- И никто не знал?
- Нет, никто.
- Тогда, значит, он глупый: сам про себя рассказал!
- Значит, и ты глупая: на себя наговорила чего не было!
- Я? Ишь ты! Я-то не глупая. Я хотела, чтобы лучше пусть мне будет плохо, а не тебе... Вот еще! Это только ты говоришь, что я никакой не друг...
- Ну, ты друг, это я вижу. Но и Алешка, значит, тебе тоже друг - не хотел, чтобы ты за его вину отвечала... Понимаешь ты хоть что-нибудь, бурундук?
- Хо! Алешка - мне друг!
- Почему же нет? Значит, друг.
- Это Алешка-то?
- Конечно. И настоящий пионер... Ты вот на свободе обдумай все это хорошенько. А сейчас пошли. Некогда!.. Ребята вон уже побежали.
- А я тоже с вами пойду! - закричала Чечек. - Только к твоей матушке за хлебушком сбегаю.
Но едва Чечек спустилась по школьной лесенке на дорогу, как маленькая соседская Анюта закричала ей, махая рукой:
- Эй, Чечек, Чечек, беги скорее! Там за тобой Яжнай приехал!
ДОРОГА В ГОРЫ
Машина, великолепный пятитонный бензовоз, шла в Усть-Кан. Ровным ходом летела она по тракту, ровным гудом гудел ее мощный и безупречный мотор. Она легко, без малейших усилий брала подъемы, непринужденно огибала выступы скал, осторожно, словно разумное существо, спускалась на крутых поворотах и, вылетев на отлогий склон, мчалась, будто ликуя, будто любуясь своей силой, своим бесшумным ходом.
В широкой кабине, на коричневом кожаном сиденье, рядом с шофером сидели Яжнай и Чечек. Яжнай разговаривал с шофером. Шофер рассказывал о своих поездках, о дорожных приключениях. Яжнай рассказывал о техникуме, о городе Барнауле, о своих занятиях.
Чечек не слушала их разговоров. Счастливая и притихшая, она не отрываясь глядела по сторонам, широко открыв свои черные глаза. Как хорошо мчаться на таком вот железном коне по гладкой дороге! На таком коне, у которого сердце не устает, но кажется, что этот конь летит на могучих крыльях и хоть на край света будет мчаться - не задохнется и не запалится! Как хорошо! Мчишься, а горы огромными, громоздкими вереницами идут тебе навстречу, пропускают тебя и остаются позади. А навстречу - еще горы и еще горы: высокие и крутые, острые и округлые, поросшие сосной и березой...
Дорога шла по берегу Катуни, пробегала по краю обрыва, над кипучей широкой водой. Иногда река вдруг разбегалась на два рукава, а потом сливалась, оставляя посередине островок. И Чечек казалось, что деревья на этом острове дрожат от страха, глядя на стремительно бегущую воду, которая окружает их.
Чечек видела скалы, поднимающиеся прямо из воды, угрюмые, поросшие соснами, и голые скалистые обрывы... Когда шоссе уходило от реки, то река издали казалась совсем белой среди дремучих гор. Потом оно снова подходило к самому берегу, и видно было, как кипит вода вокруг черных огромных камней. И тогда Чечек хватала Яжная за рукав и кричала:
- Яжнай, гляди! Это, наверно, здесь Сартак-Пай мост строил!
- Нет, это не здесь, - каждый раз отвечал Яжнай. - То место ближе к Чемалу.
О Сартак-Пае много рассказывала Чечек ее бабушка Тарынчак. Вот какой богатырь был этот Сартак-Пай! Это он освободил из-под камней все алтайские реки, проложил им дорогу среди крутых, неподатливых гор. А Катунь-реку вывел на свет его сын Адучи. Сартак-Пай послал его на Белуху за Катунью, а сам указательным пальцем вел другую реку - голубую реку Челушман. Пока Сартак-Пай ждал своего сына Адучи, под палец его натекло большое озеро Алтын-Коль. Потом прибежал Адучи, привел Катунь. А Сартак-Пай повел ей навстречу реку Бию. И слил их вместе и послал далеко на север, к Ледовитому океану...
Ох, и богатырь же был этот Сартак-Пай! Он мог разбить скалу надвое, мог схватить молнию. Но задумал один раз построить мост через Катунь и начал класть камень на камень, камень на камень... Достроил мост до середины, а мост и рухнул! Рассердился Сартак-Пай и бросил все эти камни в Катунь. Так они и сейчас лежат там, черные камни, а вокруг них кружится и бурлит бешеная белая вода...
Длинный светлый деревянный мост показался вдали. Шоссе сворачивало на этот мост.
- Яжнай, а что я думаю... - сказала Чечек. - Сартак-Пай моста не сумел построить, а наши люди построили! Как же так? Разве наши люди сильнее, чем богатыри?
- Наверно, посильнее! - засмеялся Яжнай.
- Э, Яжнай, а Сартак-Пай умел молнии ловить!
- Вот редкость! А мы молнию не ловим? А что же у нас в электрических лампочках горит?
- О! Вот если бы Сартак-Пай встал из могилы, а тут уже и мосты построены!.. А он таких коней, как эта машина, делать не умел - правда, Яжнай?
Но Яжнай не слушал Чечек.
- Вот Усть-Сема, - сказал он, - гляди! Речка Сема впадает в Катунь. Видишь, какая вода темная?
Откуда-то с берега Семы сквозь сосновый лес вдруг долетели звуки пионерского горна. Замелькали белые домики.
Чечек высунулась из кабины:
- Что это там? Пионеры?
- Пионерский лагерь, - сказал шофер. - Пионеры из Горно-Алтайска живут.
Машина пролетела мимо. И снова горы, а за горами еще горы. Только уже не шумела около тракта Катунь - тракт ушел от нее в сторону. Лишь журчала узенькая, синяя с чернью речка Сема, то скрываясь в кустах, то снова сверкая на солнце.
Миновали Камлак - богатый колхоз, славившийся в округе своим крепким хозяйством и большой плантацией хмеля, приносящей тысячные доходы.
Миновали Мыюту, миновали Чергу. Это здесь, в Черге, школьники со своей учительницей Анастасией Петровной вырастили один из первых, один из лучших пришкольных яблоневых садов. Вот она, справа на бугре, эта школа; вот ее невысокая длинная крыша, и над ней, словно густое зеленое облако, широкие кроны сада...
От Черги дорога пошла все на подъем и на подъем. Тракт поднимался плавно и незаметно, но поднимался беспрерывно все выше и выше, сквозь зеленые луга и рощи хвойных деревьев.
Огромные стада овец, словно белые облака, медленно двигались по склонам гор. Иногда овцы спускались к самому тракту. И случалось, что какая-нибудь старая овца, ошеломленная видом машины, бросалась не помня себя через шоссе. И тогда полстада кидалось за ней, и все бежали, толкаясь, теснясь, и невозможно было прервать этот поток ошалевшей баранты. Шофер, ворча, останавливал машину и ждал, когда освободится дорога.