Эта беседа происходила у амбразуры окна, где царица, сидя в кресле, слышала все, что говорилось. Царь, по мере того как бедный Скавронский отвечал, старался привлечь внимание государыни, говоря ей с видом притворной доброты: «Екатерина, послушай-ка это! Ну как, тебе это ни о чем не говорит?» Она ответила, изменившись в лице и заикаясь: «Но…» Царь перебил ее: «Но если ты этого не понимаешь, то я хорошо понял, что этот человек – твой брат». «Ну, – сказал он Карлу, – целуй сейчас же подол ее платья и руку как императрице, а затем обними ее как сестру».

При этих словах Екатерина, глубоко пораженная, вся белее полотна, упала в обморок. Принесли соль и одеколон, чтобы привести ее в чувство; и царь был предупредителен более всех, стараясь принести ей облегчение. Он сделал все, что мог, чтобы успокоить ее. Когда он увидел, что она постепенно приходит в себя, то сказал ей: «Что может быть плохого в этом событии? Итак, это – мой шурин. Если он порядочный человек и если у него есть какой-нибудь талант, мы сделаем из него что-нибудь значительное. Успокойся, я не вижу во всем этом ничего такого, от чего нужно было бы огорчаться. Теперь мы осведомлены по вопросу, который стоил нам многих поисков». Царица, вставая, попросила разрешения обнять брата и, обращаясь к царю, добавила, что надеется и на дальнейшую его милость по отношению к ней и брату.

Скавронскому приказали оставаться в том же доме, где он жил. Его заверили, что у него не будет ни в чем недостатка, и, кроме того, попросили не слишком показываться на людях и поступать во всем так, как ему скажет хозяин, у которого он находился. Утверждают, что все прежнее царское величие Екатерины было уязвлено и оскорблено этим опознаванием и что, конечно, она избрала бы себе другое происхождение, если бы только была на то ее воля».

Виллим Монс

А теперь нам предстоит познакомиться с одним из трех братьев Анны Монс – Виллимом Ивановичем – новым героем нашего повествования. Следует сразу же отметить, что опала Анны Монс никак не отразилась на карьере ее брата. Петр с самого начала полюбил Виллима и доверял ему.

Виллим Монс начал военную службу волонтером в двадцать лет. Это было в 1708 году. Затем он был зачислен в Преображенский полк, откуда его забрал к себе адъютантом генерал Родион Христианович Боур – швед, перешедший на службу к Петру еще до сражения под Нарвой.

Через три года Боур свел Монса с Петром, чьим адъютантом он и стал в 1711 году. С этих пор карьера Монса круто шла вверх.

Разумеется, он с самого начала хорошо знал и Екатерину Алексеевну. Они понравились друг другу, и через пять лет после начала службы у Петра, в 1716 году, Монс стал камер-юнкером при дворе Екатерины. В то время ему было 28 лет, Екатерине – 32, а ее августейшему супругу 44 года. Став камер-юнкером, Монс начал играть при дворе царицы первую роль. Он ведал финансами, дворцовым хозяйством, закупал все, что было необходимо, держал в руках десятки управляющих, экономов, служителей, следил за жизнью монастырей, которым Екатерина покровительствовала, и, наконец, организовывал и обеспечивал частые и дорогостоящие праздники и гуляния, до которых царица была весьма охоча.

Монс сопровождал Екатерину в поездках по России и за границу, хлопоча об удобствах в пути, о размещении в гостиницах, допуская к царице челобитчиков и извлекая немалый профит из своего посредничества. Нетрудно представить, какие возможности предоставлялись молодому красавцу, к тому же имевшему успех у множества женщин.

Оставаясь с Екатериной в гостиницах, участвуя в празднествах, организовывая пиры, путешествия и ночлеги, мог ли Виллим Иванович вести себя как евнух? Можно даже поставить вопрос по-иному: позволила ли бы ему тридцатидвухлетняя, часто одинокая, но очень склонная к разврату и пьянству Екатерина, вести себя по-монашески?

Очень и очень сомнительно, чтобы это было столь идиллически. К тому же Петра часто не бывало с Екатериной, а она хорошо знала, чем занимается муж, когда ее нет рядом. Не последним обстоятельством был и сам «треугольник» – Петр, Виллим Монс, Екатерина, к которому незримо примыкала Анна Монс. Если царю Петру и Анне Монс можно было любить друг друга или, по крайней мере, не скрывая ни от кого, делить ложе, то почему то же самое, к тому же тайно, нельзя делать царице Екатерине и Виллиму Монсу? Так оно и случилось.

Монс и Екатерина были настолько осторожны и опасливы, что их связь долгое время оставалась в тайне. И, как это бывает чаще всего, обманутый супруг узнал обо всем последним. Звезда Виллима Монса взошла в зенит после коронации Екатерины, торжественно ознаменовавшись раздачей наград и милостей. И одним из первых был отмечен верный Виллим, ставший отныне камергером двора, что соответствовало по петровской «Табели о рангах» званию генерал-аншефа или действительного тайного советника по статской службе.

Казалось, звезда Монса так и будет стоять в зените, как вдруг 5 ноября 1724 года дворцовому лакею Ширяеву некий незнакомец, встретившийся ему на Невском проспекте, вручил письмо, сказав, что письмо это с почты. Когда Ширяев распечатал конверт, оказалось, что внутри находится еще одно письмо – на имя государя.

Ширяев покрылся холодным потом, ибо всем дворцовым служителям под страхом батогов и изгнания со службы наистрожайше запрещалось принимать чьи-либо челобитные и письма на имя государя. Но здесь был другой случай – Ширяев не знал, что находится внутри пакета, и это его вполне оправдывало. У лакея хватило ума не распечатывать конверт, адресованный Петру, и он отнес его к кабинет-секретарю императора Макарову, объяснив, как письмо попало к нему.

Как впоследствии выяснилось, Петра извещали, конечно, анонимно, что Виллим Монс, Иван Суворов, брат Василия Ивановича Суворова и дядя будущего, тогда еще не родившегося, великого полководца, а вместе с ними царский шут Балакирев и особо доверенный Виллима Монса стряпчий Егор Столетов, говорили анонимному доносителю о некоем тайном злоумышлении новоиспеченного камергера на жизнь и здоровье императора. В конце концов письмо оказалось у Петра. Полагали, что в нем шла речь и о любовной связи Виллима Монса с Екатериной Алексеевной, а также о взятках, которые, пользуясь служебным положением, брали сам Монс, его сестра, царский шут Балакирев, стряпчий Столетов и другие.

10 ноября в величайшей тайне Петр сам отправился допрашивать Монса. Как только он вошел в комнату, где Виллим Иванович ждал допроса, тот упал в обморок и долго не приходил в себя. Казнь Глебова и его сообщников еще была свежа в памяти, и Монс понимал, если Петр так поступил с любовником своей бывшей жены, к тому же нелюбимой, то как же он поступит с безумцем, совратившим его любимую жену?

Монс – не Глебов, запираться не стал. На вопросы он отвечал пространно, чистосердечно признаваясь во всем. Писавший протокол Черкасов фиксировал далеко не все вопросы Петра и ответы Монса. Виллим Иванович подробно перечислил все подарки и подношения, которые брал за заступничество перед царем и царицей, за представление им челобитных и иных бумаг. Затем допрашивали еще одну его сестру, Матрену Ивановну, в замужестве Балк. Ей предъявили обвинения во взяточничестве, и она тоже во всем чистосердечно призналась.

Число взяткодателей оказалось столь велико и многообразно, что Петр приказал пройти по улицам Петербурга отряду преображенцев с барабанами. С ними шли бирючи-глашатаи, они призывали жителей столицы дать чистосердечные показания: приносил ли кто из них взятки Виллиму Монсу и его сестре? За утайку и плутовство обещалось строгое наказание. Страх перед Петром был столь велик, что до самой смерти императора, случившейся через два месяца, к Санкт-Петербургскому полицмейстеру Девьеру приходили с повинной десятки лиц всех состояний. Больше было представителей высшей знати – царевны Анна Иоанновна и Прасковья Ивановна, князья Репнины, Троекуровы, Вяземские, и даже от самого светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова тоже пришла повинная.