— А зачем вам это?

— Интересно понять. Столько лет жить на чужбине, в постоянном напряжении, рискуя жизнью. Что-то ведь должно питать ваши силы.

Рыбаков подумал и ответил:

— Как ни банально это звучит — долг. Есть такое слово.

— Долг перед кем? — удивился Войцеховский.— Ведь там же все поменялось. И люди, и жизненные ценности. Раньше какая-никакая идея была. А сейчас-то что там может вдохновлять?

— Я как-то к философствованию не склонен,— искренне улыбнулся Рыбаков,— я офицер. Это в крови.

— Понимаю,—вздохнул профессор.

— Я вас разочаровал?

— Что вы!— задумчиво улыбнувшись, ответил Войцеховский.— Меня вот, например, память связывает. Очень крепко. Верите — даже партсобрания в Горном с нежностью вспоминаю.

— Зачем же тогда уехали? — удивился Рыбаков.— Вы же известный ученый.

— Сам удивляюсь. Предложили интересную работу,— Войцеховский опустил глаза,— все условия для нее создали... Тогда я не смог отказаться.

— Ну так вернитесь.

— Уже не могу,— вздохнул профессор.— Во-первых, жена здесь похоронена, а во-вторых... боюсь, Андрей Борисович.

— Кого? — снова удивился Рыбаков.

— Возможных разочарований. Вдруг воспоминания с реальностью разойдутся? В моем возрасте такое, знаете ли, вполне возможно...

Они молчали, вслушиваясь в шелест африканских деревьев, и вспоминали далекую Россию — каждый свою.

В поселок племени баквена Нгубиев, Рогов и Плахов приехали уже под вечер. Для этого случая Петруха специально нарядился в «костюм вождя» — надел некое подобие плаща, сшитого из леопардовых шкур, с мощной золотой застежкой в форме головы льва, белые штаны и ритуальную шапочку-таблетку тоже белого цвета с прикрепленной на макушке челюстью крокодила. В руках Петр Первый держал деревянный посох с мощным круглым набалдашником, якобы из золота.

Рогов с Плаховым, увидев преображение Петрухи, долгое время не могли вымолвить ни слова, настолько сильное он производил впечатление. Нгубиев даже немного смутился:

— Что, как клоун выгляжу?

— Почти как Юдашкин...

— Так ведь обычай такой — без этого мне в племя нельзя... Традиции предков.

Оперативники понимающе кивнули.

Оставив «геленваген» на окраине поселка, гости в сопровождении вождя ступили на широкую улицу, тянущуюся через все поселение племени баквена.

Они медленно шли, наблюдая картины жизни туземцев: женщины, одетые в цветастые платья, мололи кукурузную муку возле больших хижин из тростника, им помогали маленькие девочки; чернокожие мальчишки забавлялись дракой на палках и бросанием на меткость маленьких копий, а несколько суровых воинов-охранников азартно резались в карты, составив копья шалашиком.

Обстановка вокруг дышала благостью и спокойствием. При появлении вождя все приветствовали его глубоким почтительным поклоном, на что Петруха отвечал высокомерным кивком. Картежники похватали копья и прокричали приветствие. Нгубиев даже как-то внешне изменился, вступив на землю племени: приосанился, напустил на лицо важность и слегка оттопырил нижнюю губу.

— Ты не переигрываешь, Петя? — полюбопытствовал Вася.

— Так положено,— важно ответил Нгубиев, окидывая подданных строгим взглядом.— Сейчас в бар зайдем — расслабимся.

— Здесь и бар есть?

— А как же. В гостевом домике, мы там и заночуем,— указал вождь на самый высокий шалаш.— Это еще батя для меня выстроил. Со всеми удобствами.

— А племя у тебя большое?

— Приличное,— важно кивнул Петруха.— Здесь только те, кто по старым понятиям живут, а остальные в города сбежали.

— Это которые в сквотах живут? — вспомнил Вася свои первые впечатления от ЮАР.

— Они самые,— подтвердил его догадку вождь.— Воруют там, беспредельничают, садятся, конечно, в конце концов... Некоторые, правда, работают — хотя бы в Сан-Сити. И неплохо зарабатывают... Вот это дом шамана, еще две хижины, и мы на месте...

Во дворе круглого глиняного дома, который принадлежал шаману племени, гости застали странный ритуал. В центре двора в земляную кучу был закопан мужчина — так, что наружу выглядывала только его кудрявая голова. Вокруг него медленно пританцовывал хозяин дома, шаман,— крепкий мужичок в набедренной повязке из звериной шкуры. На голове танцора возвышался экзотический убор из разноцветных перьев, а в руках была глиняная чашка с каким-то белым порошком, которым он периодически посыпал голову закопанного.

Сцену окружали несколько мужчин и женщин, которые негромко напевали однообразную заунывную мелодию. У Васи от этих звуков стали сразу слипаться глаза.

— Чего это он? — Рогов зевнул в сторону шамана.

— А, малярию прогоняет,— махнул рукой Нгубиев.— Обычное дело.

— И как, помогает?

— Конечно! Сначала танцы, потом антибиотики. Цивилизация! — заржал Нгубиев и, подумав, добавил: — Вообще-то мне шаман знатный достался — сообразительный мужик. Надо будет Никиту Андреича ему показать, чтобы поясницей его занялся.

Вдруг шаман заметил новых зрителей, резко остановился и обвел сверкающим взглядом вождя и вновь прибывших. В следующее мгновение он рухнул на землю и безмолвно затих, уткнув голову в колени. Его примеру последовали и остальные баквена. Даже закопанный в землю больной малярией опустил вниз глаза, приветствуя вождя и его белых гостей.

— Чего это они? — насторожился Вася.— Обкурились?

— Приветствуют, чего же еще,— пояснил Петруха.

— Здрассте,— коротко кивнул туземцам Вася и, постояв немного, побежал за удаляющимися друзьями.

На террасе следующей хижины сидела симпатичная девушка лет восемнадцати в красивых разноцветных одеждах и высоком головном уборе. Негритянская красавица читала английскую книгу. При виде приближающихся гостей она порывисто вскочила и, улыбаясь, подбежала к Петрухе.

— Моя сестренка — Тэя,— представил ее Нгубиев.— Вот эта штука у нее на голове вплетена в волосы. Она и спит в ней.

— Неудобно же.

— Такая жизнь. Обычаи...

Тэя, услышав звуки русской речи, заулыбалась еще сильнее.

— Васья, Игор,— повторила она имена оперов и быстро, почти без акцента, мило протараторила: — Ленинград, Дворцовая площадь, пивбар «Жигули»...

— Умная,— похвалил сестру вождь.— Отец ей всякого здесь порассказал, так она меня достала. Хочу в Россию, говорит, в институт.

— Ну и отдай учиться,— посоветовал Игорь.— Деньги-то есть.

— На фиг ей это надо,— поморщился Нгубиев, показывая сестре, чтобы она возвращалась на место.— Лучше замуж выдам, пусть воинов рожает.

Наконец они подошли к высокому каменному бунгало со стеклопакетами, над дверью которого опера увидели пиратскую эмблему — череп на фоне пересеченных костей.

— А это зачем? — на всякий случай уточнил Вася.

— Табу,— пояснил хозяин.— Запрет на вход под страхом смерти. Территория вождя. Действует круче всяких замков. Заходите, мужики.

Петруха открыл дверь и запустил дорогих гостей внутрь. В первые мгновения их посетило ощущение, что они оказались в дорогой рюмочной где-нибудь на Петроградской стороне.

— Ничего себе, у тебя батя реальный строитель был,— одобрительно присвистнул Рогов.— Практически евростандарт!

— Я здесь праздники отмечаю,— скромно заметил Нгубиев.— Люблю это место. Есть в нем что-то питерское...

— А что за праздники? — поинтересовался Плахов, присаживаясь на широкий диван.

— День баквены, сезон дождей и прочую лабуду. Первое мая.— Петруха открыл большой холодильник.— Что пить будете?

— Воду со льдом,— за двоих ответил Плахов.— Трезво — нормость жизни!

— Пожалуй, я тоже,— согласился вождь.— Мне еще правосудие вершить... Эх, видели бы меня пацаны!

Громко похохатывая, Петруха достал из морозилки лед и наколол его в высокие бокалы.

— Язык-то африканский выучил? — спросил Вася.

— Только инглиш,— покачал головой Нгубиев.— На местный индун переводит.

И тут в двери бунгало кто-то осторожно постучал.

На людях Войцеховский и Рыбаков предпочитали разговаривать по-английски, дабы не привлекать к себе излишнего внимания со стороны прочих обитателей отеля.