- Во как! Будто ветром подмело!

- А вы, как я погляжу, работать умеете, - сказал Виктор. - Ничего, проворные!

- А то как же! - отозвалась Стенька. - А то разве не умеем!

- Еще и не такие работы делали, - вытирая лицо подолом рубахи, прогудел Ромашка. - Мы весной поле под овес заступами вскапывали... А это что!.. Гулянки!..

- Заступами под овес, - задумчиво повторил Виктор. - Да... Это, пожалуй, не легче, чем нам на фронте...

Карие глаза его вдруг стали ласковыми.

- Ах, ребятишки, - сказал он, - вы еще и не знаете, какие вы большие герои!

Раиса только фыркнула:

- Герои! С граблями да с лопатами!

Виктор посмотрел на нее неодобрительно:

- А ты думаешь, что герои только с винтовками да с пулеметами и бывают?.. Ну, а что ж тот овес - уродился? - спросил Виктор.

- А пойдемте посмотрим! - живо ответила ему Груня. - Поле недалеко!

Женька подскочил:

- Пойдемте! И то, давно на том поле не были!

- А что там смотреть? - лениво сказала Раиса. - Тащиться туда!.. Ну, овес и овес - чего интересного?

- Тебе, конечно, смотреть неинтересно! - сказал Ромашка. - Ты поле не копала, так чего ж тебе на овес смотреть?

- Как это не копала? - задористо начала Раиса, но слегка покраснела и умолкла.

Виктор с удивлением поглядел на нее.

- Немного, - продолжала она, - но все-таки...

- Ну, пойдемте, пойдемте! - закричала Стенька. - А то скоро сено сгребать.

И все нестройной гурьбой пошли на поле.

Овес был недалеко, на бугре за деревней. Еще издали видно было, как блестит и переливается овсяное поле, как идут по полю медленные серебристые волны. А когда подошли ближе, овес встал перед ними густой синеватой стеной, и тяжелые чеканные кисти его, казалось, погромыхивали под ветром.

- Вот это овес! - закричал Женька. - Вот так богатырский овес! Это все потому, что я копал да разные слова приговаривал: "Уродись ты, овес, чтобы ты высокий рос, чтоб ты рос-перерос, выше елок и берез!.." Вот он и вырос!

- Приговаривал! А что ж мы не слышали?

- А я шепотом!

- Вот теперь и лошади сыты будут, - негромко сказал Ромашка.

- А как руки болели тогда, - вспомнил Козлик, - даже плечи не разогнешь!

Виктор задумчиво поглядел на ребят, на каждого отдельно. И спросил как бы про себя:

- Болели?

- О, еще как! - тихо сказала Груня.

- "О, еще как"! - засмеялся Женька. - А все, бывало, не сознавалась!

Груня засмеялась тоже:

- А мне и нельзя сознаваться - я ведь бригадир!

- Ты бригадир? - удивился Виктор. - Как же я до сих пор этого не знал? А ведь я думал, бригадир - Ромашка. Я даже и не спрашивал!

Виктор глядел на Груню и как-то еще не верил. Эта тихая тоненькая девочка несет такую трудную заботу и справляется.

- Но ведь ты же и сама работаешь?

- А как же! Я еще всех больше работать должна. Ведь на бригадира-то все смотрят!

- У вас, значит, и трудовые книжки есть?

- А как же! Конечно, есть. Вот они, со мной. - Груня легонько хлопнула по своему туго набитому карману. - Я их всегда с собой ношу, чтобы тут же, в поле, записывать. А то забуду еще.

- А ну, покажи мне ваши книжки! - Виктор протянул к ней руку. Покажи, покажи!

Раиса как-то встрепенулась, словно хотела встать между ним и Груней. Но Груня уже отколола булавку, которой был зашпилен карман, и подала Виктору стопочку маленьких учетных книжек:

- Вот. Все здесь!

Виктор не торопясь просмотрел книжки и особенно внимательно просмотрел Раисину книжку, всю перелистал.

Раиса, отвернувшись, молча перебирала пальцами шуршащую овсяную кисть.

Виктор отдал книжки Груне:

- На, убери. Молодец, бригадир!

А потом повернулся к сестре. И никакой ласки, никакой улыбки не было у него в глазах.

- Эх ты, работница! Книжка-то пустая совсем. Хоть бы ты подруг постыдилась.

Раиса не подняла головы, не подняла глаз. Она покраснела до бровей и, закусив губу, резким движением обрывала овсяные зерна.

"Вот тебе! - подумала Груня. - Это тебе за все!"

Но тут же ей стало жалко Раису.

- Вы ее не ругайте, - сказала Груня, - она теперь лучше работает... Она привыкает...

Но Виктор, не взглянув на Раису, сунул руки в карманы и пошел вперед по узенькой белой дорожке.

- Я бы на ее месте сквозь землю провалилась! - шепнула Груне Стенька. - Прямо сквозь землю провалилась бы!

Ребята в молчании гуськом потянулись за Виктором. Раиса шла сзади всех и ни на кого не глядела.

МЕЧТЫ

Проходили дни, неудержимые, яркие летние дни: солнечные, залитые жарой, полные движения и работы, и тихие, пасмурные, когда отдыхали руки, но осаждали заботы о намокшем сене, о созревающем урожае. А урожай уже стоял у ворот, могучий, веселый и грозный. Хватит ли рук убрать рожь, успеют ли за погоду ухватить яровые, не застигнет ли мороз картошку в поле?

Рук мало, лошадей мало, машин нет - ни жатки, ни веялки.

Но глаза страшат, а руки делают. Хоть и охал от дум по ночам Грунин отец, однако дела шли своим чередом. Побелела рожь - весь колхоз ушел на жниво. Что дороже хлеба в крестьянском хозяйстве!

А сено оставили на ребятишек. Уж не маленькие, грабли в руках держать умеют - уберут, насколько сил хватит!

И ребятишки убирали. Даже небольшие стожки сами складывали. Рано узнали они, как болят руки и плечи после тяжелых охапок, как от граблей больно вздуваются и лопаются пузыри на ладонях... И ссорились они на работе, и мирились, и пели, и радовались... А иногда и плакали от какой-нибудь беды. Напорет кто-нибудь ногу на вилы, или неустойчивый стог ветром опрокинет, или на пчелу наступит какой-нибудь человек - вот и беда!

А главное - крепко дружили. И ни ссоры, ни драки не вредили этой бесхитростной ребячьей дружбе.

Виктора проводили. Он уехал на девятый день - хотя отпустили его на четырнадцать. Мать плакала, не пускала его:

- Куда ты! Ведь начальники велели тебе отдохнуть - ну и отдохни!

- Я уж отдохнул, мама! - отвечал Виктор. - Отдохнул. Все! Не могу больше. Люди воюют, а я, здоровый бугай, буду дома сидеть?

Дед Мирон утешал тетку Анну:

- Чем скорей фашиста прикончат, тем скорее домой вернется!

- Вернется ли? - плакала тетка Анна.

- Вернусь, мама, вернусь! - отвечал Виктор. - И чего ты плачешь? Что ж, по-твоему, мне за горном в кузне схорониться да сидеть, пока мои товарищи немца бьют?