…Билет на вступительных экзаменах по математике в МГУ он тащил при одном экзаменаторе, а пока дожидался своей очереди отвечать, пришел другой, худощавый человек лет сорока—сорока пяти, в очках с толстыми стеклами. Оглядев экзаменующихся и заметив милицейскую форму, он подошел к Сергею и шепотом спросил:

— Кого вы ждете, товарищ?

— Как — кого? — удивился Сергей. — Очереди своей.

— Какой очереди? — переспросил экзаменатор и громко хрустнул суставами пальцев.

— Экзамен сдавать.

— А где же ваши записки? — спросил человек, посмотрев на чистый стол перед Сергеем.

— А я… — смутился Сергей, — так…

— Что «так»?

— В уме.

Экзаменатор не спеша снял очки, подслеповато помигал, причем глаза его оказались совсем не такими, какими были за толстыми стеклами, а добрее и беспомощнее, протер очки носовым платком и сказал:

— Молодой человек, вы, часом, не смеетесь надо мной?

— Да что вы! — Сергей никак не мог понять, что именно так поразило этого человека. Анна Павловна, правда, говорила ему, что он здорово держит все в уме, но этот московский профессор…

— Отвечайте, и немедленно! — взвизгнул человек. — К доске!

Все еще недоумевая, Сергей начал отвечать. Экзаменатор сидел молча, глядя прямо ему в глаза.

— Ну-с, а если так? — спросил профессор и изменил условия задачи.

— Тогда так, — сказал Сергей и снова начал отвечать.

Говорить ему было легко, потому что мысленно он видел перед собой огромный чертеж и ему нужно было лишь как бы читать раскрытую страницу.

— Как вас зовут? — почему-то шепотом спросил профессор, очевидно забыв, что перед ним лежал экзаменационный листок Сергея.

— Сержант Шубин Сергей Родионович.

— Надо запомнить, — снова прошептал экзаменатор и вдруг тонко выкрикнул: — Позвольте поздравить вас, сержант Шубин Сергей Родионович! Вы… вы даже не понимаете…

…Старший лейтенант все понял, пожал ему руку, усадил перед собой и заставил раза три пересказывать сцену на экзамене. Потом сказал:

— Ну, с богом, Шубин, учись. Но нас не забывай, в случае чего — прямо ко мне. — Он вздохнул. — Значит, учиться?

— Учиться, товарищ старший лейтенант.

В конце первого семестра Шубин узнал, что умер его отчим, мать больна и не может работать в колхозе.

«Но как-нибудь мы с Колей перебьемся, ты не волнуйся, учись, сынок», — сообщала мать. Письмо было написано детским почерком брата на листке в косую линейку, вырванном из тетради.

Отговаривали Сергея всем факультетом. Но нужно было помогать матери и брату, и он слишком хорошо знал, что значат слова «как-нибудь перебьемся».

Как-нибудь они, конечно, перебьются, но он не мог не видеть постоянно в своем воображении маленького брата и мать, терпеливо и безропотно ждущих, пока он сможет помочь им. А сможет ли вообще мать дождаться? Еще четыре года назад врач в районной больнице сказал, что почки у нее никуда не годятся, и отчим страшно разволновался, а она лишь пожала плечами и сказала: «Бабы — они живучие».

Так он оказался в школе милиции, откуда мог посылать домой почти всю свою довольно высокую стипендию.

Иногда, конечно, бывает жаль, что так все получилось. Но теперь, пожалуй, он не променял бы свою профессию ни на какую другую в мире, даже если иногда и хочется плюнуть на все.

…Он поднялся пешком на пятый этаж — лифт, как всегда, не работал — и тихонько открыл дверь. Вера еще не спала. Она сидела на кухне и проверяла тетрадки.

— Опять? — вздохнула она и смешно сморщила нос.

— Опять, — тяжко вздохнул Сергей.

— Дело?

— Оно. Поесть-то милиционеру дали бы, гражданочка.

— Пищеблок закрыт на учет. Яичницу будешь?

— Давай. Что нового?

— Мишка двойку получил. За домашнее задание. Задали написать десять палочек, десять крючочков и сколько хочешь ноликов. Он написал нолик и объяснил учительнице: «Вы, говорит, сказали, сколько хочешь ноликов. А я хотел только один».

— Логично, — сказал Сергей. — А мог бы и не написать ни одного. Тоже вошло бы в категорию «сколько хочешь». У человека научный склад ума, ничего не поделаешь.

— Я ему за научный склад ума уже выдала.

— Вот так губят будущих Галуа и Лобачевских, не говоря уже об Эйнштейнах. Смех смехом, но он же не понимает, за что ему поставили двойку, а раз не понимает, смысла в ней не густо.

— Ну, побыл бы ты учителем… Ешь яичницу.

Сергей ел, разговаривал, но в этом участвовала лишь малая часть его сознания. Большая была занята сценой, которая несколько часов назад разыгралась на улице Правды напротив Строевого переулка.

Шубин посмотрел на часы — без пяти одиннадцать. Польских должен быть уже в Торге. Там сегодня совещание. Ровно в одиннадцать.

Шубин вошел в магазин, огляделся, направился к продавщице кондитерского отдела — у нее одной не было в этот момент покупателей.

— Девушка, а «Мишки» есть у вас?

— Нет, — равнодушно сказала продавщица. — Все, что есть, — на прилавке.

— А бывают они? Мне совершенно необходимо найти сто пятьдесят граммов медведей.

Продавщица фыркнула и с любопытством посмотрела на Шубина.

— Разве что в лесу… — ответила она в тон.

— Спасибо большое, — серьезно сказал Сергей. — Вы не скажете в таком случае, как добраться до ближайшего леса?

Девушка рассмеялась. Глаза ее с густо накрашенными ресницами округлились и стали совсем детскими.

«Симпатичная девчушка, — подумал Шубин, — играет, наверное, роль многоопытной дамы, много пережившей и повидавшей, уже успевшей разочароваться в жизни, а на самом деле воробушек… Попробуем с ней».

— А еще лучше, если бы вы согласились проводить меня. Я один боюсь ходить в лес.

Глаза у продавщицы сразу поскучнели, и лицо сложилось в презрительную гримасу.

— Много вас, всех не проводишь.

«Ишь ты, колючка, — улыбнулся про себя Шубин. — Впрочем, девчонка привлекательная, и за день, наверное, ей таких шуточек приходится выслушивать немало».

— Вы меня неправильно поняли…

— Понять нетрудно, — отрезала продавщица и демонстративно отвернулась.

— Не сердитесь. Вы не скажете мне, как найти вашего директора?

— Жаловаться будете? Идите, он это любит. Только попозже. Павел Антонович изволили-с недавно отбыть в Торг собственной персоной.

«Гм, интересно. Девчонка его не любит. И грамотная. Наверное, с десятилеткой. Что ж, тогда рискнем».

— И опять вы меня неправильно поняли. Я вовсе не собирался на вас жаловаться. Я хотел задать ему несколько вопросов. И может быть, вы сумеете помочь нам.

— На-ам? — удивленно протянула девушка. — Что значит «вам»?

— Московскому уголовному розыску, — тихо сказал Шубин.

— Так бы и говорили, — почему-то рассердилась продавщица, — а то — медведи… Сейчас попрошу подменить меня…

— Не нужно. У вас ведь перерыв есть?

— Есть.

— Вот тогда и встретимся. В скверике за углом вас устроит?

— Устроит, — кивнула продавщица, с плохо замаскированным любопытством рассматривая Шубина.

— Простите, как вас зовут?

— Валентина.

— И пожалуйста, Валентина, никому не говорите в магазине о нашем свидании. Хорошо?

— Что я, маленькая?

— Что вы, что вы, — улыбнулся Шубин, — вы совсем не маленькая…

…На ней были модные сапожки и светлое, почти белое, синтетическое пальто с шалевым воротником. Светло-рыжие волосы были уложены в высокую прическу.

«Как они у них держатся? — подумал Шубин, глядя на ее быстро шагавшую через сквер фигурку. — Вставляют они внутрь что-нибудь, что ли?»

— Садитесь, Валентина. И позвольте представиться: Шубин Сергей Родионович.

— Очень приятно, — чинно кивнула Валентина.

Она слегка волновалась и сидела на самом краю скамейки, напряженно выпрямив спину.

— Первый вопрос такой. Вы вчера работали?

— Да.

— Примерно от пяти до пяти сорока — пяти пятидесяти были вы в магазине?

— А где же я еще могу быть в это время?