У противников Карла XII не было согласованного плана военных действий. В начале 1700 года Август появился со своими саксонскими отрядами под стенами Риги, но взять город с налета ему не удалось.

Датчане заняли Гольштейн (русское название – Гольштиния), заставив герцога бежать в Швецию. Август слал в Россию одного посла да другим, понуждая Петра к началу военных действий, но Петр отвечал, что, пока не будет подписан мир с Турцией, русские войска не сдвинуться с места. Между тем гольштейнский герцог Фридрих III, друг шведского короля Карла XII и жених его сестры, появившись в Стокгольме, заявил, что отдает Гольштинию под покровительство шведского короля. Восемнадцатилетний Карл, храбрый, бесшабашный, романтически настроенный, тут же заявил своему другу и будущему родственнику, что он принимает его герцогство под свою защиту.

Выступив в Государственном совете, Карл сказал: «Я никогда не начну несправедливой войны, но справедливую окончу лишь тогда, когда враг мой будет лежать на земле». В ночь на 14 апреля 1700 года Карл выехал из Стокгольма и, встав во главе пятнадцатитысячной армии, двинулся к столице Дании – Копенгагену. Неожиданно появившись под его стенами, он заставил датского короля признать независимость Гольштинии и заплатить герцогу компенсацию в двести шестьдесят тысяч талеров. Кристиан V безропотно выполнил все требования своего грозного врага.

Наконец 8 августа 1700 года к Петру пришло известие от Емельяна Украинцева, что турки подписали мир. Нетерпение Петра было так велико, что он уже на следующий день, 9 августа, отдал приказ своим войскам выступать в поход и двигаться к шведской крепости Нарва.

Случай с купеческим сыном Иголкиным

19 августа 1700 года Россия официально объявила войну Швеции, и Петр во главе Преображенского полка пошел к Нарве. В это время случилась одна необычная история, о которой поведал И. И. Неплюев. Иван Иванович Неплюев, бедный новгородский дворянин, поступивший двадцати лет в новгородскую математическую школу, а затем в Санкт-Петербургскую морскую академию, был отправлен на обучение в Италию и Испанию. В 1720 году он вернулся в Россию и привел царя в восхищение своими обширными познаниями в кораблестроении. Он тут же был назначен главным командиром над строящимися в Санкт-Петербурге судами и стал одним из любимцев царя. Неплюев искренне и горячо любил Петра и был хорошо осведомлен о различных неординарных случаях из его жизни, часто узнавая о них от самого царя.

Неплюев рассказал историку Ивану Ивановичу Голикову, о котором речь впереди, такой случай.

В 1700 году Петр по дороге к Нарве заночевал в одном купеческом доме и там увидел 17-летнего юношу редкой стати и красоты. Юноша очень понравился Петру, и он попросил отца отпустить с ним сына, обещая сделать его счастливым, а со временем произвести в офицеры гвардии. Отец мальчика, купец Иголкин, не хотел отпускать сына, так как он был единственный, горячо любимый ребенок, и не было у купца никакого другого помощника в его деле.

Петр все же настоял на своем, и юноша уехал с царем под Нарву, где вскоре пропал. Узнав об этом, безутешный отец запустил дела и разорился. В 1711 году, через 11 лет, узнал купец, что его сын попал в плен к шведам и находится теперь в Стокгольме вместе со знатным пленником – князем Юрием Федоровичем Долгоруковым. Тогда Иголкин написал царю Петру челобитную на полковника Преображенского полка Петра Михайлова, который забрал у него сына и обещал сделать его счастливым, но слова своего не сдержал, и вместо того сын его не в гвардии, а в плену, и из-за того он сам отстал от своего дела и понес большие убытки. Купец просил царя велеть полковнику Петру Михайлову сына из плена выкупить, а ему возместить все убытки. А следует знать, что имя Петра Михайлова носил царь, подобно псевдониму.

Составив такую челобитную, купец поехал в Петербург, отыскал там Петра на Адмиралтейской верфи и передал бумагу ему в руки. Петр бумагу прочитал и сказал старику-купцу, что он сам челобитные не принимает, но так как дело необычное, то он учинит резолюцию «рассмотреть», но после того пусть этим делом занимается Сенат. Причем имя ответчика Петр вычеркнул, чтобы не мешать Сенату принять верное решение. Сенат же постановил, что «челобитчик лишился сына по тому одному, что положился на уверение ответчика сделать его сына счастливым, но который не только не сдержал обещания своего, но, лишив отца сына, столько лет без вести пропадавшего, был причиною всего его несчастия. А потому ответчик должен: 1) сына его, из полона выкупя, возвратить отцу; 2) все показанные истцом убытки возвратить же».

Петр обменял на солдата нескольких шведских офицеров, присвоил вернувшемуся купеческому сыну офицерский чин и велел быть ему возле отца до самой смерти старика, а после того вернуться на службу.

Нарвская конфузия

Теперь же, уважаемые читатели, вновь предоставим слово С. А. Чистяковой, с фрагментами из книги которой вы уже знакомились в предыдущих книгах серии «Неофициальная история России».

Вот что она писала: «Итак, капитан бомбардирской роты Петр Михайлов выступил в поход вместе с ротой Преображенского полка.

Петр решился идти прямо к Нарве; известий о Карле XII не было, а между тем со всех сторон говорили, что Нарва плохо укреплена и взять ее не трудно. Поход был решен, но затруднений было много: военных запасов оказалось недостаточно; войска по причине распутицы подвигались медленно, и дорогое, невозвратное время уходило; под Нарвою собралось от 35 до 40 тысяч русского войска, изнуренного походом и недостатком съестных припасов; пушки оказались негодными.

Наконец 20 октября русские батареи были готовы и открыли огонь по городу, а к Ревелю отправлен был отряд для наблюдения. Бомбардирование Нарвы продолжалось, город несколько раз загорался; ожидали, что худо защищенный город немедленно сдастся; но пришло известие, что Карл XII высадился в Пернау и подвигается к Нарве.

Петр видел, что ему самому надобно немедленно спешить в Новгород, чтобы двинуть оттуда продовольствие войскам и, главное, чтобы лично увидеться с польским королем Августом и условиться с ним о дальнейших действиях. 17 ноября, в день, назначенный для выезда государя, в укрепленный лагерь прибыл Шереметев с известием, что шведы с своим королем приближаются. Петр поручил главное начальство над армией герцогу де Кроа, а сам вместе с прежним главнокомандующим Головиным уехал.

Карл быстро шел вслед за Шереметевым; на рассвете 19 ноября с восемью с половиной тысячами человек войска явился перед русским укрепленным лагерем и ударил всею массою своих сил на русских, которых де Кроа растянул в линию по одному человеку, чтобы защитить разом весь лагерь. Испуганные русские солдаты смешались, и первая мысль у них была, что немцы-офицеры и начальники изменили; они крикнули: „Немцы изменили!“ – и вместо того, чтобы сражаться со шведами, принялись бить своих офицеров. Крик „Немцы изменили!“ отнял последнее мужество у солдат, и они побежали. Шереметев с своею конницею бросился вслед за бегущими и вплавь начал перебираться через реку Нарву; при этом утонуло до тысячи человек. Карл обрадовался бегству конницы; он более всего опасался, чтобы она не налетела на него с тыла и не смешала его полков; теперь все опасения исчезли, и шведы с большею силою погнали бегущую пехоту: она бросилась на мост, мост обломился, и множество народу перетонуло. После этого солдаты совершенно перестали слушаться, крики „Немцы изменили!“ стали яростнее, и необузданная толпа с ожесточением бросилась на своих офицеров. Увидев это, герцог де Кроа закричал: „Пусть сам черт дерется с такими солдатами!“ – бросился бежать вместе с другими иностранцами и отдался в плен шведам. Остались на своих местах только два полка – Преображенский и Семеновский: они огородились полковыми повозками, рогатками и чем попало и из-за этого укрепления, не нарушая каре, продолжали стрелять до самой ночи. Кроме того, отряд Вейде также твердо оставался на своем месте и отбивался. Сам Карл был в передних рядах шведов и своим мужеством воспламенял войско; он лошадь свою увязил в болоте, с трудом высвободился сам и пересел на другую; но и эту убили под ним; садясь на третью лошадь, он заметил: „Русские хотят меня, видно, упражнять в верховой езде“. Сражение прекратилось только по случаю совершенной темноты.