Дальше следовало возвращение. Вновь улица северного города, дом на Кабинетской, морозный воздух, и он сам, сползающий вниз из распахнутого окна, в последний момент подхваченный матерью. Это была самая ранняя картина из тех, что он вынес из детства. Поэтому вообразить ощущения первого дня своей жизни было нетрудно. В любом случае, с чего бы ни начинать отсчет — с момента рождения тела или памяти, — это случилось именно там, и потому дом стоит того, чтобы о нем сказать отдельно.
В последнем дореволюционном справочнике 1913 года, сообщающем о домовладельцах Петербурга, дом номер семь по улице Кабинетской числился как имущество некоего Иосифа Абациева. После революции дом отошел государству; из нескольких больших квартир на каждом этаже было сделано множество других меньшего размера, и с тех пор стены дома повидали немало новых хозяев, ничего не ведавших ни об истории его последнего владельца, ни об истории внучатого племянника этого владельца.
Нас интересует вторая история, но рассказать о ней, не упомянув первую, невозможно. Потому что Магомет (Иосиф) Абациев приходился Гайто Газданову двоюродным дедушкой, и именно благодаря ему Дика Абациева, маленькая девочка из осетинского села Кадгарон, станет Верой Николаевной Газдановой — матерью нашего героя, которой он будет восхищаться всю жизнь.
Дика попала в Петербург, когда дядя Магомет служил в Твери управляющим акцизными сборами. Дом на Кабинетской он посещал лишь изредка, во время кратких визитов к своей супруге Лидии Погожевой. Вскользь от родственников узнала Дика историю бурной студенческой молодости дяди и его странного союза с немолодой русской дворянкой, женитьба на которой и сделала его хозяином четырехэтажного особняка.
В 70-е годы XIX века Магомет Абациев, будучи студентом Петербургского химико-технологического института, активно участвовал в революционном движении, за что неоднократно подвергался арестам. Распространение воззвания к молодежи, написанного Георгием Плехановым, печатание судебных отчетов по делу Ипполита Мышкина, Софьи Перовской и Андрея Желябова, хранение нелегальной литературы, покушение на убийство шефа жандармов Николая Мезенцова — таков был внушительный список обвинений, предъявленный Магомету Абациеву. Вариантов, как казалось студенту, было немного — высшая мера наказания или каторга, да и та зависела от милостей судей. Но дело было решено волей иного человека.
Когда надзиратель открыл дверь в камеру и гаркнул: «Абациев, на выход!» — Магомет раздал товарищам свои вещи и приготовился к достойной встрече со смертью. Вместо этого его вытолкали за тюремные ворота и велели отправляться домой.
Вскоре Магомет от друзей узнал, что слушательница Бестужевских курсов, бывшая жена профессора медицины, мать троих детей, Лидия Погожева (урожденная Кандалинцева) внесла за Абациева огромный выкуп. Помимо желания помочь соратнику по борьбе у нее была еще одна причина отдать часть отцовского наследства за жизнь молодого осетина — Лидия была влюблена в Магомета. Так у Магомета появилась жена, старше его на двадцать лет, а у Лидии Погожевой — множество кавказских родственников. И дом на Кабинетской стал играть заметную роль в жизни нескольких поколений осетинской интеллигенции, которая находила в нем приют и заботу. Здесь жил и основоположник осетинской литературы Коста Хетагуров, и многие студенты-осетины, и земляки хозяина, искавшие в Петербурге работу.
Будучи как-то на Кавказе, Лидия предложила Магомету взять в дом на воспитание племянницу Дику. Дика была ровесницей их дочери Лиши. К этому времени и Погожева, и Абациев оставили мысли о подпольной революционной работе и оба стали сторонниками общественных преобразований путем просвещения, решив начать с ближайших родственников. Для девочек были наняты лучшие учителя. И за десять лет, наполненных иностранными языками, историей, литературой, музыкой, ежедневными прогулками по строгим проспектам и набережным, Дика превратилась в образованную красавицу. Такой ее увидел в доме на Кабинетской Баппи (Иван) Газданов — будущий отец нашего героя.
Дядя Магомет благосклонно смотрел на их знакомство. Во-первых, ему нравился сам Баппи. Добрый, веселый и открытый молодой человек, старательный студент Петербургского лесного института, увлеченный биологией и географией ей, он мог стать надежным спутником для несколько замкнутой и не по годам серьезной племянницы. Даже беглого взгляда постороннего человека было достаточно, чтобы понять — их простые и естественные отношения обещают гармоничный союз. И потому Абациев не стал чинить молодым людям препятствий.
Вторым благоприятным обстоятельством являлось то, что у семьи Газдановых было доброе имя в Осетии. Газдановы переселились из селенья Уредон во Владикавказ в начале XIX столетия, когда тот еще не был преобразован в город и на картах обозначался как крепость. Отец Баппи — Саге (Сергей) Газданов — прославился героическим участием в Русско-турецкой кампании 1877—1878 года под командованием генерала Михаила Скобелева. Данел, брат Баппи, был известным адвокатом, другом Косты Хетагурова. Дядю Баппи, Гургока (Ефима) Газданова, Абациев прекрасно знал со времен студенческой юности, когда они были членами одного революционного кружка. Таким образом, Абациев был рад тому, что теперь два славных рода, вместо того чтобы крушить старый мир, объединятся для создания нового — семьи.
Вскоре так и произошло. Супружеская пара Газдановых превратилась в настоящую семью — у них родился сын Гайто, названный при крещении Георгием.
Сам Гайто полагал, что ни происхождение, ни близкое окружение, ни обстоятельства жизни, ни внешние воздействия не способны объяснить, почему тот или иной человек становится тем, кем он становится. Мы не будем спорить с героем. Мы только скажем, что он родился в 1903 году в России. Дата и место говорят о многом.
В те дни, когда Гайто появился на свет, писатель Сергей Минцлов записывает в своем дневнике: «Петербург. 27 ноября 1903 г. Движение в учебных заведениях усиливается; слышал, что были сходки и скандалы в Лесном институте, у путейцев и т.д. Арестован профессор университета Аничков, провозивший через границу пресловутое "Освобождение"[1], превратившееся для него в "Заключение". Толкуют о производящихся многочисленных арестах и обысках; предвещаются крупные беспорядки среди студенчества и рабочих».
Это были предвестия событий, в силу которых всем, кто родился там и тогда, предстояло сделать свой выбор. Зависел ли он от происхождения, окружения и обстоятельств, это каждый решал сам. Мы лишь заметим, что в жизни Гайто все три фактора были исключительные.
Древние осетинские корни и европейское воспитание родителей Гайто были реальным отражением причудливого переплетения людских судеб эпохи fin de siecle[2]. Девять столетий минуло с тех пор, как осетины приняли православие, но язык, традиции и обычаи наследники сарматов бережно хранили в неприкосновенности. Девять столетий осетинские дети получали двойные имена — родные для семьи и православные при крещении.
В середине же XIX столетия Россия, освоившая Кавказ, манила просвещением, и способная талантливая молодежь потянулась на север — в Москву и Петербург — получать образование. И к началу XX века в среде осетинской интеллигенции теснейшим образом смешались тысячелетние кавказские обычаи, вековые православные традиции и европейские воззрения, впитанные за последние несколько десятков лет.
На судьбе Газданова эти обстоятельства отразились прямым образом — он вырос на русской и европейской литературе, осетинским языком почти не владел, но свои произведения он с гордостью подписывал осетинским именем — Гайто. Первому имени он никогда не изменял.
Поэтому никакой путаницы имен в нашем предыдущем повествовании не было — осетины привыкли указывать два имени. Не будет ее и в дальнейшем. Следуя за нашим героем, мы будем называть его так, как называл себя он сам, а второе имя — Георгий — останется для его официальных знакомств.