— Я не знаю, что произошло. Шон был до смерти напуган. Он рыдал, как гребаная сучка, утверждая, что в любом случае уже покойник. Умолял убить его. Просил прицелиться прямо между его гребаных глаз и избавить от страданий. Что-то неправильное было во всем этом дерьме. Виновные не умоляют о смерти, они просят сохранить им жизнь. Я посчитал, что парень был невиновен, и решил, что всему свое время, прежде чем те, кого он боялся, добрались до него. С чего, мать вашу, мне его убивать, а? У меня нет гребаных доказательств, что он — стукач. Только подозрения Колина, а этот ублюдок приколачивает меня сейчас (у него это дерьмо в крови) к кресту, мать его!

— Кто будет следующим? Он был под защитой синдиката. Это ни черта не имеет смысла, Флинн, — усмехнулся Колин.

— Откуда, мать твою, мне знать, Колин? Он был бойцом. Ты был к нему ближе, чем я, не так ли? С другой стороны, после того, что произошло с его братом, я сомневаюсь, что наше покровительство много значило для него. Или ты, Колин, предпочел бы забыть об этом? — рявкнул я. — Он говорил, что в любом случае уже покойник, поскольку мы все думали, что он — «крыса». Возможно, для него это было слишком.

Комната погрузилась в тишину. Нил Мэлоун, брат Шона, был информатором. Он рассказал все копам, после какой-то глупой угрозы посадить его за решетку за хранение наркотиков. И да, это послужило причиной его смерти. Я приказал Колину лично позаботиться о Ниле, и все вышло из-под контроля. Даже слишком вышло из-под контроля. Вместо того, чтобы просто сделать ему одолжение, любезно предоставленное Шону, и пустить пулю в лоб, Колин допустил промах и слишком сильно наслаждался, издеваясь над ним. Пытки длились несколько дней, но Колин был небрежен, и, в конце концов, он почти позволили Нилу скрыться. Закончилось тем, что он пристрелил его в подворотне, прежде чем тот смог сбежать. Гребаный беспредел.

— Или, может, это просто байка, которую ты выдумал, мужик? — ответил Колин.

— Ты действительно думаешь, что я убил бы одного из нас без веской на то причины? — спросил я, чувствуя абсолютное разочарование.

Колин давил:

— Флинн, давай не будем лгать и притворяться, что у тебя самого нет проблем с управлением гневом.

Сжав челюсть, я старался сохранять спокойствие. Я не мог доказать ему правду. Вот чего он хотел. Он хотел довести меня до срыва. Я знал своего кузена, как свои пять пальцев, и он хотел заставить меня выйти из себя. На глазах у всех. Я не знал, в какую игру он играл, но был уверен, что не позволю, черт возьми, ему победить.

Вот почему я сделал несколько глубоких вдохов, прежде чем снова ответить, отплатив ему той же монетой:

— После того как ты выложил свои предположения, Колин? — я изогнул бровь.

Колин не проронил ни слова. Он осторожно изучал лица мужчин, прежде чем обратил взгляд обратно на меня.

— Ты же босс, Флинн. Нужно было только разведать обстановку, стукачом мог быть любой из этих парней.

— Ты посеял эти сомнения в моей голове, поэтому я поступил, как поступил бы любой босс. Я прямиком пошел к человеку, о котором ты говорил. — Я сделал паузу, гордо поднял голову, обращаясь к людям синдиката. — Если бы я хоть на секунду подумал, что Шон был стукачом, то лишил бы его жизни без всяких лишних вопросов. Меня не волнует, черт возьми, чья-то кровь на моих руках, но я поступлю так только при необходимости. — Я ударил кулаком по большому дубовому столу, донося свою точку зрения до остальных.

— Я бы никогда не предал синдикат, свое братство. Несмотря ни на что. — Вытащил из кармана складной нож, восхищаясь отблеском серебра. — Но не принимайте мою преданность вам за слабость. Если я начну подозревать, что кто-то из вас, засранцев, продажная крыса, я вырежу его гребаное сердце. — Я воткнул лезвие в дуб, намеренно проведя по своей ладони. Я поднес руку к носу и вдохнул, затем растер гладкую красную жидкость между пальцами, прежде чем указал и заявил:

— Особенно это касается тебя, Колин.

Лицо Колина побледнело, а затем запылало малиново-красным, напряжение между нами было настолько плотным, что его, черт возьми, можно было резать ножом. В следующее мгновение Колин вскочил на ноги, вытащил 9-миллиметровый глок из наплечной кобуры, взвел курок и приготовился стрелять. Его челюсть была сжата, вена на шее вздувалась, в то время как пот катился по щекам.

— Да, и я был бы там с гребаным пистолетом в руке, готовый убить любого ублюдка из нас, который предал остальных. Прежде всего, мы — братство. — Голос Колина ни разу не дрогнул, пока он говорил, и взгляд не покидал меня. Он реабилитировал себя перед бойцами, доказывая свою верность, несмотря на то, что был тем, кто хотел допрашивать Шона и, в конечном счете, не исключено, что это стоило тому жизни. Колин осознавал, какой груз он навлек бы на себя, если бы не отреагировал подобным образом в данной ситуации. Я просто хотел спровоцировать его на такую реакцию, точно так же, как и он меня.

Рэд заговорил, прерывая нашу перебранку.

— Босс, дерьмо выходит из-под контроля. Теперь, черт возьми, всем нужно успокоиться. — С каждым сказанным словом его голос становился громче. Когда ни Колин, ни я не отступили, Рэд вклинился между нами.

— Давайте сядем, парни. Бойцы видят, как вы реагируете друг на друга, и они могут увидеть прорехи в вашей броне. Сейчас не время показывать любые гребаные слабости. — Рэд говорил так тихо, что его могли слышать только мы с Колином. Вечный, мать его, голос разума.

Мы все сели, и я призвал собравшихся к порядку.

— Мы не сомневаемся, что ты заботишься об интересах синдиката, Флинн. Мы просто подумали, что может быть все вышло из-под контроля? Может, он пытался сопротивляться?

— Ничего подобного, — сказал я хладнокровно. — Я угрожал ему, а он чуть не наложил в штаны. Но когда я ушел, на нем не было ни царапины. Он был жив, но напуган. Напуган настолько, что, подозреваю, если бы был стукачом, то сбежал.

— Но он не смог сбежать, не так ли? Потому что кто-то вышиб ему мозги, — сорвался Колин, все же отказавшись от своего тона. Он выставил руки, уступая. — Не говорю, что это ты, Флинн. Но кто-то это сделал. Это факт.

— И если мы узнаем, что это кто-то из наших, — приглушенно сказал Рэд, — то мы сделаем, что полагается.

— Естественно. Я бы и не ожидал меньшего, — сказал я, смотря в этот момент на Колина. — Потому что убийство одного из нас без голосования — это автоматический смертный приговор. Мы все об этом знаем. Не важно, был ли Шон стукачом или нет, он был одним из нас.

— Да, да, был, — тихо сказал Колин, смотря на свои руки, пока говорил.

Как только собрание — или инквизиция, как бы вы ни смотрели на это — закончилось и все разошлись, я позвал Колина поговорить. Он огляделся вокруг, словно не осмеливался остаться наедине со мной, но я посмотрел на него спокойно, скрывая ярость, текущую по моим венам.

— Все в порядке, — заверил я его.

Неохотно, он присел напротив меня, его руки крепко сжались в кулаки, а глаза загорелись злостью.

— В чем дело, Колин?

— Что ты имеешь в виду? — спросил он, облизнув губы, и избегая моего взгляда.

— С делом Шона, — сказал я. — В одну минуту ты говоришь мне, что считаешь его стукачом, заслуживающим смерти, в следующую минуту ты обвиняешь меня в его убийстве. Мужик, что, черт возьми, с тобой? Ты действительно думаешь, что я бы сделал подобное без веской причины?

Колин вздохнул:

— Нет, я просто… ну, мужик, я просто тяжело переживаю его смерть. Мой мозг прямо сейчас в полном дерьме. Я имею в виду, я все еще думаю, что он был стукачом, и его нужно было проверить. Но узнать, что глупый парень мертв? Это просто сбило меня с толку, понимаешь?

— Он был глупым ребенком, — сказал я, ощущая скорбь из-за его смерти. — Всего лишь глупым гребаным ребенком, но в глубине души — хорошим парнем, у которого кроме нас никого не было.

— Мы были добры к нему, — сказал Колин.

Я пожал плечами. Учитывая то, что мы сделали с его братом, я бы не сказал, что мы были добры к нему, но мы сделали все возможное, чтобы позаботиться о нем. Даже после инцидента. Большинство синдикатов никогда бы не доверили ему и немедленно отправили бы паковать вещи. Или бы поступили бы с ним даже хуже, чем с его братом. Но не мы. Шон был одним из нас еще с тех пор, как четырнадцатилетним мальчишкой с веснушками и брекетами везде следовал за нами, отчаянно желая стать одним из нас. Он нашел дорогу к нам, оставшись на попечении у Нила, вскоре после смерти родителей, оставивших Нила заботиться о нем.