— Ничего, — следя за своими словами, ответила Кей, — только то, что они привыкли к Шанель и Гуччи, а я — к детской присыпке и одежде, купленной в магазине. Это два очень разных мира.

— И между ними нельзя перебросить мост?

Кей неуверенно улыбнулась.

— Думаю, нет. Это как в случае с бабочками и мотыльками.

— Ты не мотылек, резко сказал он, и в его голосе прозвучала жесткая нота. — Если, конечно, ты не предпочитаешь быть им.

— Возможность выбора исчезла у меня четыре года назад. — Кей смело взглянула Митчеллу в глаза. — И другого мне не нужно. Никакие «шанели» и «гуччи» в мире не сравнятся с улыбками моих детей. Брильянты от Картье — ничто в сравнении с безвкусным кольцом и пластмассовым браслетом, которые девочки обнаружили в какой-то хлопушке и подарили мне.

Митчелл кивнул:

— Могу этому поверить.

— Но ты не можешь купить это, разве ты не понимаешь? Они отдают мне всю свою любовь и доверие, и я должна сделать все, чтобы не потревожить или нарушить их покой. Это малыши, Митчелл, они не понимают временных связей и того, что кто-то может занять их место. И я не хочу, чтобы они страдали из-за моей ошибки. Достаточно, что у них нет отца.

Воцарилась напряженная тишина.

— Ты не можешь винить себя за то, что Перри оказался таким, — наконец сказал Митчелл. — Ничто в жизни не имеет абсолютной гарантии.

Линора зашевелилась на диване, и Кей, прекращая разговор, быстро произнесла:

— Я знаю это.

— Неужели? Мне так не кажется.

— Давай поговорим об этом в другой раз, — тихо попросила она.

Митчелл кивнул и, взяв ее за подбородок, заставил поднять опущенную голову:

— Я понял, что нам надо поговорить о многом. Стена, которую ты воздвигла, чтобы отгородиться от посторонних, все еще непробиваема?

— Но ведь именно ты сказал, что мы похожи, — спокойно напомнила она. — Ты тоже выстроил свою стену, Митчелл.

Больше она ничего не успела сказать, потому что в комнату вбежали разгоряченные и гордые своими кулинарными усилиями близнецы, которые окончательно разбудили Линору. Но и во время вкусного обеда, приготовленного искусными руками Генри, и в течение всего дня Кей снова и снова обдумывала свои слова. Голова у нее шла кругом.

В пять часов они с близнецами попили чаю со сдобными булочками, и уже тогда стало ясно, что девочки устали. К шести часам они приняли ванну и, облачившись в пижамы, свернулись калачиком в постели. Кей, целуя их на ночь, решила, что они похожи на ангелочков.

— Где дядя Митчелл? — сонным голосом спросила Джорджия, когда Кей притушила свет. — Разве он не поцелует нас на ночь?

— Не сегодня, дорогая, он разговаривает с бабушкой и Генри.

За несколько дней Джорджия и Эмили сильно привязались к Митчеллу. Необходимо нажать на эмоциональный тормоз, охладить их пыл.

Эта мысль буквально пронзила Кей, и она закусила губу. Митчелл был чрезвычайно добр к ней, к матери и детям, и она благодарна, очень благодарна ему… но это ничего не меняет. Он хочет завлечь ее в постель без каких-либо, кроме сексуальных, обязательств. Она знает это и всегда знала. Он не лгал ей, изложив свою позицию в самом начале и совершенно бесстыдно рассказав ей о своих намерениях.

Все это весьма неутешительно.

Подойдя к двери гостиной, она услышала теплый, беззаботный смех матери, очень похожий на хихиканье. Кей замерла, чувствуя глухие удары своего сердца. Такого смеха она не слышала много лет — последний раз Линора смеялась так, когда был жив ее муж.

Теперь ее мать смеется с Генри. Кей наморщила лоб. Значит ли это?.. Она представила, как Линора и Генри идут по проходу в церкви, и с трудом обуздала воображение.

Кей простояла у двери почти минуту, прежде чем почувствовала, что может войти в гостиную и присоединиться к остальным.

Присутствие Генри и матери значительно облегчили ей задачу. Ей удалось как бы случайно упомянуть, что близнецы приглашены на день рождения к подружке, так что через пару дней им нужно возвратиться домой. Они все очень благодарны Митчеллу за его сердечную доброту, подчеркнула Кей, но, должно быть, они причинили ему массу хлопот, и теперь, когда все они встали на ноги, им пора возвращаться к привычной жизни.

Митчелл ответил ей легкой улыбкой, но его лицо и глаза приняли жесткое выражение, и весь вечер Кей старательно избегала встречаться с ним взглядом.

В одиннадцать часов, когда Линора зевнула по меньшей мере в сотый раз и начала поговаривать об отходе ко сну, Кей охотно присоединилась к ней. Они пожелали мужчинам спокойной ночи и поднялись по лестнице в свои спальни.

— Итак, что произошло? — Линора взяла дочь за руку и заставила остановиться на площадке. — Вы поссорились? Когда вы успели?

— Мы не ссорились. Просто… — Кей чувствовала, что мать будет на стороне Митчелла несмотря ни на какие доводы. — Митчеллу не нужны продолжительные отношения, — тихо пояснила она. — И я не хочу, чтобы близнецы огорчились, когда он больше не появится на сцене. Они слишком привязались к нему.

— Кто говорит, что он собирается уйти со сцены? — достаточно разумно, как подумала Кей, спросила Линора.

— Я. Он. Ну… — Кей с раздражением посмотрела на мать. — Он ясно дал понять, что у него абсолютно постыдные намерения, понимаешь? Несколько недель, или месяцев, или сколько там еще времени греть ему постель и «веселиться», — она почувствовала, что начинает ненавидеть это слово, — а потом распрощаться без взаимных сожалений. Вот его стиль. Если хочешь знать, мне было сказано об этом, когда мы начали встречаться.

— И ты согласилась видеться с ним? — без выражения спросила Линора.

— Как бы это сказать… — Кей закусила нижнюю губу. — Не совсем… Он не принимал моего отказа и настоял, чтобы мы встречались, как друзья. Я сказала, что это дурацкая мысль, но…

— Он уговорил тебя.

— Да. — Кей беспомощно пожала плечами.

— Ты спишь с ним?

Не в характере Линоры было задавать такие вопросы, и Кей изумленно взглянула на мать.

— Нет, не сплю.

— Но хочешь, — весело заявила Линора.

— Мама!

— Кей, это совершенно естественно, и ты взрослая женщина.

— Я ушам своим не верю!

Линора посмотрела на расстроенное лицо дочери и, положив ладонь ей на руку, мягко сказала: — Зайди на минутку ко мне, дорогая, мне нужно серьезно поговорить с тобой. Пожалуйста.

Кей сердито кивнула, вошла в комнату и уселась в мягкое кресло у окна.

— Ну?

Мать опустилась в другое кресло и заговорила, прежде чем Кей успела добавить что-нибудь еще.

— Я выступаю как третья сторона, и вот что я вижу. Вы встречаетесь, он бегает за тобой. — Заметив, что Кей собирается прервать ее, Линора подняла руку. — Пожалуйста, позволь мне закончить. Я повторяю, он бегает за тобой, даже узнав, что у тебя есть семья, предлагает тебе свою дружбу. — В этом месте брови у матери поднялись дугой. — Что-то вроде влюбленных кузенов. Но тем не менее он не добивается своей цели. Я права?

Кей кивнула.

— Ты заболеваешь, и Митчелл увозит всех нас в свой дом. Мы проводим здесь Рождество, и, должна отметить, он прилагает огромные усилия, чтобы устроить детям настоящий праздник. Разве я не права?

Когда мать захочет, она может быть самой несносной женщиной на планете Земля.

— Итак, к чему ты клонишь?

— Я хочу сказать, что, несмотря на то, в чем Митчелл старался убедить тебя вначале, он, по-моему, совсем не такой человек.

— Мама! Ради бога! — Кей закрыла глаза и приложила руку ко лбу. — Твое самое замечательное качество в том, что ты всегда видишь только хорошее в людях, которые тебе нравятся. Я знаю, что ты желаешь мне добра, но, не сомневайся, я знаю Митчелла лучше, чем ты.

— Он не говорил тебе, как получилось, что Генри стал работать у него?

— Генри? Нет. Нет, не говорил, — равнодушно ответила Кей.

— Ну так вот, я узнала об этом от Генри и уверена, он не стал бы возражать, если бы я рассказала тебе.