- Поставь и уходи, - сказал Костя. - Я сам уберу.
Чечек поставила пузырьки на стол, но не ушла. Она молча рассматривала какие-то странные, неизвестные приборы, которые стояли на полках: колбы, воронки, трубочки. В уголке около окна она заметила большую стеклянную банку, прикрытую бумагой. Чечек осторожно приподняла бумагу и вдруг увидела что-то очень красивое: в банке, в воде, висела нитка, укрепленная на деревянной перекладинке, и на этой нитке что-то сверкало, словно крошечные хрустальные бусинки...
- Кенскин, что это?
- А куда ты забралась, однако? - рассердился Костя. - Не трогай! Толкнешь - и все испортишь! Когда надо будет, сам покажу. Уходи отсюда!
Но Чечек не испугалась:
- Кенскин, я не трогаю. Ты только скажи, пожалуйста, что это такое? А? Это тоже колдовство?
- Да.
- Значит, ты правда колдун?
Костя взглянул на Чечек: смеется? Нет, Чечек не смеялась. Ее черные, чуть раскосые глаза глядели на него серьезно и пытливо.
Костя не выдержал.
- Фу, бурундук! - усмехнулся он. - Уж сразу и поверила. Я не колдун, а химик.
- Химик?
В быстром воображении Чечек пронеслись все только что виденные чудеса, которые так легко делал Костя, и то чудо, которое творится у него в банке, и она сказала, заглядывая Косте в глаза:
- Кенскин, научи меня, а? Я тоже хочу быть химиком!
- Ну вот "научи"! - возразил Костя. - Придет время - сама всему научишься. Ведь это же нам в школе преподают!
- А то, что в банке, - тоже в школе?
- Ну, то не в школе. То я сам в книге прочитал, а теперь делаю опыт.
- А что будет?
Костя, наклонившись над банкой, долго смотрел на нитку с прицепившимися к ней искорками.
- Что будет? Будет хрустальное ожерелье.
- Ожерелье? - обрадовалась Чечек. - Ой, как хорошо! Кенскин, а если я как следует поучусь, то буду химиком?
- Если как следует поучишься, то, конечно, будешь. Однако у тебя терпения не хватит.
- Хватит! - крикнула Чечек. - Вот увидишь!
- Хорошо, увижу, - ответил Костя и, почти насильно выпроводив Чечек, закрыл на ключ дверь кабинета.
У ПОДНОЖИЯ ЧЕЙНЕШ-КАЯ
Отгудел, отшумел над молчаливыми горами и долинами сердитый Хиус северный ветер - и умчался туда, куда текут воды Катуни и Бии, сливаясь в большую реку Обь, - в царство снега и льда, к Ледовитому океану.
Один за другим проходили апрельские дни. Горы сбрасывали надоевшие за долгую зиму снега, и на склонах, на теплом, солнечном припеке, уже мерещилась нежная весенняя зелень. Еще немного - и закачались на выступах гор и в долинах светло-желтые первоцветы, похожие на связку золотых ключей; раскрылись маленькие синие фиалки; ярко-розовым цветом оделись ядовитые кустики волчьего лыка, и на лиственницах, растущих всюду по Алтайским горам, запестрели желтые и пурпуровые шишечки...
Юннаты волновались, приставали к Настеньке, а Настенька и сама волновалась не меньше: уже весна! Уже земля лежит влажная и черная, а саженцев у них еще нет!
Анатолий Яковлевич успокаивает их:
- Не бойтесь! Все будет в свое время. Что хорошего, если мы посадим сад, а наутро мороз ударит? Подождите - выберем денек...
Этот денек наступил в конце апреля. Сразу после занятий ребята вышли копать ямки под саженцы. Запестрели платья и рубашки у подножия молчаливой Чейнеш-Кая, загомонили голоса. Жирный чернозем легко поддавался заступу, и от влажных комков поднимались тонкие испарения.
Чечек, повязав косы вокруг головы, чтобы не мешали, старательно нажимала на заступ ногой. Она знала: ей надо очень хорошо работать. А если она будет работать кое-как, то все скажут: "Ну, какая же из нее будет пионерка? В отряде ленивые не нужны!.."
Чечек копала ямки и разбивала комки. Но солнце, весна, душистый ветерок, прилетающий то с вершины горы, с цветущих лиственниц, то с зеленых холодных волн Катуни, отвлекали ее. Она поглядывала вверх, на лиловые скалы Чейнеш-Кая, среди которых, словно свечки, белели взбирающиеся наверх березы. Вот бы залезть туда, на самую вершину, и поглядеть кругом! Сколько гор можно увидеть оттуда!.. Она прислушивалась к неуемному плеску Катуни, к ее буйному весеннему веселью. Вот бы сесть на плот, отвязать его и помчаться по течению! Куда донесет вода? Может, до самого Бийска!..
А потом, спохватившись, с яростью принималась копать, и комки из-под ее заступа разлетались во все стороны.
Когда стемнело и ребята один за другим положили заступы, староста кружка юннатов Костя Кандыков обошел участок. Анатолий Яковлевич еще с засученными рукавами и с заступом в руке стоял у калитки будущего сада. Руководитель по физкультуре Григорий Трофимович, молодой, щеголеватый, сидел рядом на бревнышке, прислонив свой заступ к ноге. Костя подошел к ним.
- Анатолий Яковлевич, а, однако, неладно будет, - сказал он озабоченно.
Оба учителя посмотрели на него.
- А что же неладно, Кандыков?
- Вода далеко. Если весна сухая, поливать нужно как следует.
Анатолий Яковлевич пожал плечами:
- Ну, что же поделаешь? Можно бы, конечно, из нашего прудика воду брать...
- Нет, нельзя, Анатолий Яковлевич. Пруд у нас очень маленький. А мы же хотели туда мальков пустить...
- Так что же ты, Кандыков, предлагаешь? - вытирая травой свои испачканные землей желтые ботинки, спросил Григорий Трофимович. - То, что ты сказал, и без тебя известно. И раз выхода нет - значит, придется все-таки брать воду из Катуни.
Костя в его голосе почуял чуть заметную насмешку, и легкий румянец появился у него на лице.
- А я думал... Может, не из Катуни...
- Ну, ну! - живо подбодрил его Анатолий Яковлевич. - Ну, продолжай! Я, кажется, уже понимаю тебя. Ох, парень, ну ясная же у тебя голова! Я уже и сам об этом думал. Ну конечно, конечно, не из Катуни надо воду брать, а из Гремучего! Ведь это ты хотел сказать, да?
Узкие черные глаза Анатолия Яковлевича засветились весельем. Он дружески хлопнул по плечу Костю, и Костя улыбнулся:
- Да, Анатолий Яковлевич, это.
- Ну, ну, как же ты думаешь это сделать?
- Я думаю, надо подняться повыше по Гремучему и оттуда отвести к нам ручеек... Арык такой. Чтобы прямо в наш прудик вода бежала...
Григорий Трофимович взглянул на Костю с изумлением:
- Сообразил! Здорово!
Анатолий Яковлевич, веселый и радостный, будто ему только подарили бесценный подарок, воскликнул: