Кого же он целует? Мов или Фелину?

Разрываясь между невинностью, заставлявшей бояться первого поцелуя мужчины, и множеством новых ощущений, вызванных его нежностью, Фелина притихла, слушая бешеный стук своего сердца. Сладость непривычной ласки, запах кожаной одежды, трав и иностранных духов, окружавший Вернона, окутывал и ее, проникая в тело, – все это делало ее податливой и жаждущей чего-то, не имевшего для нее названия.

Ее податливость Филипп Вернон ощутил всеми пробудившимися чувствами. Глаза се были полузакрыты, тяжелое дыхание подчеркивало соблазнительные округлости под корсажем. Она казалась ожившим прекрасным видением.

– Мов, о Боже мой, Мов! – простонал он.

Его поцелуи становились все более страстными, его руки смело захватили ее пальцы. Они обвились вокруг талии, проникли под накидку и гладили тафту, касались ее грудей, соски которых моментально откликались, так что, несмотря на материю, его ладони чувствовали их твердость.

Как громом пораженная, Фелина стала защищаться от этих ласк, однако сознание маркиза, затуманенное страстью, ничего не воспринимало.

Но рядом сидела не его болезненная супруга! Фелина обладала цепкостью и волей к независимости, свойственными небольшому животному, название которого стало ее именем.

Глубокие царапины от пяти острых ногтей, безжалостно впившихся в его правую щеку, быстро утихомирили Филиппа Вернона.

Прикрыв раны левой рукой, он ошарашенно посмотрел на девушку. Из чувственной, нежной возлюбленной она превратилась в дикую кошку со сверкающими, сузившимися зрачками.

– У нас не было речи о том, чтобы я в роли Мов стала вашей любовницей! – прошипела она. – К тому же вы, вероятно, заметили, что здесь проходит проселочная дорога, а вечерняя служба в церкви еще не скоро начнется.

– А вам, мадам, надлежит помнить, что здесь не место для католической манеры определения времени!

Они уставились друг на друга, как два врага. Прерывисто дыша, Фелина опять натянула накидку к подбородку и резким движением поправила шляпку.

Неизвестно, приняла бы она столь безумно ласки такого дерзкого парня или нет, если бы он не назвал ее Мов Вернон. Обнаружить свою слабость перед маркизом – значит потерпеть поражение!

– Извиняться за внезапное нападение перед такой, как я, вероятно, не принято! С меня хватит этой прогулки с высокочтимым господином. Я бы хотела возвратиться в замок. Поверните, пожалуйста, коляску!

Опомнившись и устыдившись своего необузданного поведения, Филипп Вернон попытался укрыться за привычной маской высокомерия. Фелина не должна догадаться, что она и Мов все больше превращались для него в одну женщину.

– Успокойтесь, моя милая. Ваша драгоценная персона ничуть не пострадала. Не вы ли предлагали разыграть для шпионов короля сценку семейного счастья? Надеюсь, что ваше энергичное сопротивление не повредит моему престижу при дворе. Обычно меня считали галантным кавалером.

С многозначительной усмешкой прикоснулся он пальцами к кровоточившим следам на скуле.

Щеки Фелины еще больше побледнели.

Конечно, как она, дура, могла подумать, что эта страсть была вызвана ею самой! Его даже нельзя упрекнуть в ошибке, из-за которой он якобы перепутал ее с покойницей. Будто глупая гусыня, она оказалась простушкой в комедии, слишком поздно поняв ее суть.

– Уверена, что вы быстро забудете о боли в объятьях мадам д'Ароне! – заметила она резко и получила удовольствие, услышав из уст Филиппа Вернона внятное и грубое проклятье.

Резкий поворот, к которому он принудил заупрямившихся лошадей, прижал Фелину к жесткому мужскому телу. Поспешно попыталась она вновь хотя бы немного отстраниться.

– Не пугайтесь, мадам! Я сумею с собой справиться! – пробормотал он цинично.

Фелина не ответила. Плотно сжав набухшие губы, она устремила взгляд вперед, предоставив ему возможность любоваться безукоризненным и совершенно равнодушным профилем. Ледяной холод переплетенных пальцев и тяжелое глухое биение сердца, отдававшееся в ребрах, оставались для маркиза тайной.

Не стоило крестьянской девушке участвовать в играх богатых и могущественных людей. Вот оно – еще одно доказательство этого.

Но представление на сцене уже началось, и никакая сила теперь не сможет остановить раскрученный маховик.

Стремление отмахнуться от событий дня, как от досадных пустяков, вызвало у Фелины нервное переутомление. Однако сон в ее тихой спальне все не приходил. Даже под легкими шелковыми покрывалами, которые маркиза де Анделис использовала вместо тяжелого пухового одеяла, сегодня было чересчур жарко.

После долгих попыток заснуть, переворачиваясь с боку на бок, Фелина наконец отказалась от них.

В роскошно обставленной спальне царила невыносимая духота, которую усиливал тлеющий даже в мягкую сентябрьскую ночь камин. Как ни старалась Фелина освоить роль Мов Вернон, страх покойной перед холодом и свежим воздухом она не могла разделять. Наоборот, прохлада, проникавшая в комнату через узкие стрельчатые окна, створки которых она распахнула, казалась лишь каплей на раскаленном камне.

Она прислонилась разгоряченным лбом к каменному оконному проему и посмотрела вниз, на водную гладь пруда, отливавшую в лунном свете серебром и соблазнительной прохладой. Теперь бы несколько глотков воздуха на каменной скамейке в павильоне...

А почему бы и нет? Кто ей помешает? Замок окутан глубоким сном.

От первой мысли до действия всего лишь несколько ударов сердца. Фелина набросила на тонкую ночную рубашку из муслина лишь легкую бархатную накидку и отворила дверь. Прислушалась. Вокруг полная тишина.

Босые ступни почувствовали разницу между мягкими коврами спальни и холодными мраморными плитами коридора. Это крохотное облегчение заставило ее продолжить путь.

Бесшумно добралась она до входа в просторный салон, окна которого выходили на террасу. Один из ухоженных ногтей сломался о тугой засов наружного окна, но она не заметила этого. Ее тень растворилась среди деревьев, пока она бежала по росистой траве к пруду.

Возле павильона Фелина встала на колени и погрузила руки в холодную влагу. Прижав мокрые пальцы к вискам, она глубоко вздохнула и откинула назад голову, подставляя лицо с закрытыми глазами лунному свету.

Горящий взор, следивший за ней, был прямо-таки околдован языческой прелестью сцены. Когда мешавшая накидка соскользнула с плеч, сквозь прозрачную ткань стали заметны очертания привлекательнейшей фигуры, а распущенные волосы рассыпались беспорядочными завитками.

Ночная сирена, призывающая луну! Создание, сотворенное для поклонения и любви!

Фелина почувствовала, что беспокойство ее полностью покинуло. Яркий свет луны благотворно касался ее кожи, и еле заметный бриз шевелил нежные волоски на висках.

Внезапно она ощутила легкий шелк, ласкавший тело, и томление, проникавшее в глубины души. Неосознанная потребность. Чувство, не похожее ни на гнев, ни ненависть, ни на отчаяние, известные ей, чувство и тревожное, и радостное.

Околдованный, очарованный образом феи, Филипп Вернон встал со скамьи в павильоне. Возбуждение, и его лишившее сна, заставившее спуститься в парк, пропало. Больше не было нужды обзывать себя дураком, погруженным в бесплодные мечты. Мечта воплотилась в действительность.

– Вы?

Фелина вскочила, услышав его шаги, прервавшие забытье. В широко раскрытых, засеребрившихся глазах отразилось лунное сияние, на изящной шее запульсировала жилка, выдавая внезапный испуг.

– Я ждал тебя, – сказал он просто и тут же сообразил, что это правда.

Примитивное предчувствие не подвело. Раз уж она пришла, значит, желала его так же сильно, как он ее. А если нет, он рано утром уедет в Париж.

Фелина осознала лишь искренность произнесенных слов. Запутанная сеть ощущений оставалась для нее тайной.

Молча вложила она свои ладони в протянутые его. Тепло рукопожатий нашло отклик глубоко внутри. Она как бы отыскала недостающую часть самой себя. Полностью, отрешенно позволила притянуть себя.