— Это не просто записки безумца, в них вообще нет никакого смысла, — ответила Джин, отдавая бумаги лейтенанту. — Вы показывали их Энди Сковилу? Он лучше меня знает предмет.

— Я говорил с ним. Он того же мнения.

— Это все? — спросила Жаклин. — Все, что вы нашли в комнате Альберта?

— Да, все. Еще кое-какая потрепанная одежда, книги... письма от матери...

— От его матери? — глупо спросила Джин.

— Да, у него была мать, что в этом необычного? — Во взгляде ди Кавалло не было ни сочувствия, ни осуждения. — Нет сомнений, все это очень печально, синьорина, но мир полон трагедий, они происходят каждые тридцать секунд, и многие из них гораздо печальней, чем потеря такого психически неустойчивого юноши, который вполне мог причинить вред какому-либо ни в чем не повинному человеку, если бы у него не хватило доброты убрать себя первым.

— Вы уверены? — Голос Жаклин прозвучал как-то странно, и ди Кавалло попытался разглядеть ее в сгущающейся темноте.

— В этом мире ни в чем нельзя быть уверенным, синьора Кирби. Я думаю, вы, как и я, в этом убедились, пройдя через мучительные испытания. Но я уверен ровно настолько, насколько бываю уверен... Есть только несколько несогласующихся обстоятельств. Например, эта история с кражей.

— Кто вам рассказал о ней?

— Падре Хименец. Он меня не одобряет, так же как и я его, но мы уважаем друг друга. Он сказал мне, что обвинение в воровстве должно было быть адресовано одному из членов вашей небольшой группы, так как никого из остальных гостей Гебара не знал.

— Да, но это ничего не значит. Никто ничего у Альберта не крал. У него никаких ценностей не было.

— С этим можно согласиться, учитывая его нищенские пожитки. Ваши друзья говорят, что до вчерашнего вечера он никогда не говорил ни о каких ценностях... Семь Грешников... — задумчиво проговорил ди Кавалло. — Очень оригинально. Вы сказали, синьорина, что умирающий нарисовал на полу цифру семь.

На секунду у Джин перехватило дыхание. Но она взяла себя в руки.

— Будет ли это оскорблением суда или чем-то в этом роде, если я скажу: «Идите к черту, лейтенант»?

— Это просто будет очень, грубо, — спокойно ответил ди Кавалло.

— Да, я действительно видела, что он написал цифру семь, и не отказываюсь от своего заявления. Но если произошло самоубийство, то Семь Грешников не имеют никакого отношения к предсмертному посланию Альберта.

— Я тоже не вижу связи, — согласился ди Кавалло. — Если бы дело не было столь очевидным, если бы я подозревал какую-то грязную игру... но даже и тогда я не вижу, какой уликой может быть цифра семь в деле об убийстве. Ведь в группе из семи человек седьмым может быть каждый. Вы ведь не присваивали друг другу номера, как в тайных обществах из старых романов?

— Ну конечно нет. И это вовсе не было официальным названием. Просто Энди валял дурака.

— Да, значит, мы никогда не узнаем... Да это и не имеет большого значения... Что ж, леди, я думаю, это все. Вы остаетесь здесь на ночь, миссис Сатмен?

— Нет, я ухожу домой. Я и так слишком долго надоедала мисс Кирби.

— Вот как? Тогда я буду счастлив доставить вас домой, если вы готовы уйти.

— Ну что ж... благодарю вас.

Жаклин ничего не сказала. Она провела их к дверям, и Джин получила удовольствие, отметив, что лейтенанту свойственны слабости менее выдающихся мужчин. Ноги Жаклин он оценил неторопливо и со знанием дела.

У лейтенанта оказалась служебная машина с водителем. Спросив, куда ехать, ди Кавалло не проронил ни слова до самого дома Джин. К ее удивлению и внезапной тревоге, он вышел из машины вместе с ней. Заметив ее тревогу, он явно был доволен и снизошел до объяснения:

— По-моему, другая молодая женщина — мисс Дейна — тоже живет здесь. Я хочу поговорить с ней.

— Ее может не быть дома, — сказала Джин, входя в двери. — Дейна ведет активную светскую жизнь.

— Да, это чувствуется, — серьезно ответил лейтенант. — Я не понимаю, почему, если ваша подруга живет вместе с вами, забирать вас к себе после этого прискорбного события пришлось миссис Кирби?

— Мы живем не вместе, Дейна снимает комнату в этом доме. Мы не очень-то... Я хочу сказать, мы подруги, но не...

— Думаю, я вас понял.

— Хотелось бы, чтобы это было так, — пробормотала Джин. — А о чем вы хотите с ней говорить?

— Всего лишь хочу свести...

— Концы с концами. Ладно, уж если задаешь глупые вопросы, то и ответы получаешь соответствующие... Извините, я не то хотела сказать, — добавила она поспешно.

Они поднялись на третий этаж, и ди Кавалло постучал в дверь Дейны. Беззастенчиво любопытствуя, Джин немного задержалась. Она ожидала, что лейтенант попросит ее уйти, но он этого не сделал, и, когда стало ясно, что Дейны нет дома, она предложила:

— Может быть, я могу вам помочь. Что вы хотели спросить у Дейны?

— Я хотел только спросить, где она была во время трагедии. Это — обычная практика.

— Понятно, алиби. — Джин задумалась. — А меня вы не спрашивали.

— Но, синьорина, — угрюмо ответил ди Кавалло. — Я же и так знаю, где вы были, когда этот человек умер. Вы стояли возле него на коленях. Разве не так?

Отходя от площади Барберини, Виа Венето начинает, извиваясь, подниматься к Порто-Пинчиана. Джин опаздывала и только что не бежала, но идти становилось все труднее. К тому времени, как она дошла до конца улицы, где находилось кафе Дони, она заметно хромала.

Жаклин уже ждала ее, она сидела за одним из выставленных на тротуар столиков под бело-голубым тентом. Ее голубой полотняный костюм прекрасно сочетался с цветом тента и Придавал ее глазам оттенок морской волны. Она деловито вязала на спицах. Шерсть тоже была красивого голубого цвета, чуть более темного, чем ее костюм. Правда, вид у вязанья был весьма потрепанный, и Жаклин, недовольно хмурясь, то и дело поглядывала на него поверх очков, опасно съехавших на самый кончик носа. Она подняла глаза на приближающуюся Джин, и ее хмурое лицо сразу стало озабоченным.

— Что с тобой стряслось?

— Давно ждете? — спросила Джин, падая на стул.

— Нет, я и сама опоздала. Но что все-таки?..

— Знай я, что вы придете позже, я бы не попала под такси. Мне хватило бы и менее драматической причины, чтобы оправдать свое опоздание.

— Шутишь!

— Да нет, я не то чтобы сама кинулась под машину, — объяснила Джин, вытянув ноги и осматривая ссадины на коленях. — Меня толкнули.

Жаклин небрежно скомкала вязанье, чем, видимо, и объяснялся его плачевный вид, и сунула его в сумку. Потом извлекла из нее упаковку пластырей и какую-то бутылочку.

— Ох, нет, не надо, — испугалась Джин, узнав красноватую жидкость. — Это уж слишком, Жаклин. Неужели вы постоянно таскаете эту дрянь с собой... Ну нельзя же прямо здесь!

Не обращая внимания на стоны Джин и на застывшего в изумлении официанта, Жаклин невозмутимо оказывала первую помощь так, словно кроме них здесь никого не было. Повреждения оказались значительными. Жаклин быстро заклеила пластырями оба колена, снова убрала перевязочный материал в сумку и обратила взор на официанта, который старательно делал вид, будто его здесь нет.

— Ну как? — спросила она Джин.

— Прекрасно. Меня уже не первый раз какой-то идиот сталкивает с тротуара... но сегодня... ну да ладно. К счастью, мне повезло, реакция у водителя оказалась что надо.

Она говорила совершенно беззаботно, но мысли об этом случае не оставляли ее; Джин помнила, какое противное чувство полнейшей беспомощности охватило ее, когда она увидела, как на нее надвигается хромированный бампер машины.

— Но все равно, — добавила она. — Я бы добралась сюда, даже если бы пришлось ползти. Не каждый день меня приглашают завтракать на красивейшей Виа Венето. Но мы ведь тут не задержимся, здесь же очень дорого.

— Да, это кафе — сущая ловушка для туристов и вызов трудящимся массам, — безмятежно согласилась Жаклин. Она снова достала из сумки вязанье, недовольно осмотрела его, пожала плечами и принялась вязать.