— Конечно блестящий, черт побери. Он ведь получил награду — плюмаж. Его фотографию водрузили на утесе в Иране...

— Насчет плюмажа все верно, — пробормотал Энди. — Бехистунскую [17] надпись копировали сотню раз. Сэм это сделал, чтобы прославиться.

— А рабочего он спас от камнепада в Тирине, тоже чтобы прославиться? — возмутилась Джин.

— А книга по античной керамике? — добавила Дейна.

— Ну ладно, я вижу, тут целый клуб поклонниц. Придется устроить вечеринку... А что? Прекрасная мысль! Устроим сборище, и кто-то из вас — поклонниц — будет его развлекать. Он не может без зрителей, как диабетики не могут без инсулина. Без зрителей он впадает в кому.

— Не слушайте его, — со смущенной улыбкой проговорила Энн. — На самом деле он тоже считает Сэма великим ученым. Пошли, братец. Работать. РАБОТАТЬ! Запомнил?

Они ушли держась за руки, и, глядя им вслед, Майкл задумчиво произнес:

— В этой паре есть что-то аллегорическое.

— Красавица и Чудовище, — подхватила Дейна, хихикнув. — Или Орест и Электра? [18] Вот кто — типичные милые братец и сестрица.

Майкл шлепнул ее по заднему месту, раздался хлопок, как будто эхо пистолетного выстрела. Дейна взвизгнула.

Желая предотвратить эту возню под оценивающим взглядом Жаклин, Джин сказала первое, что пришло в голову:

— А как насчет близнецов Бобси? Никак не могу запомнить их имена...

— Нан и Берт, — подсказала Жаклин. — Ну хватит. Какие же злые у вас языки... Майкл, позвольте мне взглянуть, что вы нарисовали.

— Еще чего! — Майкл отступил, сжимая в руке блокнот. — Ни за что!

— Покажите. Давайте сюда.

Пожав плечами, Майкл повиновался. Жаклин в мрачном молчании рассматривала рисунок. Джин не удержалась. Вытянув шею, она заглянула ей через плечо.

Майкл сделал не один набросок — вся страница была заполнена маленькими фигурками. Вот Жаклин, растянувшаяся на полу в Институте, словно мраморное изваяние на какой-то странной могиле; вот она кого-то отчитывает — рот широко открыт, палец угрожающе поднят; вот — смотрит поверх очков с весьма глупым видом; вот она в костюме Минервы — в шлеме, латах и в своих очках в роговой оправе; а рядом она же без всего, в классической позе Венеры Кипренской.

Дейна от удовольствия сдавленно хихикала, еле сдерживая смех, но Джин не находила в рисунках ничего смешного, хотя некоторые портреты являли собой превосходные карикатуры. Как будто Майкл подслушал слова Жаклин о ее многоликой индивидуальности, хотя он кончил рисовать до того, как об этом зашел разговор. Иногда у Майкла случались пугающие озарения, как у ясновидящего. В разное время он рисовал всех своих друзей. Любимой его жертвой была Дейна, возможно, поэтому она так радовалась, когда жертвами становились другие.

Наконец Жаклин вернула рисунок. И долго пристально смотрела на Майкла. Ее лицо не выражало ни удовольствия, ни негодования. Но когда она заговорила, Джин поняла, что Жаклин не шутит.

— Хорошо, что вы живете в наше время, Майкл. Пятьсот лет назад вас сожгли бы на костре. А я была бы среди зрителей и раздувала огонь.

На следующее утро Джин проснулась, охваченная жаждой трудиться, что случалось редко. В суровой сосредоточенности она работала в книгохранилище, отвергая заманчивые предложения друзей. Поскольку институтская библиотека была одним из немногих мест в Риме, где придерживались американского распорядка дня, она начинала занятия с раннего утра и работала до восьми вечера. Именно в этот час ровно через неделю приступ усердия внезапно прошел, и она поймала себя на том, что слепо щурится над страницей, испещренной словами, которые выглядели столь же бессмысленно, как иероглифы. Из желудка, как из пещеры, доносилось жалобное глухое урчание, а голова, казалось, на несколько дюймов отделилась от тела и плавает в воздухе.

Джин собрала бумаги в небрежную пачку и вышла из своей клетушки. Она умирала от голода, но мечтала не только о еде; ей хотелось компании, хотелось посмеяться, поболтать с друзьями, выпить бокал вина, съесть огромную тарелку спагетти по-болонски, проспать двенадцать часов без просыпу и принять ванну. Порядок всех этих вроде бы разумных желаний мог быть и изменен. Ясно, что ни одно из них нельзя было осуществить немедленно. Ближайшая траттория находилась в полумиле от Института, а все ее только что надоедавшие друзья, похоже, куда-то исчезли.

Когда Джин приблизилась к лестнице, дверь одной из клетушек открылась. Джин остановилась. Холл был смутно освещен, но она сразу узнала аккуратную шапку бронзовых волос и объемистую бесформенную сумку. Казалось, за последнее время сумка прибавила в весе и стала еще больше, так что заинтригованная Джин задумалась, какие еще неожиданные предметы в ней появились.

— Добрый вечер, — сказала Жаклин Кирби. — Вы похожи на непропеченный бисквит. Как вы?

— Прекрасно. — Вырвавшееся слово прозвучало хрипло и неубедительно, и Джин откашлялась. — Просто хочу есть. Я ведь проработала... Кстати, какой сегодня день?

— Пятница. Я знаю, что вы заработались; я наблюдала за вами. — В голосе Жаклин звучала скорее зависть, чем сострадание. — В вашем возрасте я тоже могла так работать. А теперь это, как и многое другое, мне недоступно... Поедете домой? Или прямо к Энди?

— Я чувствую себя прекрасно, — машинально повторила Джин. Она думала о последнем параграфе, который записала в тетрадь. С некоторым запозданием, вынырнув из еще нерассеявшегося тумана учености, она поняла, о чем говорит Жаклин.

— К Энди? Ах да... вечеринка у Энди! В честь его отца... А он уже ушел?

— Кто? Куда?

— Энди. Он весь день был здесь.

— Он ушел в пять, готовиться к вечеринке.

— Ну да, к вечеринке. — Джин потрясла головой. — Боже... хоть застрелись! Надо спешить. Черт возьми! Я в таком виде... Который час?

— Успокойтесь. Вечеринка начинается не раньше девяти, а это значит, что часов до десяти ничего интересного не будет. У вас уйма времени, успеете устранить следы тяжких трудов.

— А вы? — Джин снова затрясла головой. — Что-то я сегодня говорю всякие глупости. Я хочу сказать, что вы выглядите прекрасно. Вам не нужно...

— В моем возрасте я мало чем могу себе помочь, — грустно заметила Жаклин. — И все-таки намерена постараться... Так хотите, я вас подвезу, или не надо?

Джин посмотрела на Жаклин, увидела, как у той весело блестят глаза, и сразу успокоилась.

— Спасибо. Хочу, если это вам по пути. Не знала, что у вас есть машина.

— Вы многое пропустили за последние дни. Пока вы корпели над книгами, моя приятельница фрау Хильман уехала в отпуск и оставила мне свой автомобиль и квартиру.

— Как хорошо иметь друзей!

— А еще она оставила мне свою персидскую кошку, розового пуделя и целый аквариум экзотических рыбок. Когда я извлекла кошку из аквариума и приготовила отбивные для пуделя-гурмана — он питается ими ежедневно, — я задумалась, так ли уж удачно устроилась.

Они вышли из здания и очутились в душистых сумерках римского вечера. Джин глубоко втянула в себя освежающий воздух.

— Машина вон там, внизу, — показала Жаклин. Она заколебалась, потом, как бы неохотно, добавила: — Может быть, поедем ко мне, я накормлю вас омлетом или еще чем-нибудь? И душ у меня есть. Не хочу уподобляться телевизионной рекламе мыла, но я сама жила в студенческих общежитиях, и мне знакомы эти тесные душевые кабинки в углу комнаты с двумя кранами — и оба холодные.

— Очень мило с вашей стороны.

— "Мило" — слово как раз для меня, — саркастически ответила Жаклин. Она повернула ключ зажигания, и машина вознаградила ее специфическим скрежещущим звуком. Польщенная, она сделала какое-то движение ногами, и скрежет перешел в глухое рычание.

— Ненавижу эту машину, — пробормотала она. — И крайне не люблю ездить по Риму.