Она выглядит ошеломленной, хватая каждую розу, оцепенев от ужаса.

По пути в дом, она дрожит, сидя на сидении. Я тоже на взводе. Черта с два она сможет отказать мне в поцелуях этой ночью.

— Ты был бесподобен, Рем! — восклицает Пит в машине. — Чувак, вот так ночка.

— Отличный бой, сынок, — добавляет Тренер низким от гордости голосом. — Ни разу не утратил форму. Ни разу не опустил защиту. Даже Брук сегодня влюбилась, да, Брук?

Тишина.

Брук не проронила ни слова, не смотрит на меня, ее колени укрыты розами. Моими розами. И все же она не смотрит на меня.

— Ты всех порвал, — продолжает Райли.

Я перестал слушать ребят. Единственное, к чему я прислушиваюсь, это тишина, исходящая с места, где сидит Брук, в напряжении напротив меня, с охапкой роз, полностью игнорируя меня. Напряжение съедает меня. Разве не все женщины любят розы?

Она сжимает челюсть и даже не смотрит на меня, а я в таком чертовском замешательстве, что мне хочется вцепиться в свои же волосы.

Кровь закипает в моих венах, когда я вхожу в свою комнату и захожу в душ, открываю холодную воду и стою там, закрыв глаза, вновь прокручивая в памяти, как она стояла там, и смотрела, как ей несли розы. Она выглядела удивленной. Но выглядела ли она обрадованной? Выглядела ли она счастливой? Все сработало не так, как я планировал. Я планировал, что она будет в моей чертовой койке этой ночью. Где я хотел наблюдать, как она смотрит на меня, пока я забираюсь к ней в трусики и заставляю ее кончить парочку раз, выкрикивая «Ремингтон»...

Я все еще закипаю от неудовлетворения и, выйдя из душа, хватаю полотенце, когда, я слышу, как хлопает дверь моей спальни.

Неожиданно мои чувства усиливаются. Каждая пора моего тела гудит от осознания, что она рядом.

И вот она. Черт, Брук Дюма.

Я бросаю полотенце.

Она стоит в моей спальне и смотрит прямо на меня, даже после холодного душа мой член подпрыгивает, привлекая внимание.

Ее взгляд падает ниже и ее лицо вспыхивает красным, когда она шагает вперед, ее золотые глаза мерцают от злобы и боли. Она несколько раз бьет меня в грудь, и боль в ее голосе проникает в более глубокие, уязвимые части меня.

— Почему ты ко мне не прикасался? Почему, черт возьми, ты не берешь меня? Я слишком толстая? Слишком простая? Ты просто наслаждаешься, бессмысленно чертовски мучая меня, или ты просто настолько жесток? Чтобы ты знал, я хотела заняться с тобой сексом еще с того дня, когда пошла в твой дурацкий номер в отеле, а вместо этого получила работу!

Я инстинктивно реагирую, притягивая ее к себе, опуская ее руки вниз.

— Почему ты хочешь заняться со мной сексом? — сердито спрашиваю я. — Ради чёртового приключения? Кем я должен был стать? Парнем на одну ночь? Для каждой женщины я становлюсь приключением, мать твою, и я не хочу быть им для тебя. Я хочу быть твоим грёбаным настоящим. Понимаешь ты это? Если я трахну тебя, я хочу, чтобы ты принадлежала мне. Была моей. Я хочу, чтобы ты отдала себя мне — не Разрывному!

— Я никогда не буду твоей, если ты не возьмешь меня, — выпаливает она в ответ. — Возьми меня! Ты сукин сын, разве не видишь, как сильно я тебя хочу?

— Ты меня не знаешь. Ты не знаешь обо мне главного.

— Тогда скажи мне! Ты думаешь, я уйду, если ты скажешь мне то, что так не хочешь, чтобы я знала?

— Я так не думаю, я знаю, — я обхватываю руками ее лицо, все внутри меня скручивается от боли, когда я смотрю в ее голодные, обозленные золотые глаза. — Ты уйдешь от меня в туже секунду, когда это станет уже слишком, и ты оставишь меня ни с чем — когда я хочу тебя, как никогда ничего не хотел в своей жизни. Все, о чем я думаю и мечтаю — это ты. Мне бывает очень хорошо и плохо, и сейчас причиной этому являешься ты, от меня это больше не зависит. Я не могу спать, не могу думать, мне тяжело сконцентрироваться, и это все из-за того, что я хочу быть твоим чертовым «единственным», и как только ты поймешь, кем я являюсь, я стану чертовой ошибкой!

— Как ты можешь быть ошибкой? Ты себя видел? Ты видел, что ты делаешь со мной? Я принадлежала тебе с самого начала, ты, чертов кретин! Ты заставляешь меня хотеть тебя до боли, а затем ты ни хрена не делаешь!

— Потому что я биполярный, твою мать! Маниакальный. Жестокий. Депрессивный. Я — гребаная бомба замедленного действия, и если кто-то из команды облажается, когда у меня будет очередной эпизод, следующим человеком, кому я сделаю больно, можешь быть ты. Я пытался донести это до тебя так медленно, как это возможно, чтобы, по крайней мере, у меня был шанс с тобой. Это дерьмо отобрало у меня все. Все. Мою карьеру. Мою семью. Моих гребаных друзей. Если это отберет и этот шанс быть с тобой, я даже не знаю, что буду делать, но депрессия поразит меня так глубоко, что я, вероятно, в конечном итоге убью себя!

Когда я замечаю шок на ее лице, я заставляю себя отпустить ее.

Святой боже, почему я только сделал это? Почему рассказал все так? Я все провалил. Я думал, что однажды она уйдет и хлопнет дверью? Черт, теперь мне остается только отсчитывать секунды. Мои нервы натянуты, как провода. Я не спал, и все, что я ей рассказал — даже не половина всей правды. Внутри меня неразбериха, я иду за штанами от пижамы, затем хватаю футболку из шкафа.

Я вижу, как она изо всех сил пытается понять сказанные слова.

Биполярный.

Маниакально-депрессивный. 

Сумасшедший чертов псих. 

Я даю ей время обдумать услышанное и сжимаю кулаки, футболка все еще в моей руке, и я чувствую, будто граната вот-вот взорвется в моей руке, пока смотрю, как она поражена. Я только выбросил на хрен свой план «не спешить и дать ей узнать себя». Я все откладывал. Ждал удобного случая. Может, я не хотел, чтобы она знала. Я хотел притвориться, что ей никогда не нужно будет узнать. И я просто смогу быть рядом с ней таким обычным парнем. Я всю жизнь старался, чтобы это не влияло на меня, даже когда годами это было единственным значимым определением меня.

Никто не говорил, что я могу быть бойцом, или что я могу быть другом, сыном, или партнером. Все, что говорили мне врачи — что я был биполярным.

И теперь она знает. Она знает, что я такой — я потерял ее. Прежде, чем сделал своей.

Я все еще пытаюсь смириться с фактом, что теперь она не захочет иметь со мной ничего общего, когда, одну за другой, она медленно расстегивает пуговицы своей рубашки. Сперва я убежден, что мой мозг играет со мной. Одна пуговица расстегивается, следом другая, обнажая нежную, загорелую кожу, больше и больше кожи. Мой пульс подскакивает, и горло сжимается от силы моего желания. Где-то в комнате кто-то что-то произносит, и это, должно быть, я. Я в отрицании. Я не могу поверить. Я не верю в это и ей лучше бы уйти прежде, чем это случится.

— Я принимаю все, как есть, — предупреждаю я ее. — Я не пью лекарства. Они заставляют меня чувствовать себя мертвым, а я намерен прожить свою жизнь живым.

Она кивает.

Внутри меня что-то сжимается, прямо там, где находится мое гребаное сердце, когда ее пальцы продолжают расстегивать пуговицы.

— Сними свою одежду, Реми.

Она расстегивает последнюю пуговицу и распахивает рубашку прямо по центру, мои пальцы сводит так сильно, что футболка, которую я держу, падает на пол.

Она так прекрасна, мои глаза жадно поглощают ее расстегнутую рубашку и гладкость кожи, которую она только что обнажила, и я все еще не могу поверить, что что-то настолько идеальное и прекрасное захочет быть со мной.

— Ты не представляешь, о чем просишь, — говорю я с хрипом, не зная, на кого злюсь. Я просто зол, что биполярен и прямо сейчас ничто не убедит меня, что я когда-либо буду достаточно хорош для нее.

— Я прошу тебя, — возражает она.

— Черта с два я позволю тебе уйти от меня.