Стихотворение надо было построить так, чтобы божественные символы Али слились с предстоящими в эту ночь ощущениями. Но Азиз-хону хотелось спать. Он вытянулся на одеяле, почесал живот, накрылся другим одеялом, произнес первые сложившиеся в голове строки:

Ай, ай, дающая силы коленям стариков,

Пришла весна. О садовник, торопись идти в сад!

Но дальше не получалось. Строку панегирика: "То, что знаешь через глаза, уши и прочее, я дал каждой твари, чтобы она жила", - Азиз-хон никак не мог уложить в стихи. Он долго глядел на звезды, ища подходящие слова, но мысль его возвращалась к обыденному: "Теперь она будет жить, как все твари, - она познает своего мужа... Успокоится, - не спрошу ее ни о чем два дня... Пусть успокоится, - всегда они так... Будет расти, будет хорошей женой... А этот Керим, конечно, не даст ни монеты, - откуда змее взять крылья?"

И Азиз-хон с удовольствием подумал, что он справедлив, потому что он сделал то, что тысячелетиями делают все правоверные: горы стерегут этот закон, и не рухнет вера, пока прославляют покровителя земные хранители мудрости. Не видят его только слепые летучие мыши. Хорошо, что крепка власть в стране и всегда есть тюрьмы для таких, как Керим, - завтра его поведут по тропе, и никто не нарушит душевного покоя поборника Али: ты получишь через любовь к Али милость и достаток. Далеко уйдет опасность от имущества и жизни твоей!

...Ее тело - как ртуть, брови - как дуга ниши,

Каждая ее косточка - наслаждение...

Стихи решительно не получались. Азиз-хон протяжно зевнул еще раз, натянул на голову одеяло, повернулся на бок, попробовал сравнить волосы Ниссо с нитями, на которых звезды подвешены к третьему небу, и незаметно для себя захрапел.

Томясь в темном пустом помещении, Ниссо услышала этот храп. Весь вечер, ворочаясь на своем ложе, она молилась по-своему. Она не знала никаких изречений, никаких тайных божественных слов, но она верила, что есть духи добра и зла, что за каждым движением человека следят его дэвы. Аштар-и-Калон - Большой Дракон, живущий в водах Большой Реки, - она хорошо представляла его себе: о нем старуха говорила не раз. У него тело змеи, хвост острый, как длинная спица, четыре короткие ноги, на затылке грива, подобная сотне сросшихся вместе бород, над пастью его завитые, как у дикого горного барана, очень тонкие и высокие рога, с перекрестинами, похожими на рыбий хребет... Ниссо верила что тот, кого пожирает Дракон, никогда уже не увидит ни одного человека, а душа его превратится в птицу, змею, рыбу, растение или скорпиона, - в зависимости от того, сколько добрых и сколько злых дел совершил на земле живущий.

"Приду к тебе ночью, - сказал ей вечером Азиз-хон, - и лучше будь мне покорной. Что могут сделать со мной твои слабые руки?"

Сначала Ниссо молилась о смерти Азиз-хона: "Вот пьет чай - пусть захлебнется... Вот встает - пусть под ним откроется яма, и он провалится... Вот поднимается на крышу по лестнице - пусть сломается лестница, он ударится головой о камень... Вот встал на краю крыши - пусть порыв ветра сбросит его... Пусть его дэв рассердится на него!"

Но старик не захлебывался, не падал с лестницы, и ветер не сбрасывал его с крыши... Ниссо слышала старческое бормотанье, зевки, почесывание. И отчаяние охватывало ее.

Потом Ниссо думала, что, если он придет к ней, ей надо быть очень спокойной: он заснет, она положит пальцы ему на шею, она задушит его. Но старик не пришел к ней, он спокойно спит, до Ниссо доносится его мерное. Прерывистое похрапывание. И опять, как днем, Ниссо задумалась о том, что у нее нет другого пути, пусть душа ее превратится в растение или, еще лучше, в птицу... Только бы не в змею. И не в скорпиона. А может быть, в скорпиона? Тогда она подползет к Азиз-хону и ужалит его. Нет, лучше в птицу, - ведь тогда можно жить на самых вершинах гор! В какую птицу? В маленькую или большую?.. маленькую может заклевать гриф, большую... Но ведь душа ее маленькая, наверное, из нее не получится большой птицы.

Основное было, однако, уже решено: она отдаст себя на съедение Большому Дракону. Бог милостив, пожалеет ее, не превратит ее ни во что худое, - разве много злых дел совершила она на земле?

Ниссо думала о небе, о солнце, о ветре, о дальних снежных горах. Если бы она решила, что со всем этим ей придется разлучиться навеки, ей, наверное, стало бы страшно, но ведь она расстанется только с людьми, значит, с самым плохим, что есть на земле, а все иное останется.

А может быть, очень страшно будет увидеть Дракона? Может быть, это так страшно, что лучше остаться у Азиз-хона, покориться ему, - ведь живут же другие люди и не хотят никуда уходить? Ведь почему-нибудь да есть у них такой страх перед Аштар-и-Калоном?

И все-таки не было ничего на свете страшней и омерзительней Азиз-хона, который жив вопреки молитвам Ниссо, который... Нет, он уже не храпит... Вот шорох на крыше... Вот шлепают его туфли... Вот он кашляет надсадисто и противно... У него жесткая, грязная борода...

Больше Ниссо не раздумывала. Тихонько откинула она одеяло, схватила рубашку и шаровары, мгновенно оделась, неслышно проскользнула к двери, глянула в ночную тьму и прислушалась. Сердце билось так, что мешало ей слушать, но, кажется, кроме шелеста листвы в саду, не было никаких звуков.

Прижимаясь к стене, Ниссо прокралась через двор, взобралась на стену, левее закрытых ворот, соскользнула на тропинку, ведущую к реке, и, босая, с распущенными волосами, помчалась вниз. Только в долине она остановилась, перевела дыхание, снова прислушалась.

Все было тихо вокруг. Никто не гнался за ней, ни одна собака не лаяла. Только где-то вдали раздавался хриплый крик осла. Свернув с тропинки на каменистый пустырь, прыгая с камня на камень, Ниссо спустилась к берегу Большой Реки и, больше всего боясь передумать, побежала вдоль берега к скалистому мысу, врезанному в темную гладь бегущей воды. Течение у мыса рассекалось большими камнями. Пена облизывала их с шелестом и шипеньем. Ниссо показалось, что Аштар-и-Калон высунул из пены свою черную спину. Острый страх пронизал ее сердце, она метнулась назад.

- О-э-э!.. О-э-э!.. Проклятая девчонка, куда ты делась?

Окрик Азиз-хона, резкий, раздирающий тишину ночи, катил эхо в горах. Ниссо кинулась обратно к реке. Между камней, торчащих над водой, раскрылась белесоватая пасть Дракона... Ужас охватил Ниссо, она неистово закричала и прыгнула в раскрытую пасть.

Если б она умерла в ту же минуту, кто оспорил бы, что дальше все произойдет именно так, как рассказывала старуха об Аштар-и-Калоне, и что душа Ниссо превратится в растение или птицу? Но в тот момент, когда Ниссо подумала, что Аштар-и-Калон глотает ее, она почувствовала знакомый холод воды, легкость струй, охвативших ее, и, нечаянно сделав привычные движения руками, вынырнула на поверхность, глубоко вздохнула и поплыла.

Река быстро понесла ее вниз. Ниссо увидела мелькающий берег, а над ним - скалу с зубчатой стеной, вырисованную на фоне звездного неба. И, сразу забыв о Драконе, Ниссо решительно поплыла наперерез течению, относившему ее все дальше от берега. И в том, что она плыла в быстрой холодной воде, и в том, что берег все отдалялся и ничто вокруг ей не угрожало, было неизъяснимое наслаждение, давно не испытанная радость свободы.

Плыть, плыть, плыть - как можно спокойней и дольше, плыть, ни о чем не думая; плыть, как плавала в водах родной реки, плыть, зорко вглядываясь в пену у надвигающихся встречных камней, и ловко огибать их... Сердце Ниссо билось теперь уверенно и спокойно. Рубашка и шаровары ей не мешали. Но вода была холодна, и когда Ниссо поняла, что силы ее скоро иссякнут, она огляделась и не увидела берегов. И почувствовала, что ей очень холодно. Беззаботная радость сразу исчезла, руки и ноги вдруг сделались вялыми, и снова стало страшно. Но это был иной страх - заставляющий бороться за жизнь. Ниссо вновь и вновь вглядывалась в черную равнину тугой воды. И наконец увидела берег. Он был совсем недалеко, но тело Ниссо отяжелело, несколько раз она уже глотнула воды, ноги ее цепенели. Ниссо перестала напрягать мышцы, и вода сразу накрыла ее с головой.