Таким образом, изучение Человека и его символов — это на самом деле изучение отношения человека к своему подсознанию. И поскольку в понимании Юнга подсознание является великим проводником, другом и советчиком сознания, то в этой книге речь будет идти прежде всего о человеке и его духовных проблемах. Мы знакомы с подсознанием и общаемся с ним двусторонним порядком, главным образом благодаря сновидениям. Вот почему в этой книге (и особенно в главе самого Юнга) так много внимания уделяется значению сновидений в жизни личности.

Мне не подобало бы пытаться интерпретировать работу Юнга читателям, многие из которых наверняка лучше, чем я, подготовлены для ее восприятия. Моя роль, как вы помните, заключалась в том, чтобы служить неким «фильтром понятности», и не предполагает какого-либо толкования. Тем не менее, я рискну высказаться по двум общим вопросам, которые показались мне, не специалисту, заслуживающими внимания и могущими оказаться полезными для других читателей-«неэкспертов».

Во-первых, о сновидениях. Для последователей Юнга сновидение — это вовсе не шифровка, которую можно раскодировать при помощи словаря символических значений. Это комплексное, очень важное и личное выражение индивидуального подсознания. Оно «реально» в такой же степени, как и все, что происходит с личностью в жизни. Индивидуальное подсознание спящего выходит на связь только с ним самим и отбирает для этого такие символы, которые имеют смысл только для него, и ни для кого более. Вот почему толкование сновидений психоаналитиком или тем, кому оно приснилось, является для психологов школы Юнга всецело частным и индивидуальным занятием (порой приводящим к неожиданным результатам и очень затянутым), которым никоим образом нельзя заниматься без должной подготовки.

Обратной стороной всего этого является то, что сообщения подсознания имеют огромное значение для их получателя, что вполне естественно, поскольку подсознание занимает по меньшей мере половину его существа. Кроме того, оно часто предлагает совет или помощь, которые невозможно получить из какого-либо другого источника. Таким образом, когда я описывал сон Юнга, в котором он обращается к множеству людей, я вовсе не пытался изобразить какое-то волшебство или уверить вас в том, что Юнг мимоходом занимается предсказаниями будущего. Я просто рассказал об ординарном эпизоде, демонстрирующем, как подсознание «посоветовало» Юнгу пересмотреть неверное решение, принятое рассудком.

Из сказанного следует, что сновидения не являются для последователя школы Юнга случайным делом. Напротив, способность контактировать с подсознанием — это черта, присущая целостной личности, и юнгианцы «обучаются» (не могу подобрать более верного слова) чуткости в отношении своих сновидений. Так что, когда Юнг сам столкнулся с необходимостью сделать верный выбор — писать или не писать эту книгу, — он мог, принимая решение, опереться и на сознание, и на подсознание. И далее по всей книге сны трактуются как осмысленные сообщения личного характера спящему. При этом используются символы, общие для всего человечества, но их употребление в каждом случае сугубо индивидуально и может быть расшифровано лишь при подборе индивидуального «ключа».

Второй вопрос, на который я хотел бы обратить внимание — это особая манера аргументации, свойственная авторам этой книги и, возможно, присущая всем юнги-анцам. Те, кто ограничил себя жизнью исключительно в мире сознания и кто отвергает общение с подсознанием, связывают себя законами сознательной жизни со всеми ее формальностями. Следуя непогрешимой (но часто бессмысленной) логике алгебраического уравнения, они отталкиваются от условно взятых посылок и приходят к неоспоримым выводам. Зная об этом или нет, Юнг и его коллеги, как мне представляется, преодолевают ограничения подобного способа аргументации. Это не значит, что они игнорируют логику, но они постоянно апеллируют как к подсознанию, так и к сознанию. Их диалектика по-своему символична, а порой и замысловата. Они убеждают не с помощью узко направленного луча силлогизма, но с помощью многократного рассмотрения темы и каждый раз под несколько иным углом — до тех пор, пока читатель, так и не осознав, что ему что-то доказывали, вдруг не поймет, что узнал каким-то образом нечто новое и важное.

Аргументы Юнга (и его коллег) идут как бы по спирали — начинаются от интересующего их субъекта и охватывают его все более широкими кругами. Это напоминает птицу, кружащую вокруг дерева. Поначалу, у самой земли, она видит спутанные листья и ветви. Постепенно, по мере того, как она набирает высоту, повторяющиеся виды дерева с разных сторон органично вписываются в общую цельную картину. Некоторые читатели могут найти этот «спиралевидный» метод аргументации невразумительным и даже путаным во время прочтения первых страниц, но, мне верится, не дольше. Этот метод характерен для Юнга, и очень скоро читатель обнаружит себя вовлеченным в убедительнейшее и глубоко захватывающее путешествие.

Различные разделы книги говорят сами за себя и практически не требуют предисловия. Глава, написанная самим Юнгом, вводит читателя в мир подсознания, архетипов и символов, образующих его язык, и сновидений, через которые оно обращается к нам. В следующей главе д-р Хендерсон иллюстрирует проявление нескольких архетипических композиций в древней мифологии, народных преданиях и в первобытных обрядах. Д-р фон Франц в главе «Процесс индивидуации» описывает, каким образом сознание и подсознание в рамках одной личности учатся познавать, уважать и взаимодействовать друг с другом. В определенном смысле эта глава содержит квинтэссенцию не только всей книги, но, возможно, и всех юнговских представлений о смысле жизни, согласно которым человек становится целостной личностью — спокойной, плодотворной и счастливой — тогда (и только тогда), когда процесс индивидуации завершен, а сознание и подсознание научились жить в мире, уравновешивая и взаимодополняя друг друга. Госпожа Яффе, описывая, как и д-р Хендерсон, хорошо нам знакомую «кухню» сознательного, разбирает постоянное влечение — почти до навязчивости — к символам подсознания. Они имеют для него глубочайшее значение, почти жизненно важное, и обладают внутренним притяжением — попадаются ли они в мифах или в сказках, которые анализирует д-р Хендерсон, или в изобразительном искусстве, которое, как продемонстрировала госпожа Яффе, удовлетворяет и восхищает нас постоянным обращением к подсознанию.

В заключение несколько слов о главе д-ра Якоби, которая несколько отличается от остальных разделов книги. Фактически, это краткое клиническое описание одного интереснейшего и успешного случая психоанализа. Ценность такого описания для книги очевидна, но предварительно два замечания в этой связи. Во-первых, как отмечает д-р фон Франц, не существует такого понятия, как типично юнговский психоанализ. Он и не может существовать, поскольку всякое сновидение является частным и сугубо индивидуальным сообщением, и один и тот же символ, приснившись двум разным людям, будет иметь разное значение. Таким образом, всякий опыт психоанализа с использованием метода Юнга является уникальным, и было бы заблуждением рассматривать клинический случай, приведенный в этой книге д-ром Якоби (или любой другой, упоминаемый здесь), как «репрезентативный» или «типичный». Все, что можно сказать об описанной истории с Генри и его порой мрачноватых сновидениях, это то, что они прекрасно иллюстрируют возможности применения метода Юнга в частном случае психотерапевтики. Во-вторых, полное описание курса лечения даже сравнительно несложного дела заняло бы целую книгу. Поэтому рассказ о проведении сеансов с Генри подвергся неизбежному сокращению и несколько пострадал от этого. Например, ссылки на «Книгу перемен И Цзин» не очень ясны и придают неестественный (а для меня неприятный) оттенок оккультизма, будучи вырванными из ее контекста. Тем не менее, мы пришли к выводу —и я уверен, что читатель с этим согласится, — что с учетом изложенных замечаний четкий разбор с позиций психоанализа случая Генри значительно обогащает эту книгу, не говоря уже о том, что подобное описание интересно чисто по-человечески.