Три этажа мироздания (у индийцев — Трипура) породили в конечном счете три этажа сознания. Пантеоны всех народов более или менее четко стали подразделять своих представителей на богов и духов природы, общины и человека. Эльфы были духами природы и не имели имен. Феи покровительствовали общине, и некоторых из них мы знаем, так сказать, «в лицо». Оставалось сделать последний шаг. Обратив извечного и смертельного своего врага волка в друга, одомашнив свирепого кабана и набросив ярмо на огромное животное с рогами, как ножи, укротив наконец лошадь, человек, осознавший себя как личность, поставил на службу и потусторонний мир. Подчинив для начала эльфов феям (природу — общине), он взял от тех и других качества, пришедшиеся ему по душе, дополнил их недостающими и изобрел третий, индивидуальный вид духов — домовых. В них переквалифицировались наиболее добродушные эльфы, успевшие привязаться к людям, а также некоторые феи. Одни из них стали гениями рода или семьи, например литовский Сидзюс, другие — гениями личности (Гельбс).

Самыми первыми домовыми, вероятно, были те, что имели вид змей, например общеславянские «домовые души» и прусские «домашние змеи» — духи —  охранители дома, обитавшие в маленьких норках. Впрочем, здесь мы, по-видимому, имеем дело с ужом — безобидным для человека покровителем жилища и домашнего хозяйства, особенно скотоводства и земледелия. Чтобы удержать их у себя и снискать расположение, места их обитания — за печкой, в овине, в бане, на гумне — отмечали соответствующими маленькими изображеньицами и оставляли возле них еду — чаще всего блюдечко с молоком или сливками. До этого лакомства был охоч, например, общеславянский Гивоитс, являвшийся в виде коричневой ящерки. Обращает на себя внимание любопытное обстоятельство: точно так же почитали души усопших славяне и греки, полагая, что покойник продолжает оставаться в своем жилище, только в ином облике. Кроме змей, греки представляли эти души в виде птиц (вспомним Морану и Дно!) и насекомых, как потом мыслились и эльбы. Слово «псюхе» — душа, по-гречески — еще и бабочка, мотылек. Но лучше всего для этой цели, как выяснилось, подходил змеиный облик. За обиду, причиненную такому домовому, следовало скорое возмездие. Лишь после истребления змей различными мифологическими персонажами появилось новое поверье, что змеи, ушедшие под землю (кстати, змея и земля — слова одного корня), пожирают трупы (например, литовский дракон Визунс) и что победа над змеей — это победа над смертью. Самым близким вариантом смерти были, как уже говорилось, засуха, голод… Венды и померанцы персонифицировали дух умершего уже в виде карлика Минде — вчерашнего эльфа.

Кауки (болгарский Кукери) стал добрым духом мужского плодородия, обитавшим под печью или в овине и приносящим богатство (скот и деньги, когда они появились). Он был неприхотлив в питье, довольствуясь молоком, пивом или медовым напитком, но непостоянен: его можно было «перекупить», увеличив порцию. Его жена Дейве (Богиня) — прекрасная, длинноволосая и большегрудая — покровительствовала женщинам. Кауки был близок к духам полей и лесов, Дейве — к духам воды и подземного мира. Иногда Кауки представляли в виде петуха, чье убийство, подобно удару молнии, воспламеняло дом (не отсюда ли пошло выражение «пустить красного петуха»?). Многое роднит эту пару с Габсом и Габией (Габетой, Габьяйей), по-видимому, более древней парой. Функции Габса очень смутны. Габия же была богиней очага и огня, покровительницей амбаров и овинов и подательницей богатства. Ее праздник отмечали после молотьбы. Зажигали трением священный огонь, ели мясо, пили пиво, пекли хлебы, подносили идолам деньги и выпрашивали благословение.

Их аналогом в животном мире были Огненный Змей и Жарптица. Чехи и словаки объединяли их под именем Рарог (Сокол) — и он тоже был огненным духом очага, приносящим богатство и принимающим образ огненного вихря, дракона и птицы, чаще всего — петуха. Петух — глашатай солнца и хранитель времени, пугало для мертвецов и всякой нечисти, символ стражи и бдительности —  олицетворял свет и огонь (гребень красного петуха) или подземный мрак и воду (цвет черного петуха). Китайцы помещали его на вершине своего Мирового Дерева, и оттуда он криком возвещал зарю и отгонял демонов ночи. Арабы называли Рарога — Рухх, руссы — Рах или Страх, индийцы — Раху. Быть может, не без его участия выкристаллизовался потом Сварог — бог небесного пламени.

Многие домовые известны, увы, лишь по именам, рассеянным на страницах хроник: польские Апи Дома (возможная родственница Апискифской богини земли), жившая в подполе и выполнявшая разнообразные просьбы хозяев, Аспелекьи, весьма схожие с римскими Пенатами, и Атлаиб, тоже напоминающий Ларов или Пенатов; вендско —  лужицкие Волтерки и вендско —  польский Бирзули; древнерусские Жировики, Дворовики или Доможилы и, более почтительно, Дедушки; белорусские Надпечки, сербские Ведагоны, польские Выгорищи и Нумейи — таково общее имя домашних богов; богемские Кихала и Крашина, особо почитавшиеся герцогом Нечамышлем, хотя Кихала, скорее всего, финского происхождения: слово «кихл» означает договор, залог; силезский Сабот (Забота?); рогатый южнославянский Лысый Дидько; североморавские карлик Мёдвитнир и Климба, обитавшая исключительно в жилищах жрецов, вождей, колдунов и судей и, по-видимому, игравшая при них роль раци — советчицы.

Климба, вероятно, самая молодая из. этого списка. Ее «рождение» связывают со вторым герцогом Богемии легендарным Кроком — мудрым и справедливым жрецом и чародеем, аккуратно приносившим жертвы духам гор, полей и вод и благодаря этому обладавшим даром прорицания. Этим даром он поделился и с тремя своими дочерьми. Младшая дочь — Каша, или Брела, была сведуща в травах и волшбе и обладала уникальной способностью отыскивать пропавшие вещи. Единственный, кого она боялась, — это дикий свирепый кабан, поселившийся близ ее замка. Но в конце концов егерь по имени Бибри, возможно, имевший какое-то отношение к реке Бубр — притоку Одры, поймал этого зверя за ухо и живьем принес на пражский Вышеград, где жила старшая дочь Кро —  ка Любуша. Любуша подарила за это егерю золотой пояс и выдала за него Кашу. К тому времени герцог уже погиб, и Любуша унаследовала власть над Богемией. По обычаям того времени, она была обязана выбрать себе супруга. Герцогиня заявила, что ее мужем станет только тот, кого посланные ею гонцы застанут трапезничающим за железным столом. Путь гонцам должен был указывать любимый белый конь Любуши, на котором она совершала ежедневные прогулки. Коня вывели из стойла, и он сразу же зарысил в ближнее поле. Там как раз завтракал, разложив еду на лемехе плуга, какой-то крестьянин. Конь подскакал к нему и опустился на колени. Изумленные гонцы набросили на пахаря мантию и тоже преклонили колени. Это был Пржемысл (Думающий наперед, калька имени Прометей), великий пророк и ясновидец, а также, о чем не подозревала дворня герцогини, — ее давнишний любовник. Она ездила к нему каждый день на этом коне, приученном опускаться на колени, дабы его госпоже удобнее было сойти на землю или сесть в седло.

Они долго и мудро управляли Богемией. Золото и серебро, добывавшиеся во всех рудниках страны, шли не в герцогские подвалы, а в тигли: из них отливались и повсюду устанавливались идолы, которым отныне вместо человеческих жертв приносились бескровные. Почувствовав близость конца, Любуша назначила наследником престола своего сына, но золотую, богато отделанную янтарем герцогскую корону тайком забросила то ли в высокогорное богемское озеро Закенфалле, то ли в Лабу, то ли во Влтаву и произнесла пророчество: когда ее род прервется (род Любуши и Пржемысла угас в 1306 году), тот, кто найдет корону, станет владыкой Богемии. Затем своим волшебством она создала для себя невиданную дотоле болезнь, от которой тканевые клетки отвердевают настолько, что становится невозможно принимать пищу, тело же становится прозрачнее воска, превращаясь в нетленную мумию. А чтобы народ не остался один на один со все еще враждебной и таинственной природой и чтобы государи могли управлять им достойно, Любуша оставила после себя оракульствующее божество Климбу — копию отца: домовые часто представляли собой точную, но уменьшенную копию хозяина, как египетские ушебти.