Я — коренной белгородец. Родился в 1925 году. В боях был дважды ранен. Второе ранение — под Берлином — тяжелое, закончившееся ампутацией ноги выше колена. Выжил чудом, как говорили врачи. Началось длительное лечение в госпиталях.

Домой вернулся только в июне 1946 года. Окончил в вечерней школе десятилетку. Работал художником-оформителем и заочно учился в Харьковском библиотечном институте, но вынужден был уйти с четвертого курса по состоянию здоровья.

Автор четырех поэтических сборников, где преобладает военная лирика. На областных творческих конкурсах отмечен двумя дипломами и премиями. В 1996 году был принят в Союз писателей России.

Память о войне: два ордена Отечественной войны 1-й степени, медали, костыли и еще письма к матери с фронта.

В прошлом году в белгородском издательстве “Крестьянское дело” вышла в свет моя первая книга прозы — “Память солдатского сердца. Автобиографические повести и рассказы”...

...познакомиться с которой мы и приглашаем читателей нашего журнала.

ОТ АВТОРА

На войне, особенно на ее переднем крае, люди, как правило, познаются быстро. Меня, молодого бойца, всегда привлекали природная смекалистость и доброта русского солдата. И еще — его беззаветная храбрость, великодушие, любовь к Отчизне, и все это без красивых слов и жестов.

Поражала мое воображение и солдатская взаимовыручка, особенно в трудные минуты, когда ее проявление было связано с риском для жизни. Что было бы без нее?..

Мне близок солдатский круг. Ведь я сам рядовой пехоты. Прошел боевой путь от Ленинграда до Берлина. Потому и пишу больше о своем собрате, на плечи которого легла основная тяжесть войны. Он выдержал ее и — победил.

Почти все описываемые мной военные события, включая бои, отдельные эпизоды, сцены, развертываются в пределах рот, взводов и реже — батальонов и полков. В самой солдатской гуще...

В войсках служили восемнадцатилетние и те, которым было за сорок, а подчас и все сорок пять... У старших товарищей было чему поучиться. Все лучшее, человечное, справедливое впитывалось в душу. И никогда уже не забудется. Иной раз где-то на чужом клочке земли подскажет бывалый фронтовик: “Вот здесь рой, хлопец, окоп!” И я рыл там. И потому, может, и не попался на удочку окаянной “шальной” пуле или злому осколку.

Из повести “ПОД НАРВОЙ”

Дивизия формируется

О свобожденный Пушкин...

Фронт отодвинулся к западу, но обстановка все та же, прифронтовая: и обозная утварь, и сам воздух, пропитанный бензиновыми парами, пороховым чадом и чем-то еще едва уловимым, свойственным только военному времени.

На месте жилых зданий — кладбище печных труб, наводящих гнетущую тоску. Весь почерневший от копоти стоял огромнейший дворец царицы Екатерины. Пустыми глазницами оконных проемов смотрел он на мир и, казалось, был безучастен ко всему происходящему. Зияющие дыры от снарядов в стенах и потолках придавали еще большую мрачность общей картине. Рядом горы битого кирпича, обломки лепных архитектурных украшений, куски узорчатой ограды из чугуна...

...Моя рота располагалась в одной из полууцелевших комнат дворца. Когда я вошел, бойцы собирались на обед. Скоро явился старшина и строем повел нас на кухню.

Повар был на своем месте и привычно орудовал черпаком. Из котла шел густой пар и далеко разносил притягательный запах еды.

Дядя Костя — все так звали повара — старый солдат с добродушным лицом. Он всегда носил шапку “по-партизански” — с опущенными ушами, завязанными на затылке. Попробуй так надеть наш брат-строевик — сразу получишь строгое замечание. А дяде Косте — нипочем. Все его уважали. Особенно солдаты. И не только за припасенную добавку...

Рассказывали однополчане, что раньше он работал в ленинградской гостинице “Метрополь” главным поваром. А гостиница эта славилась на весь мир. И вот такой специалист служит в нашем батальоне простым кашеваром. Не сразу стал им. Вначале был рядовым стрелком, хотя годы его перешли тот рубеж, когда в строевые команды уже не берут.

Много рассказывали о дяде Косте, и где правда, а где вымысел — трудно сказать... У Синявских болот немцы неожиданно напали на роту, которая оказалась оторванной от батальона — так сложились обстоятельства. И в первые минуты стычки с врагом погиб командир роты, а командира первого взвода тяжело ранило. Видя превосходство немцев, наши солдаты, отстреливаясь, стали отходить к болоту. Bpaгу этo было на руку.

Но тут, откуда ни возьмись, дядя Костя со своею походной кухней и своим подручным. Не растерявшись, наш кашевар вмиг направил дымовую трубу на немцев, скопившихся у переправы. И кричит во все горло, чтобы они слышали, по-немецки: “Осколочным снарядом по врагу!” Иностранным языком он владел превосходно.

Немцы не ожидали такого поворота и на какой-то момент растерялись. А в эти секунды подручный дяди Кости пальнул прямой наводкой из “сорокапятки”, брошенной на болоте, в самую гущу фрицев. Затем еще... И рота вышла из гибельного положения.

Взвод пэтээровцев назначили в караул. У Шульгина — моего второго номера — случилось ЧП. Его пост находился у самого входа в здание, где размещались штабные офицеры, командиры некоторых подразделений, их замполиты, а также разные интенданты.

Шульгин стоял с винтовкой в нескольких метрах oт наружной двери, погрузясь в лунную тень. До смены еще с полчаса. Усиливающийся мороз и ветер пробирали до костей. Вдруг чьи-то шаги. Под подошвами сапог отчетливо слышался скрип мерзлого снега. Шульгин насторожился — куда неизвестный pacшагался? Кажется, уже все пришли. Давно дрыхнут. И тут же возле заснеженного кустарника показалась фигура военного. Судя по всему, это был офицер. Он резко повернул к зданию, где стоял Шульгин. И тот сразу понял — по его душу, как говорят... Без особого напряжения, когда военный подошел поближе, окликнул:

— Пароль!

Военный приостановился на секунду от неожиданности и тут же властно произнес:

— Свои! Что, не узнаешь?!

— Пароль!.. Ни с места! — нетерпеливо и более требовательно произнес Шульгин.

Военный, словно спохватившись, коснулся рукой груди, как бы пытаясь достать что-то из внутреннего кармана, но не остановился, а лишь несколько задержал шаг.

Шульгин взвел курок, целясь в нарушителя, и зычным голосом крикнул:

— Ложись!.. Стреляю без предупреждения!

Он не колебался теперь ни секунды и готов был стрелять, если нарушитель тотчас не ляжет на снег.

К счастью, офицер на этот раз беспрекословно повалился на снег, а точнее, на лед — под ним оказалась замерзшая лужа. Вероятно, дошло до сознания, чем здесь пахнет: часовой действительно пальнет в него, если он воспротивится приказу.

Однако мороз брал свое. Заместитель начальника штаба (это был он) в первую минуту только мычал про себя что-то невнятное. А потом стал угрожать, мол, расстреляет часового “стервеца” за то, что он держит его на льду.

Шульгин, хоть и не из робких, был тоже не в лучшем состоянии. Он узнал офицера, но чувствовал свою правоту. Пароль — это все!.. Так инструктировали. Если его не называют, то часовой обязан задержать нарушителя — кто бы oн ни был. Пусть даже сам Сталин, Верховный Главнокомандующий. И ему нет скидки. Так инструктировали нас командиры.

Шульгин выжидал... Вот-вот должна была подойти смена. Караульное помещение недалеко, почти рядом.

Офицер штаба тем временем перестал угрожать. Теперь он всячески просил и умолял часового пощадить, ведь замерзнет ни за что ни про что... Тут Шульгина словно озарило, что человек и вправду пропадет на морозе и надо что-то предпринимать, не ждать смену.