За спорами «соловьевцы» и «деревяшки» почти забыли о Маше. Она отвела в сторону подругу Наташку и шепнула:

— Возьми потом сумки. Мою и его.

Тихая Наташка ужаснулась:

— А ты?! Прогулять хочешь?

— В жизни надо попробовать все! — с бесшабашным видом ответила Маша.

Спряталась в туалете, дождалась звонка и вышла в затихший коридор.

Честно признаться, ей уже хотелось пойти на урок. Извинилась бы, состроила глазки биологичке: мало ли какие у девочки причины на минутку задержаться… Тут Маша вспомнила, как ее жалели. Многим это нравится, и ей нравилось в детстве. Она притворялась больной и пила кипяченое молоко с пенкой, лишь бы мама не пошла на работу и сидела у ее постели. Но с тех пор у Маши прибавилось гордости. Пускай пройдет день. Завтра у всех найдутся другие заботы, и с ней будут разговаривать как всегда. Без этой жалости, от которой Маша чувствовала себя обманутой и несчастной.

Оставалось выйти из школы, не попавшись на глаза охраннику. Для этого существовала черная лестница. При Бобрищеве по ней ходили кухарки, продавцы угля и молочницы. А в школьные времена черную лестницу облюбовали старшеклассники. Здесь курили, списывали домашние задания, а кое-кто и целовался, но не будем называть имен. Двери на черную лестницу всегда были заперты, но замки моментально разбалтывались под напором гвоздей, проволочек и девчачьих шпилек.

У Маши не было шпильки, но замок согласился открыться и стержнем от шариковой ручки. А ведь учебный год только начался. К зиме он будет отпираться спичкой.

Она вышла на черную лестницу. С обратной стороны двери висел привязанный бечевкой гвоздь и было написано фломастером: «Швейцаров здесь нет». Гвоздем замок заперся с первого тыка.

— А вот еще прикол, — услышала Маша бас Боинга. — Звонишь кому-нибудь ночью и базаришь: «Ты меня задолбал, мужик! Хорош брать трубку, в натуре, мне уже спать хочется!»

— А знаешь прикол: «Это звонят из магазина „Сантехника“. Вам унитаз нужен? Нет? Тогда мы придем и снимем», — сказал Петька. Он и не думал топиться, а сидел себе на ступеньке и по очереди с Боингом дымил коротеньким окурком. Боинг затягивался привычно, а Петька только набирал дым в рот и пыхал.

Маша села на другой пролет лестницы, чтобы ее не заметили, и стала слушать.

— Затянись, затянись, — приговаривал Боинг. — Табачок, он все напряги оттягивает. Знаешь песню: «Ты одна не изменяешь, сигарета, сигарета!» Забыл, как дальше.

— «Даже лошадь убиваешь, я люблю тебя за это», — не задумываясь, продолжил Петька. Он сочинял стихи. Плохие, зато быстро.

— Не, Там по-другому: «ответа», «привета»… — стал припоминать Боинг и запоздало хохотнул. — Про лошадь — это рулёз. Как в анекдоте: приходит лошадь в бар…

— Знаю, — перебил Петька. — «И добавьте в коктейль капельку никотина».

— В натуре! — Боинг посмеялся, чтобы скомканный Петькой анекдот не пропал зря, и спросил: — Соловей, а ты правда в Алентьеву втрескался?

— Сам не знаю, — признался Петька. — Иногда смотрю на нее и за руку взять боюсь. Такая она хрупкая. Как изо льда.

— Алентьева?! — изумился Боинг. — Она больше меня на турнике подтягивается!

— Я не про то, — сказал Петька. — Тебе, Боинг, не понять.

— Мне?! Да я на год и два месяца тебя старше, сосунок! Я, если хочешь знать, с Нинкой из кафе…

Маше не хотелось знать, что собирается сказать Боинг, и она кашлянула.

— Эй, кто там? — крикнул Петька.

— Я там.

— Маш, ты? — Петька взбежал к ней по лестнице. Изо рта у него еще валил табачный дым.

— Ну и что ты учудил? — спросила Маша. — Разве ты не понимал, что меня подставляешь?

— Не-а, — понурился Петька. — Кто ж знал, что Деревяныч тебе пару вкатит!

— Деревяныч?

— Не я же! — с вызовом ответил Петька.

Он действительно ничего не понял! Маша взорвалась:

— Клоун! Тебе что, жалко было сказать: «Да, Дмитрий Ваныч, это я списывал»? Нет, ты молчал, как партизан на допросе! Тебе надо было выпендриться, показать, какой ты герой!

— Алентьева, хорош Соловью ботанику читать! — крикнул снизу Боинг.

— Это еше не ботаника, — остывая, буркнула Маша. — Я еще по морде ему не дала, а очень хочется.

— Чего она? — удивился Боинг. Петька объяснил:

— Прикинь, это у нее первая двойка в жизни!!

— В натуре первая?

— В натуре, — подтвердила Маша.

— Ну, тогда рули сюда, у меня еще сигареты есть! — позвал Боинг. — Добро пожаловать в наш клуб. Велком, Алентьева. Салям алейкум.

Маше было все равно. Если ты за какие-то полчаса впервые в жизни схватила двойку и прогуляла урок, то почему бы не попробовать сигарету?

И она попробовала. Три затяжки.

Голова закружилась, стены побежали, и Маша села на ступеньку. Боинг отобрал у нее сигарету и сунул себе в рот, проворчав:

— Обслюнила всю. Больше не дам, а то еще рвать начнешь.

— Что рвать? — не сообразила Маша.

— Не что, а чем. Чем завтракала, тем и вырвешь.

Маше не понравилось, что Боинг разговаривает свысока, и она сказала:

— Это все, что ты можешь: по лестницам окурки смолить?

— А что еше надо белому человеку? — удивился Боинг. — Урок прогуливаем, курево есть. Может, возьмем пивка и свинтим к морю?

— Мелко плаваешь! — отрезала Маша. Хотелось доказать, что Петькины игры с Деревянычем и Бонины сигареты — просто детский сад. А вот она, Маша, такое сделает… — Я в подвал пойду! А вам слабо?!

— Че я там не видал? — начал Боинг, и тут до него дошло: — Белого Реалиста?

— А кого ж еще?

Боинг хмыкнул:

— Ветер тебе в корму, прогуляйся туда и обратно. Там, знаешь, какой замочище поставили! Как в банке.

— Знаю, — кивнула Маша. — И знаю, где ключ.

— Это все знают: у директора. Он даже завхозу его не дает.

— Замки не продаются с одним ключом. Боинг с Петькой переглянулись.

— Не томи, Маш. У кого второй? — спросил Петька.

— Считайте, что у меня! — торжествующе выпалила Маша.

Ей поверили сразу.

— Пошли! — загорелся Петька. — У Боинга зажигалка — есть чем посветить.

Маша развела руками:

— Он же у меня не с собой, ключ. Достану, тогда пойдем.

— Завтра.

Завтра как раз была история. Маша прикинула, как у всех на глазах вынуть ключ из-под гипсового Сократа. Легким движением руки, можно даже при директоре, если Боинг и Петька закроют ее спинами.

— Идет, — согласилась она. — Фонарики не забудьте.

Петька сказал:

— Знаем! Белый Реалист водится только в темноте, где лампочки перегорели.

— Не, он сам их гасит. Когда я первый раз учился в седьмом классе… — начал Боинг. И рассказал одну из историй, которые ходили по школе, не давая угаснуть слухам о Белом Реалисте.

Однажды Боинга выгнали с урока. Дверь в подвал тогда запирали на висячий замок, о котором не стоило и говорить. Он открывался даже без гвоздя, если рвануть посильнее. В подвал бегали девчонки, чтобы узнать Белого Реалиста имя жениха. Боингу это было без надобности, но хотелось поболтать с привидением. Спросить, что делает Белый Реалист, когда девчонок не пугает, из чего застрелился, где достал «пушку».

Боинг спустился в подвал и понял, что девчонки врали. Подвал был до потолка забит сломанными партами. В щели пролезла бы разве что кошка. Но сообразительный Боинг пополз под партами, между ножек. Тогда он думал, как сейчас Петька, что Белый Реалист обитает в дальнем конце подвала, где перегорели все лампочки.

Под партами было полно сломанных стульев. Боинг их доламывал и распихивал по сторонам. Ни одной девчонке не хватило бы на это сил. Похоже, они просто входили в подвал, стояли у двери, не включая света, и боялись.

Чтобы не плутать, Боинг добрался до стены и полз вдоль нее, касаясь рукой отсыревших камней. Кое-где в щели между партами пробивался свет лампочек, а там, где совсем ничего не было видно, Боинг светил спичками. Трудности возникали на поворотах, когда приходилось изгибаться буквой «Г»: ноги застревали. В такие моменты памятливый Боинг вспоминал детскую песенку про кузнечика, который прыгает коленками назад. Если бы у него коленки гнулись в другую сторону, было бы куда легче.