— Люди Стэнли стали теснить нас, но в суматохе его самого подстрелили. А тут еще набежала полиция, и мы были вынуждены отступить.

— Стэнли погиб?

— Видимо, да. Но его тело успели унести, поэтому наверняка сказать не могу.

— Где же теперь мышь?

— Скорее всего, осталась у мальчишки.

— Вы уверены?

Артур задумался.

— Да.

— И как вы намерены ее заполучить теперь?

— Обменяю на девицу.

— На какую еще девицу?

— В музей мальчишка заявился с юной особой, к которой, судя по его поведению, весьма неравнодушен. Уходя, мы взяли ее с собой.

— Вы с ума сошли?! Мало вам сражения в центре Лондона, так еще и похищением людей решили заняться?

— Зато теперь он в нашей власти.

Несмотря на всю опасность своего положения, Лизи внутренне возликовала. Мастер Пустельга — а она не сомневалась, что речь шла именно о нем, — ни за что не бросит ее в беде.

— Вы привезли ее сюда, в нашу цитадель?

— Она ничего не видела.

— Это безответственно, Артур! — Старик разгневался не на шутку. — Вы ведете себя как средневековый флибустьер. Разбой, похищение, шантаж… Когда об этом узнает Капитул, вам несдобровать. Молите бога, чтобы они еще не догадались о каракатице. Вы уже вернули ее в хранилище?

В комнате повисло молчание, и чем дольше оно длилось, тем явственнее Лизи ощущала его гнетущую тяжесть.

— Нет, — наконец ответил Артур. — Ее у меня нет.

— А где же она? — не понял Великий Мастер.

— Я не смог найти ее в той суматохе…

— Вы потеряли каракатицу?!! — Судя по тону, старик просто не мог поверить в сказанное. — Это же катастрофа! Вас просто распнут! Даже мое заступничество не поможет. Да что там, я первый проголосую! Эх, Артур…

Старик вскочил с кресла и быстро зашагал перед камином туда-сюда.

— Что вы намерены делать?

— Я оставил людей приглядеть за уборкой в музее. Завтра я вернусь туда и лично обыщу каждый уголок, проверю каждого, кто мог ее найти. К вечеру каракатица будет в хранилище. Обещаю.

«Да ведь они говорят о той фигурке, что лежит у меня в корсете!» — догадалась Лизи.

— Избавьте меня от пустых обещаний. Вам было поручено изъять мышь у этой зарвавшейся марионетки — Стэнли Барбла. А вы вместо этого потеряли каракатицу. Что будет дальше? Признавайтесь, какой предмет еще вы использовали?!

— Оленя, — неохотно признал Артур.

— Час от часу не легче! И часто вы его брали?

— Нет. Я доставал его только в хранилище.

— Своей волей я лишаю вас доступа в хранилище.

— Мастер!..

— Это давно нужно было сделать, еще когда я только заподозрил, что вы берете фигурки в руки. Увы, противиться искушению способны немногие. Мы слишком быстро забыли урок, преподнесенный Узником.

— Я бы ни за что…

— Да, да! Я долго пожил, милый Артур, но еще помню, как это произошло. И что забрал этот предатель, уходя. Не мне вам объяснять, каким ударом это стало для всей организации. До сих пор он беспрепятственно пользуется своей монополией на информацию о предметах и консультирует буквально любого, кто даст себе труд наведаться в Ньюгейт. Любого проходимца вроде Леопольда Бельгийского, но только не английских хранителей! Вот что бывает, когда тот, кому не следует, получает бесконтрольный доступ в хранилище. Что? Вы хотите возразить?

— Я склоняюсь перед вашей мудростью, Великий.

— Оставьте лесть глупцам. Скажите лучше, что известно мальчишке?

— Он был у Узника.

— Понятно, значит, теперь он знает многое. По крайней мере о нас — точно. И ему наверняка уже известны возможности мыши. Если этот мастер Пустельга решит ее приручить, то вам его будет не достать.

— Я уверен, что он не станет прятаться. Как не стал бы его отец.

— Вы все еще убеждены, что он сын Питера и Оливии?

— Убежден, Великий. Он слишком похож на Питера, чтобы это было простым совпадением.

— Он хоть что-нибудь помнит?

— Думаю, что нет. Когда три года назад он появился у нашего антиквара и показал ему сокола, я установил за ним плотную слежку. Наши люди тем временем изучили каждый день его жизни в приюте с шести лет до того момента, как он сбежал. Опросили всех, кто был с ним знаком, — безрезультатно. Он помнит себя только с шести лет, когда жил в трущобах Гибралтара, а как туда попал, даже не представляет. Неизвестно даже, когда у него появился сокол. То есть я предполагаю, что он был с ним с самого начала, но мальчишка догадался никому его не показывать. Я лично разыскал и расспросил моряка, который привез его в метрополию. Старый прохиндей ничего не смог вспомнить — или не захотел.

Лизи, стоя за пыльной шторой, ловила каждое слово, хотя не могла понять и половины того, о чем говорили двое хранителей. Какие-то звери, птицы, каракатицы… Ясно было, что сама она стала разменной фигурой в хитрой игре этого странного ордена против мастера Пустельги. Но ясно также, что эта таинственная каракатица — очень ценная вещь. И хотя Лизи пока не знала, как это поможет мастеру Пустельге, она поклялась себе, что выберется из этой западни, найдет его и расскажет обо всем, что услышала во вражеской библиотеке.

В носу у нее уже давно чесалось от книжной пыли, и юная шпионка, боясь чихнуть, крепко зажала его пальцами. В разговор у камина вновь вернулись резкие нотки, и она заставила себя слушать внимательно, чтобы не пропустить ни слова. В этот момент где-то за стеной послышались тревожные крики, раздался топот множества ног. Дверь в библиотеку внезапно распахнулась, и взволнованный голос сообщил:

— Прошу прощения, господа, но велели доложить. У нас побег!

Лизи не выдержала и чихнула.

Тучный старик сидел у маленького камина, наблюдая, как булькает в подвешенном над углями котелке рыбная похлебка. За долгие годы жизни на суше он так и не отвык от простой моряцкой снеди. Много ли надо одинокой развалине — горсть крупы, кусок сардины да щепотка соли. И еще бутылочка портера дождливым вечером. А лучше — две бутылочки.

Да только совесть портером давно уж не усыпить. Поэтому бывший капитан торгового флота Дэвид Рид Морхауз страдал бессонницей.

В первые годы после истории с «Марией Селестой» он почти не вспоминал о странном мальчишке. Разве что иногда, по ночам, всплывал внезапно из глубины души липкий, отвратительный ком стыда и вставал поперек горла… Ведь он даже не попытался найти его близких.

Премию за «Марию Селесту» он получил немалую, что и говорить. Тысячу семьсот фунтов. Сотню отдал Дево, еще тридцать фунтов поделил между матросами. Они и тому были рады. Да мальчишке сотню. Впрочем, о чем это он… Сразу было ясно, что денег этих найденышу не видать. Шельма управляющий наверняка прикарманил их при первом удобном случае.

Остальная сумма, присовокупленная к сбережениям капитана и помещенная в надежный банк, позволила вскоре оставить море. Он открыл лавчонку на Кливленд-стрит и даже подыскал себе покладистую вдовушку. Чего еще надо для счастья старому морскому волку? Оказалось — малый пустяк. Чтобы перестал во снах являться шестилетний мальчишка, стоящий на пороге приюта с фигуркой сокола в кулаке. И впрямь, постепенно спокойная жизнь прогнала их.

Страницы бортового журнала «Марии Селесты» он так и не смог сжечь. Несколько раз специально разводил огонь в камине, да так и не решился. Сделать это — все равно что окончательно вычеркнуть мальчишку из жизни. Будто и не было никогда на свете маленького упрямца с разноцветными глазами. Разобрать расплывшиеся от сырости строчки, написанные к тому же корявым почерком Бриггса, так и не удалось. Попробовал разок-другой — без толку. Поэтому капитан спрятал листки подальше, надеясь вернуться к ним на досуге.

Годы шли, капитан овдовел. Одиночество еще никого не делало счастливее. Мучительные сны вернулись. Несколько лет назад капитан не выдержал и пришел в приют, желая раз и навсегда узнать, что стало с мальчишкой. Каково же было его отчаяние, когда выяснилось, что Ричард сбежал всего три недели назад. Сколько же ему тогда было? Пятнадцать? Шестнадцать?