Значительно больше известна его религия — родная дочь финикийской. Именно религия и искусство Карфагена помогают воссоздать подлинный облик этого государства, искаженный его врагами — римлянами.

В отличие от Египта, Крита, Греции, Вавилона — Финикия, а вслед за ней и Карфаген, не только не имели стройного небесного пантеона, но даже сами их боги были по существу безымянными. В каждом городе поклонялись своему божеству, и его дружески называли каким-нибудь эпитетом, в нашем сознании превратившимся в имя собственное (подобно тому, как греческое слово «Библия» мы считаем названием литературного произведения, а переводится оно как «книга»; мусульманский Коран обозначает «чтение»). Были боги Ваал (Владыка) и Ваал-Камон (Владыка племени, мужская ипостась Танит, олицетворение плодоносной силы Солнца), Ваал-Пеор (Владыка гор) и Ваал-Самен (Владыка неба), Молох (Царь) и Мелькарт (Царь города). Наконец, было верховное божество, которое называли просто —  Эл (Бог). Все эти боги—одиночки являют собой мостик между вавилонской и греческой религиями, а впоследствии кое-кто из них обосновался в греческом и римском пантеонах.

Главным богом Финикии, основателем города Тира и покровителем его колоний был Мелькарт, изображавшийся в виде быка. Подобно Гераклу, с которым и отождествлялся, он совершил много подвигов, обезглавил злого колдуна Мезазабала, наконец помог бежать Элиссе из Тира. Элисса, мифическая основательница Карфагена, покончившая жизнь самосожжением ради спасения города, почиталась как одно из главных божеств. Существует даже мнение, что Танит стало посмертным именем Элиссы, как Ромул после смерти стал называться Квирином. Этот обычай переименования сохранился в виде тронных имен государей и официальных — у духовенства, в отличие от их мирских имен. Но авторитет Мелькарта в Карфагене был почему-то намного ниже авторитета Ваал-Камона, хотя карфагеняне по установившейся традиции ежегодно посылали ему богатые дары. «Бросьте жертву в пасть Ваала», — поется в одном из кальвинистских псалмов. Греки называли его Белом и отождествляли с Зевсом. Его имя стало первой частью имени владыки христианского Ада — Вельзевула («повелителя мух» Ваал-Зебуба). Этот бог, во многом напоминавший бога войны Гурзила, всегда жаждал крови, и в кострах, разложенных у подножия его истуканов, карфагеняне под радостные крики сжигали своих детей — таким способом они обеспечивали им светлое будущее. Обязательному сожжению подлежали новорожденные сыновья—первенцы. Эта участь ждала якобы и знаменитого полководца Ганнибала, но его удалось спасти: он был искусно подменен сыном раба и воспитан в уединении на острове Мальта. Поэтому его имя и означает «Милость Ваала». Эта легенда — перепев историй Саргона, Кира, Моисея и прочих выдающихся персонажей.

Детей постарше приносили в жертву редко — обычно во искупление тяжких грехов или в случае крайней опасности для государства: эпидемии, войны, большого пожара. Конечно, все это не более чем сказки, хотя действительно нередко религия оборачивалась горькой пилюлей, облитой сладкой патокой. Нельзя не присоединиться к мнению С. Рейнака о том, что «девять раз из десяти и даже, можно сказать, чуть ли не всегда, о жестоких обычаях народа или религиозной секты свидетельствуют их враги». Безусловно, такие жертвы бывали, как и случаи самосожжения, но если бы они практиковались столь широко и повсеместно, как о том сообщают греки и римляне, народ просто перестал бы существовать, и довольно скоро, тем более что карфагеняне, по-видимому, не имели представления о загробной жизни, хотя обладали бессмертной душой. Речь шла «главным образом, об образных церемониях, о ритуальных представлениях, как, например, обряд пропускания детей через огонь», предполагает Рейнак. Точно так же сквозь очистительное пламя сплошь и рядом пропускали скот — чтобы обеспечить ему долголетие и плодородие. Всерьез же сжигались только физические уроды и пленники.

Пепел собирали в урны и хоронили на специальных кладбищах -тофетах, а над могилой устанавливали памятную плиту с повестью, когда, кто и почему был принесен в жертву. По словам святого Иеронима и пророков Иеремии и Исайи, тофетами назывались и алтари. Они размещались в священных солнечных рощах или садах, игравших ту же роль, что современные парки культуры. В них были своеобразные аттракционы, устраивались увеселительные зрелища, гулянья. Один из таких тофетов был уничтожен в VII веке до н. э. иудейским царем Иосией в Долине Плача (Гинном) близ Иерусалима, превратившейся с тех самых пор в «Геенну» — кладбище отверженных и сделавшейся синонимом христианского Ада. Тофеты — один из важнейших источников для реконструирования истории Карфагена и его быта. На многих плитах встречаются изображения карфагенских памятников архитектуры, не сохранившихся до наших дней, — чаще всего храмов. Перед плитами ставили маленькие алтари с благовонными курильницами. Обычай детских жертвоприношений был отменен по условиям мирного договора с сиракузским тираном Гелоном после его победы над Карфагеном в 480 году до н. э., но затем его снова возродили.

Аналогичные жертвы (их называли молх, молем), но уже не детские, а взрослые, приносились другому богу — Молоху. Во время войны с Сиракузами в 396 году до н. э. карфагеняне потерпели страшное поражение в Сицилии и Южной Италии. Полководец Гимилькон, так же как Гамилькар Магонид в 480 году до н. э., подверг ребя самосожжению на алтаре Молоха. Это был бог войны, поэтому карфагеняне (и их союзники этруски) ежегодно бросали на его алтарь военнопленных. Если же опасность угрожала непосредственно самому городу, Молоха потчевали деликатесом — в жертву ему приносили детей. Такое событие, случившееся в 310 году до и. э., описывает Диодор Сицилийский. Когда карфагеняне завоевывали Сицилию, сиракузский тиран Агафокл, ускользнувший из осажденных Сиракуз с несколькими кораблями, неожиданно высадился с войсками а Африке и появился под стенами Карфагена. В городе в это время была эпидемия моровой язвы. Армия далеко. На пригородных холмах исполняли боевые пляски нубийцы, словно шакалы, готовые вцепиться в намеченную жертву, как только она рухнет. И вот теперь появились сиракузяне. Боги недвусмысленно проявляли свой гнев, их нужно было срочно умилостивить. Вконец перепуганные горожане «поспешили исправить свои ошибки и объявили публичное жертвоприношение двухсот детей из знатных фамилий. Некоторые из подвергшихся обвинениям граждан добровольно предложили в жертву собственных детей, которых, таким образом, набралось не менее трехсот». После этого Молох охотно откликнулся на просьбы карфагенян, и Агафокл, оставив у города незначительную часть войск под командованием своего сына Архагата, поспешил в Сицилию, уже почти целиком карфагенскую.

Случаи самосожжения и принесения в жертву собственных детей никого не удивляли в Карфагене, хотя бывали сравнительно редко. Чтобы это понять, нужно обратиться к карфагенской религии и тесно связанной с ней культуре. И не только пунической. Подобные божества были, например, у ассирийцев. Адрамелеху, упоминаемому Библией, тоже приносили в жертву детей. Аналогом Молоха был и Анамелех, изображавшийся в виде лошади. Вторая часть их имен — мелех — это и есть Молох. Через этап человеческих жертвоприношений прошли все народы. Видимо, он зародился вместе с первобытными религиозными представлениями, когда человек еще не осознавал своего «Я». Совершенно ясно, что цель жертвоприношений — умилостивить богов, получить от них хороший урожай, приплод скота, удачу на охоте или войне. Евангельская фраза: «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» — далеко не нова, как и совет Экклезиаста «посылать свой хлеб по водам», Часть урожая сжигалась — это была доля бога, покровителя. Прежде чем иыпить молоко или вино, несколько капель проливали на землю или в костер — с той же целью. Этот обычай закрепился, например, в латинском слове profundo. Одно его значение — проливать, другое — приносить в жертву. На алтарь возлагались военнопленные: бога нужно отблагодарить.

Такие обычаи закреплялись, становились нормой. А если нет войны, нет пленников? Как быть тогда? Волей —  неволей приходилось намечать жертву из соплеменников. Конечно же, шаман или жрец указывали на самого «ненужного»: слабого, увечного, неудачливого охотника или воина. На Европейском континенте этот обычай дольше всего продержался у спартанцев, но его знали и греки, и римляне. Так был сделан первый шаг к обману богов, сделан в интересах общества.