Организаторские способности Саши Мухина получили безоговорочное признание не только в районе, но и в округе. Его послали в Высшую партийную школу, а оттуда он вернулся с рекомендацией на пост первого секретаря райкома партии…

— Амын еттык! — воскликнул Александр Венедиктович, выходя из-за стола и дружески обнимая Машу. — Наконец-то почтила меня своим посещением! А то ведь я даже рассердился. Что это такое? Приехала в район и признает только Советскую власть, а партийное руководство будто и не существует.

— Вас же не было на месте, — напомнила Маша.

— Телефон имелся в твоем распоряжении, — возразил Александр Венедиктович. — Или, может быть, там, в Лукрэне, Сергей Иванович поселил тебя в номере без телефона?

— Я создал Марии Ивановне все условия и для отдыха и для работы, — деловито пояснил председатель лукрэнского колхоза.

— Может быть, пойдем чай пить? — предложил Александр Венедиктович. — Как-то не хочется такую встречу проводить в служебном кабинете. Пойдемте или ко мне домой, или в ресторан, а?

— В рабочее-то время? — укоризненно заметил Николай Кэргына.

— Ну, если в рабочее время нельзя, давайте встретимся у меня вечером, — уступил Мухин.

— Так ведь мы не в гости, а по делу приехали, — сказал Сергей Иванович и искоса посмотрел на Николая Кэргыну.

— О деле давайте поговорим здесь, — согласился Мухин.

— Мария Ивановна, — начал председатель колхоза, — досконально ознакомилась с состоянием нашего звероводческого хозяйства…

— Бессовестный ты человек, Сергей Иванович! — перебил его Мухин. — Она к тебе отдыхать приехала, а ты сразу в работу запрягаешь. Как вы, Мария Ивановна, отважились ехать в Лукрэн? Неужто забыли, каков там предколхоза? Он же никого в покое не оставит. Видеть не может неработающего человека. Как-то мы с ним побывали в анадырском доме инвалидов. Выходим оттуда — Сергей Иванович грустный такой. Ну, думаю, расчувствовался, пожалел убогих людей. А он мне вдруг выпаливает: «Хорошо бы этот дом инвалидов к нам в колхоз перевести: народ тут еще годный к работе. На таких можно изготовление сувениров возложить».

Сергей Иванович не принял предложенного Мухиным тона, ушел от шуток:

— У нас дело серьезное. Мария Ивановна считает, что звероводство в том виде, какой оно имеет в нашем колхозе, — это пустое растранжиривание народных средств и трудовых ресурсов…

По мере того как он пересказывал тезис за тезисом Машину докладную, Александр Венедиктович все больше мрачнел, все ниже опускал голову, а потом и вовсе уткнулся в какую-то бумагу, лежавшую перед ним. Заметно было, что этот разговор тяжел и неприятен для него.

— Мария Ивановна! — внезапно вскинулся он. — Ты нам тычешь пальцем прямо в открытую рану. С этими твоими предложениями ни в область, ни в округ лучше и не соваться.

— Да уж это верно, — грустно согласился Николай Кэргына. — Нам там еще и такое скажут: мы вырастили для вас отличного специалиста по клеточному звероводству, а вы ее хотите оставить без работы.

— Можно мне? — попросила слова Маша.

— Конечно, — кивнул Мухин

— Речь идет не о свертывании звероводства на Чукотке. Надо у людей воспитать правильное отношение к зверю.

При этих ее словах Николай Кэргына усмехнулся. Заметив это, Маша повторила:

— Да, правильное отношение к зверю. Вы знаете, что в лукрэнском колхозе почти каждый из зверей, нелегально, так сказать, носит имя или фамилию какого-то конкретного, реально существующего человека? На первый взгляд это только смешно. Но возьмите в расчет, что по кличкам этим определяется отношение к зверю.

— Нехорошее отношение? — иронически заметил Кэргына.

— Разное, — сердито ответила Маша.

— Что же отсюда следует? — строго спросил Мухин.

— А то, что карликовые зверофермы безвозвратно скомпрометировали себя и теперь компрометируют тех, кто боится с ними расстаться. Я за ликвидацию таких звероферм и за создание на их базе хотя бы в том же Лукрэне образцового звероводческого хозяйства.

— Настоящей фабрики высококачественного меха! — подхватил Сергей Иванович. — Вот спасибо, Мария Ивановна!.. Ведь я и об этом думал! Мы школу бы специальную открыли, молодежь привлекли…

— На это деньги большие нужны, — попытался охладить его Кэргына.

— В банке возьмем ссуду, да и в колхозной кассе кое-что найдется, — не сдавался Сергей Иванович

— В общем-то дело заманчивое, — осторожно заметил Александр Венедиктович. — Сам я тут не специалист. По оленеводству еще кое-что моту, а в звероводстве не силен. Но если вы меня убедите, дадите обоснованные рекомендации, поддержку…

— Только вот на Марию Ивановну вся надежда, — подсказал Сергей Иванович. — Тут потребуются и знания и размах.

— Если вы доверите, я бы с удовольствием взялась, — с готовностью откликнулась Маша.

— Не отпустит вас к нам округ, — засомневался Мухин.

— И область будет возражать, — подтвердил Кэргына.

— Ну, положим, тут и мое собственное мнение кое-что значит, — резко возразила им Маша.

— Со своей стороны я могу предложить вам самые лучшие условия, какие только могут быть созданы в колхозе, — твердо сказал Сергей Иванович. — На руках будем носить.

— Мне лично особые условия не нужны, — заявила Маша. — А вот зверям они потребуются. На этом буду настаивать…

Прямо из райкома пошли в гости к Мухину. У дома, в котором жили вместе и председатель райисполкома, и секретарь райкома, крутилась стая собак.

— Александр Венедиктович, — строго сказал Николай Кэргына, — сколько же можно терпеть это?

— Штрафуйте, ничего не могу поделать, — смиренно принял упрек Мухин и принялся объяснять Маше: — Тут вот какое дело. Пока я работал в колхозе, у меня всегда была упряжка, и дочки мои, можно сказать, выросли вместе с собаками. А заводить упряжку здесь вроде бы ни к чему — есть вездеход и легковая автомашина. Но девочки скучают по собакам. Стали привечать псов со всего поселка. Кормят, ласкают. Когда нас дома нет, потихоньку в квартиру пускают. У председателя райисполкома из тамбура эти псы стащили торбаса и нерпичьи брюки — съели. Рассказал я о происшествии дочкам. Они пообещали ликвидировать свой собачник. Но ничего у них не вышло: собаки-то уже привыкли.

Собачья стая, словно понимая, что разговор идет о ней, смотрела на гостей, помахивала хвостами, заискивала.

— Добро бы были ездовые, а то ведь тунеядцы! — продолжал сердиться Николай Кэргына, пропуская вперед Машу.

…За большим и обильным столом засиделись далеко за полночь. А наутро Маша отправилась к бывшей теще Андрея Пинеуна.

Бабушка Софья быда дома, внук находился в школе.

— Какомэй, Маша! — запричитала старушка. — Я тебя хорошо помню. Какая ты стала видная. Замужем? Нет? Все верно, кто ж партийную-то возьмет? Побоится любой. Мужики ведь выпить любят. А партийная жена разве дозволит? Она сразу в райком пойдет…

«Говорит, что думает», — решила про себя Маша и тут же простила старуху.

Бабушка Софья поставила электрический чайник, постелила на матерчатую скатерть кусок синтетической пленки, вытащила из буфета чашки, сахар, конфеты. И затараторила опять:

— Я слышала, что ты теперь ученая, академик.

— Не академик я, бабушка, а просто специалист по звероводству, — поправила Маша.

— Да ведь академию ж кончила? И институт и академию — это ж надо! Кто на такой осмелится жениться-то?

— Я уже привыкла без мужа, — сказала Маша.

— Как же?! — Старушка подозрительным взглядом осмотрела ее. — Ты ж еще молодая. Мне вон сколько лет, а и то бывает, проснусь ночью от беспокойства, будто в молодости.

Маше тяжело было продолжать этот разговор. Она решительно повернула на другое:

— У меня есть посылка и поручение от Андрея. Когда Спартак приходит из школы?

Старушка отогнула рукав платья и посмотрела на стрелки золотых часов.

— Через полчаса будет. Подожди, не торопись.

Пришлось еще некоторое время терпеть ее причитания об ушедшей молодости, о сильных мужчинах; таких нынче, конечно же, нет и в помине.