сказал — «Минуточку», и через пять минут приволок за собой трех рядовых. Вручил им ведро, топор, спички, и объяснил задачу. Потом подошел к задумчивому командиру батареи, и вежливо спросил:

— Можно мне идти? Эти трое все сделают.

— Иди, — ответил Юра, улыбнувшись. — Как ты быстро всех узнал!

— Духи! — усмехнулся водитель, и убежал.

Юра тоже усмехнулся. Он видел «духом» еще самого этого водителя. И как бы водила не ухарствовал, но забыть это было трудно, если вообще возможно.

Попов осмотрел троицу.

— Представьтесь, — наконец, сказал он.

— Рядовой Воробьев! — ответил первый.

Он был высок, с тонкими чертами лица, слегка рыжеватыми волосами, несколько оттопыренными ушами, высоким лбом и умными серыми глазами. Воробьев слегка щурился, из-за чего Юра сделал вывод, что боец, видимо, близорук.

— Ты плохо видишь? — прямо спросил он.

— Так точно, — ответил солдат. — У меня минус полтора.

— Хреново. А как тебя зовут?

— Алексей!

Попов посмотрел на следующего. Этот боец был, как говорится, «в теле». Нет, не толстый, как часто путают некоторые не вполне образованные люди, а именно «в теле». Такие люди не худеют в принципе. Мешает строение — широкая кость и специфический метаболизм. Даже если не кормить такого индивидуума, он все равно будет таким вот круглым, и плотным.

— Моя фамилия Толтинов, — представился ширококостный. — А зовут — Олег.

Третий боец корчил рожи. То он хмурился, даже оскаливая зубы, то какая-то глупая улыбка озаряла его лицо. Улыбался он чему-то внутри себя, в полном диссонансе с окружающей обстановкой. Таких людей называют обычно «себе на уме». Попов предпочитал слово «дуропляс». Был у него один такой забавный одноклассник — точь в точь как этот солдат. И звали одноклассника «дуроплясом». Кто в глаза, кто за глаза… Но это странное определение казалось необыкновенно точным и все объясняющим.

— Ты кто? — еще раз пришлось задать вопрос «дуроплясу», так как тот за своими ужимками совсем забыл о вопросе командира.

— Я? — удивился боец. — Я — номер расчета.

Попов разозлился.

— Ты что — издеваешься? Фамилия твоя как, дуропляс?

Ну вот — он произнес слово, вертевшееся у него на языке, вслух. Впрочем… Да ладно!

— Это — Рагулин, — ответил за товарища, дернув острым как нож кадыком, Воробьев. — Точно, товарищ лейтенант, дуропляс еще тот. Это вы верно заметили. Очень точное определение. Дуроплясина даже, осмелюсь заметить.

Юра заржал.

— А имя у него как?

— Вроде есть, — опять вмешался чрезвычайно осмелевший Воробьев. — Но мы зовем его Рагулькиным. А имя ему и незачем.

— Ладно, друзья, — перестал смеяться лейтенант. — Рагулин и Толтинов — вон в той стороне есть сушняк, возьмете топор, нарубите его, принесете сюда, и соорудите костер. У меня в кузове, слева с краю, есть рогатки — поставите их над огнем… Так, ты — Воробьев — как самый умный, возьми ведро, и дуй за водой. Ты умный — и я могу доверить тебе свое ценнейшее ведро. Наберешь, и возвращайся. Я буду купаться. Вперед!

Бойцы отправились выполнять приказание, а сам Попов залез в кабине под сиденье, и достал плащ-палатку, которая должна была послужить ему полом для импровизированного душа.

Через час лейтенант натирался шампунем, мылом, а сверху его обливал горячей водой из кружки Воробьев.

Вечер был теплый, и ощущать движение водяных струй по телу было невероятно приятно. Казалось, что вместе с ней из тела уходит боль, уходят грязь и гной, исчезает тяжесть…