Марфа Петровна стряхнула с себя нитки и обрезки, повязалась получше своим белым платком и пошла.

Тетка Степанида даже ахнула, когда узнала, что и Марфа Петровна пришла за тем же самым - за самым лучшим Павловым мундиром, который хранился у нее в сундуке, пересыпанный нафталином.

- Да что это вы, однако, Марфа Петровна! - сказала она возмущенно. То ребят посылаете, то сами... Что это вы так чужим добром распоряжаетесь?

- Ничего твоему добру не сделается, - ответила Марфа Петровна. Ребятам не веришь - мне поверь: вернем в целости! Ну что же ты за человек - не можешь нас выручить! Ведь спектакль-то и ты придешь смотреть.

- Да могу и не смотреть, важность какая!

- Ну, как хочешь, - сказала Марфа Петровна, - а я от тебя не отступлюсь.

От Карповых она прошла прямо в правление. Председатель колхоза Матвей Петрович, суровый сероглазый человек, внимательно выслушал Марфу Петровну. И хотя он торопился в поле, все-таки завернул с ней вместе к Карповым.

Павел Карпов, увидев в окно председателя, смутился:

- Гляди, Матвей Петрович с учительницей идет!.. Дай ты уж ей этот мундир! Ну что ты над ним трясешься?

- Ох, батюшки! - засуетилась тетка Степанида. - Прямо разбой какой-то!

- Ну что это вы какой народ чудной! - сказал, входя, Матвей Петрович. - Уж если Марфа Петровна ручается, неужели вам этого мало? Вы ей детей своих доверяете - не боитесь, а мундир доверить не можете!

- Да мне не жалко, пусть возьмут! - сказал Павел. - Это вот Степанида... И что она в этот мундир вцепилась!

Степанида сдалась. Она взяла ключ из шкафа и с ворчанием пошла отпирать сундук. И тут же, на глазах председателя, отряхивая от нафталина новый, с красными кантами мундир, отдала его Марфе Петровне:

- Только уж вы его поберегите! Уж пожалуйста! Ведь он у нас совсем новенький - ни одного пятнышка!

Марфа Петровна, веселая, спешила домой. Ну вот, теперь и царю Петру в люди показаться не стыдно!

ХРУСТАЛЬНОЕ ОЖЕРЕЛЬЕ

Смотреть "Арапа" собралась почти вся деревня. Даже с того берега, из-за Катуни, кое-кто прибыл. Это ничего, что день прошел на пашне, что руки еще не отдохнули от плуга, от ведер на поливке огородов, от топоров и пил на постройке колхозного двора. Школьные спектакли всегда были как праздники.

Костя целый день возил навоз. И руки у него дрожали от усталости, когда он за кулисами надевал свой роскошный, с загнутыми полами мундир.

- Что это - кур воровал, что ли? - засмеялась Ольга Наева, помогая ему одеваться. - Ишь как руки трясутся!

Костя улыбнулся:

- Не кур воровал, а навоз нарывал.

- Это кто тут про навоз толкует? - раздался строгий голос Марфы Петровны. - Про всякий навоз сейчас надо забыть. Помни только: ты царь Петр! Слышишь? И мысли у тебя должны быть царские, и слова, и походка... И никакой навоз ты сегодня не нарывал, ты сегодня указы писал, боярам бороды брил, иноземных послов принимал. А потом задумал Ибрагима женить. Понял? Ну-ка, побравее, расправь плечи!.. Хорош!.. Дай-ка я тебе еще брови получше подчерню.

Костя, стараясь ступать потверже и голову держать повыше, подошел к зеркалу... и слегка отшатнулся: незнакомый человек с черными бровями и черными усами глянул на него.

- Глядите, глядите! - приглушая неудержимый смех, еле вымолвила Настенька. - Кандыков сам себя испугался!

- Тише! - сказала Марфа Петровна. - Даю звонок! Начинаем!

Прозвенел третий звонок, прошуршал занавес. Стало тихо-тихо, и среди тишины донесся со сцены голос Манжина-Арапа, произносившего свой задумчивый монолог...

Спектакль развертывался пестро, красочно, неожиданно. По сцене ходили люди в диковинных нарядах, с серебряными пуговицами (серебро - бумажки от конфет), в коротких штанах, в завитых париках, посыпанных тальком. Звучали благородные речи "Ибрагима" и властный голос "Петра" Большая и совсем неведомая жизнь проходила перед глазами удивленных зрителей.

А когда открылась ассамблея, то в зале пронесся приглушенный возглас. Вдруг все захлопали. Что-то удивительное происходило на сцене, что-то веселое, пестрое!

Шкиперские жены в полосатых чулках, в красных юбках и белых чепцах сидели в углу и вязали чулки. Их мужья, неуклюжие голландцы, курили трубки и пили пиво.

И чудо из чудес! - с потолка спускалась круглая люстра с белыми свечками, вся перевитая гирляндами из мелких цветов.

Одна за другой вышли в плавном танце под музыку (баян и гитара) придворные дамы и кавалеры. Прически, локоны, украшенные цветами, кринолины, сверкающие галуны (елочная золотая и серебряная канитель)...

- Это кто же? - шептались в зале. - Вот та, во всем голубом? Королькова? Нет!.. А невеста, невеста! В белых цветах! Неужели Майка Вилисова?.. А Чечек-то, Чечек! Посмотрите - так вся и сверкает!..

Чечек танцевала, еле касаясь пола. Розовые оборки развевались, на голове покачивались красные цветы. Но что-то неверное было в ее танце: она все сбивалась в угол, подальше от "Петра", который сидел за столиком.

- На середину!.. На середину!.. - шипела из-за кулис Марфа Петровна. - Не жмись в угол!..

Чечек услышала этот голос. Она весело вышла на середину, но, встретив пристальный и гневный взгляд "Петра", снова сбилась и ушла в танце подальше от него - на другой конец сцены. А "Петр", позабыв, что он должен разговаривать с гостями, сдвинув брови, следил за Чечек: "Откуда у нее ожерелье? Откуда? Неужели..."

Чечек кончила танец, постояла у стены, закрывшись бумажным веером, и вдруг тихонько юркнула за кулисы. "Петр" встал и, крупно шагая через всю сцену, устремился за ней. Произошло замешательство. Все переглядывались: "Куда же он?"

Все спас "Ибрагим".

- Ваше величество! - сказал он, взяв "Петра" под руку, и незаметно ткнул его кулаком в спину. - Куда же вы? Мы еще не кончили наш приятный разговор!

Костя еле доиграл сцену. Он улыбался "Ибрагиму", шутил с его "невестой", пил пиво, а сам нетерпеливо поглядывал: не вернулась ли Чечек? И, как только закрылся занавес, "Петр" растолкал своих гостей и бросился за кулисы.

Чечек и здесь не было. Костя, гулко топая большими сапогами, пробежал в класс. Чечек стояла у окна, возле высокого аспарагуса, и задумчиво смотрела куда-то во тьму. Одинокая лампа освещала ее - маленькую княжну в розовом кринолине, в цветах и оборках, с бриллиантовым ожерельем на шее. Услышав Костины шаги, она испуганно обернулась.