Есть факты, которые еще более выпукло оттеняют неосознанность этой промежуточной (между постановкой проблемы и ее решением) деятельности мысли.

Так, истории научного творчества известны открытия, которые удались даже и не на прогулке, а, скажем, во время чтения, то есть тогда, когда мозг явно занят другим.

Вот что рассказал, например, изобретатель бинокулярного микроскопа С. Венгам. Он тщетно пытался превратить обычный микроскоп в двойной. Искал форму призмы, которая бы делила пучок света в окуляре на два пучка. Однажды ему пришлось отложить работу и заняться в течение двух недель инженерными делами.

Как-то вечером, покончив с дневными трудами, он читал пустой детективный роман, совсем не думая о своем микроскопе. И вдруг ему совершенно отчетливо явилась форма призмы, отвечавшая задуманной цели.

Он достал чертежные инструменты, вынул диаграмму и внес требуемые расчеты. А на другой день была изготовлена призма, которая вполне удовлетворяла проекту.

По той же причине плодотворными для творчества оказываются состояния перехода от глубокого отдыха, каким является сон, к бодрствованию. По-видимому, расторможенные сном структуры мозга, не успев еще обрести привычные состояния и нормы «поведения», наиболее открыты для неожиданных посетителей. В такие мгновения скорее всего и происходят невероятные сцепления идей, могущие оказаться плодотворными.

Так, Р. Декарт писал, что «творческое настроение» посещает его, когда он бывает в расслабленном состоянии от сна. По собственному признанию К. Гаусса, перспективные догадки приходили ему в минуты пробуждения. Есть аналогичные свидетельства и многих других ученых.

В один из таких моментов явилась, например, А Эйнштейну решающая идея теории относительности.

Его сокурсник Я. Эрат передает рассказ самого ученого, будто однажды утром, хорошо выспавшись, А. Эйнштейн сел в постели и вдруг понял, что время зависит от состояния системы отсчета. Два события, которые для наблюдателя одной системы отсчета происходят одновременно, могут быть неодновременными для наблюдателя другой системы. Поясним это следующим примером. Положим, на Солнце и на Земле произошли, будем говорить, «одновременно» газовые вспышки. Однако мы можем утверждать одновременность событий лишь для наблюдателя, находящегося на одинаковом расстоянии от Солнца и от Земли Если же наблюдатель находится, к примеру, вблизи Земли, вспышку на ней он зафиксирует на 8 минут раньше, чем вспышку на Солнце, поскольку световому сигналу потребуется время (равное 8 минутам), чтобы пройти расстояние от Солнца до Земли.

Изобретатель центробежного насоса Н. Аппольде отработал такую процедуру поиска. Когда возникали трудности в решении задачи, он дотошно ее «обсуждал» сам с собой, вызывая в уме все факты и принципы, относящиеся к интересующему случаю. Одним словом, формулировал программу исследования, загружая мозг работой. Обыкновенно решение приходило ему рано утром, когда он просыпался.

Как видим, свидетельств о неосознаваемой, бессознательно-интуитивной мысленной деятельности достаточно много, чтобы исключить случайность совпадений Очевидно, надо признать, что мозг ученого, обеспокоенного проблемой, никогда полностью не отключается от нее. Как считает советский физиолог Н. Бехтерева, когда исследователь отвлекается от своей основной работы, «ответственные» за нее клетки мозга не просто отдыхяют. Происходит пока необъясненное: мысли в это время словно «дозревают», чем и объясняются внезапно пришедшие решения, над которыми ученый бился как будто безуспешно. Таким образом, идет подспудная, отмеченная глубинными течениями деятельность бессознательных поисков

Надо сказать, что и сами условия творчества во время инкубаиионного вызревания новой идеи способствуют успеху. Ведь ученый решает свою задачу не в кабинете. Там, за письменным столом, он находится как бы в официальной обстановке и подходит к проблеме с полным сознанием ответственности.

А на прогулке или в кровати после сна и т. п. что же? Здесь не обязательно думать о задаче, а если думается, то не по принуждению, но скорее мимоходом, вскользь. Здесь испытываются самые разные, в том числе невероятные, «несерьезные» пробы, такие, которые неуместны в рабочей обстановке: они слишком необыины, даже смехотворны. За письменным столом так «безответственно» не принято рассуждать.

Как видим, свобода от власти "я" создает особый настрой. Сознание, управляя мыслью, ведет ее по заранее проложенным маршрутам, не позволяет уйти в сторону, сбиться с пути. А сбиться-то как раз и надо! Надо свернуть с проторенных дорог, испытать нехоженые направления. Открытие — это необычное соединение уже известных элементов. Но чтобы получить его, полезно отдать себя на волю свободной ассоциации понятий и идей в условиях ослабленной внутренней «цензуры», спонтанных движений.

Считают даже полезным не торопиться с оформле нием произвольно рождающихся комбинаций в четко выраженные мысли, не спешить полностью осознать их Ибо, не дав возможности развиться случайным и не стандартным идеям, мы рискуем пресечь их свободный полет. Зафиксировать идею сразу же после ее появления — значит убить ее либо влить в старую форму.

Не напрасно же говорят, что мысли умирают в тот момент, когда они воплощаются в слова. А поэт Ф. Тютчев выразил это в еще более парадоксальном заявлении: «Мысль изреченная есть ложь»!

На этапе инкубации большая роль принадлежит фантазии, воображению — единственным, можно сказать, опорам интуитивной мысли, Фантазия есть способность на основе имеющихся чувственных образов создавать новые, необычные — такие, каких еще не было.

Но ведь научное открытие и представляет собой нечто такое, чего не содержится в нашем знании.

Это как рождение новой мелодии. Композитор В. Соловьев-Седой, рассуждая на тему, как можно написать песню, выразил недоумение: «Откуда все берется — непонятно». Непонятно в том смысле, что до появления песни ее мелодии нет. Вот оно и берется из прежнего опыта как новое, необычное, как перекомпоновка уже имеющихся элементов, как порождаемая фантазией продукция из исходного «сырья».

Понятно, что в подобных случаях эффектнее не строгое дисциплинарное, связанное с логическим продумыванием мышление, мышление под контролем сознания, а, напротив, рассуждения на грани дозволенного, уводящие в сторону, фантастические. Характерны творческие приемы Н. Бора. По словам его биографов, ученый нередко черпал силы «не в математическом анализе, а в удивительной мощи фантазии, видящей физическую реальность конкретно, образно и открывающей в ней новые, никем не предугаданные связи».

Многие естествоиспытатели отмечают также, что большие возможности открывает перед исследователем так называемое «боковое», или «периферическое» видение предмета. Поэтому не следует ограничиваться услугами одного лишь «центрального зрения», иначе можно лишить себя шансов случайно обнаружить более важные стороны, которые даются при рассмотрении объекта сбоку, с необычной позиции.

Отважимся на еще более парадоксальные рекомендации.

Взгляд исследователя должен оставаться в известные моменты научного поиска схематичным, скользящим по поверхности и ощупывающим предмет в целом.

Бывает полезно «мыслить около». В немецкой литературе для обозначения такого мышления используют термин «Nebendenken», а французские науковеды — выражение «pens'ee o cote». Творческому успеху хорошо служат в эти часы так называемые «размытые» понятия, то есть понятия со смутными границами. Их преимущество в том, что они содержат массу оттенков и значений, потому применимы к многочисленным ситуациям. В. Гейзенберг называет такие понятия неопределенными и подчеркивает их роль в физическом познании.

Здесь обратим внимание на силу философских категорий, как раз обладающих широким и потому жестко не обозначенным содержанием, что и позволяет с успехом применять их в поиске, нацеленном на получение принципиально новых идей.