— Авессалом не сверхчеловек, — трезво заметил Локк. — И даже не сверхребенок, если на то пошло.

— Вы уверены?

— Господи! Вам не кажется, что уж я-то знаю своего ребенка?

— На это я вам ничего не отвечу, — сказал Райан. — Я уверен, что знаю далеко не все о детишках в своих яслях. То же самое говорит и Бертрэм заведующий Денверскими яслями. Эти детишки — следующее звено в цепи мутаций. Мы с вами — представители вымирающего вида, брат Локк.

Локк переменился в лице. Не произнеся ни слова, он выключил видеофон. Отзвучал звонок на очередное занятие, но Локк не двинулся с места, только на лбу и на щеках у него проступила испарина. Но вот его губы искривились в усмешке — зловещей до странности, он кивнул и отодвинулся от видеофона…

Локк вернулся домой в пять часов. Он незаметно вошел через боковую дверь и поднялся в лифте на второй этаж. Дверь у Авессалома была закрыта, но из-за нее чуть слышно доносились голоса. Некоторое время Локк постоял, прислушиваясь. Потом резко постучался.

— Авессалом! Спустись вниз. Мне надо с тобой поговорить.

В столовой он попросил Эбигейл удалиться и, прислонившись к камину, стал ждать Авессалома.

Мальчик вошел, не выказывая никаких признаков смущения. Он приблизился к отцу и встретился с ним взглядом; лицо мальчика было спокойным и беззаботным. «Выдержка у него, несомненно, есть». — подумал Локк.

— Я случайно услышал твой разговор, Авессалом, — сказал он вслух.

— Это к лучшему, — сухо ответил Авессалом. — Вечером я бы тебе все равно рассказал. Мне надо продолжить курс энтропической логики.

Локк пропустил это мимо ушей.

— С кем ты разговаривал по видеофону?

— С знакомым мальчиком. Его зовут Малколм Робертс, он из Денверских яслей для одаренных.

— Обсуждал с ним энтропическую логику, а? После того как я тебе запретил?

— Ты ведь помнишь, что я не согласился.

Локк заложил руки за спину и сцепил пальцы.

— Значит, и ты помнишь, что по закону вся полнота власти принадлежит мне.

— По закону — да, — сказал Авессалом, — но не по нормам морали.

— Мораль тут ни при чем.

— Еще как при чем. И этика. В яслях для одаренных многие ребята куда младше меня — изучают энтропическую логику. Она им не вредит. Мне нужно уехать либо в ясли, либо в университет. Нужно.

Локк задумчиво склонил голову.

— Погоди, — сказал он. — Извини, сын. На мгновение я дал волю чувствам. Вернемся к чистой логике.

— Ладно, — согласился Авессалом, едва заметно отодвигаясь.

— Я убежден, что изучение именно этого предмета для тебя опасно. Я не хочу, чтобы ты пострадал. Я хочу, чтобы у тебя были все возможности, особенно те, которых никогда не было у меня.

— Нет, — сказал Авессалом, и в его тонком голосе прозвучала удивительно взрослая нотка. — Дело не в отсутствии возможностей. Дело в неспособности.

— Что? — переспросил Локк.

— Ты упорно не соглашаешься с тем, что я могу преспокойно изучать энтропическую логику. Я это знаю. Поговорил с другими вундеркиндами.

— О семейных делах?

— Мы с ними одной расы, — пояснил Авессалом. — А ты нет. И, пожалуйста, не говори со мной о сыновней любви. Ты сам давно нарушил ее законы.

— Продолжай, — спокойно процедил Локк сквозь зубы. — Но только оставайся в пределах логики.

— Остаюсь. Я думал, мне еще долго удастся обойтись без этого, но теперь я вынужден, ты не даешь мне делать то, что нужно.

— Стадийная мутация. Кумулятивный эффект. Понятно.

Пламя было слишком жаркое.

Локк сделал шаг вперед, чтобы отойти от камина. Авессалом слегка попятился. Локк внимательно посмотрел на сына.

— Это и есть мутация, — сказал мальчик. — Не полная, но дедушка был одним из первых. Ты — следующая ступень. А я еще следующая. Мои дети будут ближе к полной мутации. Единственные специалисты по психодинамике, которые хоть чего-то стоят, — это гениальные дети твоего поколения.

— Благодарю.

— Ты меня боишься, — продолжал Авессалом. — Боишься и завидуешь.

Локк рассмеялся.

— Так где же логика?

Мальчик нервно глотнул.

— Это и есть логика. Раз уж ты убедился, что мутация кумулятивна, для тебя невыносима мысль, что я тебя вытесню. Это твой главный психический сдвиг. То же самое было у тебя с моим дедом, только наоборот. Потому-то ты и обратился к психодинамике, стал там божком и начал вытаскивать на свет тайные мысли студентов, отливать их разум по шаблону адамову. Ты боишься, что я тебя в чем-то превзойду. Так оно и будет.

— Поэтому, наверное, я и разрешил тебе изучать все, что ты хочешь? спросил Локк. — С единственным исключением?

— Да, поэтому. Многие гениальные дети работают так усердно, что перенапрягаются и полностью теряют умственные способности. Ты бы не твердил об опасности, если бы — в нынешних обстоятельствах — она у тебя не превратилась в навязчивую идею. А подсознательно ты рассчитывал, что я действительно перенапрягусь и перестану быть твоим потенциальным соперником.

— Понятно.

— Ты разрешал мне заниматься алгеброй, планиметрией, матемитическим анализом, неевклидовой геометрией, но сам не отставал ни на шаг. Если раньше та или иная тема была тебе незнакома, ты, не жалея усилий, подучивал ее: удостоверялся, что она тебе доступна. Ты принимал меры, чтобы я тебя не превзошел, чтобы я не получил знаний, которых нет у тебя. И потому ты так упорно не разрешаешь мне учить энтропическую логику.

Лицо Локка осталось бесстрастным.

— То есть? — холодно произнес он.

— Сам ты не мог ее осилить, — пояснил Авессалом. — Ты пытался, но она тебе не дается. Ум у тебя не гибкий. Логика не гибкая. Она основывается на аксиоме, будто минутная стрелку отсчитывает шестьдесят секунд. Ты потерял способность удивляться. Слишком многое переводишь из абстрактного в конкретное. А мне дается энтропическая логика! Я ее понимаю!

— Этого ты нахватался за последнюю неделю, — заметил Локк.

— Нет. Ты думаешь о сеансах? Я уже давно научился отгораживать от твоего прощупывания некоторые участки мозга.