Появляется сводник Лю M ацзы , он ведет Кан Лю. Лю Мацзы здоровается с Сун Эръе и Чан Сые.
Лю. Рано вы сегодня! (Достает трубку, набивает табаком.) Попробуйте-ка! Табачок свеженький, настоящий английский! Чистый, ароматный!
Чан. Надо же! Табак и тот иностранный! Сколько же наших денежек уплывает за границу!
Лю. Ничего! В Китае денег куры не клюют! Ну, вы отдыхайте! А у меня тут дельце есть.
Ли Сань приносит чашку чая.
Лю. Ну как? За десять лянов серебра согласен? Только давай прямо, без канители! У меня нет времени тебя обхаживать.
Кан. Господин Лю! За пятнадцатилетнюю девушку всего десять лянов?
Лю. Отдавай тогда ее в веселый дом! Может, там прибавят лян другой. Только на это ты ведь сам не пойдешь!
Кан. Так она ж мне родная дочь! Разве могу я…
Лю. Дочь-то дочь, но что делать, если кормить нечем! Кого тут винить?
Кан. Кого винить? Это правда, нам, деревенским, хоть в петлю лезь! Но продать дочь, чтобы хоть раз накормить семью, какой же для этого надо быть скотиной!
Лю. Ваши деревенские дела меня мало интересуют. А я ради тебя стараюсь, тебе помочь хочу. Да и дочь твоя будет сыта, одета. Разве этого мало?
Кан. А кому она достанется?
Лю. Ты запрыгаешь от радости, когда узнаешь! Чиновнику из императорского дворца!
Кан. Зачем ему деревенская девчонка!
Лю. А ей что от этого, хуже будет?
Кан. Кому же все-таки вы ее отдадите?
Лю. Пан Тайцзяню! Слыхал о таком? Самой императрице прислуживает. А до чего богат! Уксус и тот в агатовом флаконе держит!
Кан. Господин Лю, как же я в глаза дочери смотреть буду? Совесть замучает, что отдал дочь в жены такому жестокому человеку.
Лю. Раз продаешь, все равно совесть замучает. Не важно кому. Главное, что дочь будет как сыр в масле кататься, в шелках ходить. Разве это не счастье? Ну ладно, говори прямо, согласен?
Кан. Да где ж это видано? Чтобы такой богач и за десять ляпов?
Лю. Да во всей вашей деревне десяти лянов днем с огнем не сыщешь! Ты что, не знаешь, что в деревнях ребят на пять фунтов муки меняют?
Кан. Охо-хо! Пойду-ка поговорю с дочкой!
Лю. Слушай, другого такого случая не будет! Прозеваешь – пеняй на себя! И не мешкай.
Кан. Да-да! Я мигом.
Лю. Я подожду тебя!
Кан. Охо-хо! (Медленно уходит.)
Лю (подходит к Чан Сые и Сун Эръе). До чего же трудно с этой деревенщиной. Никакой радости!
Сун. Дельце, видно, выгодное?
Лю. Не так чтобы очень! Разумеется, кое-что и мне перепадет.
Чая. А в деревне до чего дошли! Детей продают!
Лю. Кто знает, что лучше! Может, пришлось подыхать бы, как бездомной собаке на пекинской улице!
Чан. И все же, господин Лю, не доброе это дело, жестокое!
Лю. Ну нет! Они еще благодарить меня должны, что нашел им покупателя! (Спешит сменить тему разговора.) Сун Эръе, взгляните-ка! (Достает и показывает часы.)
Сун (берет часы). Хороши!
Лю. Вы только послушайте, как идут.
Сун (слушает). Сколько же они стоят?
Лю. Нравятся? Уступлю! Не торгуясь – за пять лянов! Носите, а разонравятся, вернете за те же деньги. Вещь стоящая – фамильная ценность.
Чан. До чего же это противно! Сколько можно навешать на себя всякого заморского барахла! Вы только взгляните на себя, Лю: трубка – заморская, часы – тоже, халат из заморской материи, штаны и те…
Лю. А что? Заграничные вещи и в самом деле хороши! А в нашем, китайском, только деревенщина ходит. Оденься я во все китайское, на меня никто и не глядел бы!
Чан. А по-моему, наши шелка и атласы куда лучше!
Лю (к Сун Эръе). Так берете или не берете? Люди на вас иначе смотреть станут, если вы будете при таких часах. Времена теперь другие. Верно я говорю?
Сун (часы ему нравятся, но кажутся чересчур дорогими). Да я бы…
Лю. Берите, а деньги отдадите потом.
Появляется Хуан Панцзы.
Хуан (плохо видит, не различает посетителей, входит, обращается ко всем). Эй, братцы! Это я, Хуан Панцзы, здороваюсь с вами! Мы – свои люди, ссориться не будем!
Ван. Твои приятели во дворе!
Xуан. О! Я и не разглядел! Хозяин, дай-ка мне чашку лапши с мясом. Раз я здесь – драки не будет!
Д э (входит). А они уже помирились. Давай к нам! (Уходит.)
Слуги то и дело проносят чай во двор. Входит старик с зубочистками, расческами, уховертками и прочей мелочью. Медленно, с низко опущенной головой проходит мимо посетителей – никто ничего не покупает. Он направляется во двор. Ли Сань его останавливает.
Ли (тихо). Шел бы ты отсюда, отец. Там люди мирятся, им не до тебя. Покупателей не найдешь. (Дает ему чашку чаю.)
Сун (тихо). Из-за чего они схватились, Ли Сань?
Ли (тоже тихо). Как будто бы из-за голубя. К кому-то залетел чужой голубь, а тот не хотел возвращать… вот и пошло. Э, лучше не вмешиваться. (Обращается к старику.) Сколько вам лет, почтенный?
Старик (возвращая пустую чашку). Спасибо за чай. Восемьдесят два стукнуло. И никому я не нужен. Время сейчас такое, что о человеке меньше заботятся, чем о голубе. Э, да что говорить! (Медленно уходит.)
Входит Цинь Чжунъи, одет по последней моде, самодовольный.
Ван. А, господин Цинь, выбрали наконец-то время к нам заглянуть. Что же вы один?
Цинь. Пришел посмотреть, как молодой хозяин ведет дела.
Ван. Учимся, господин Цинь, учимся! Иначе нельзя. Отца рано лишился. Хорошо еще, что клиенты – друзья покойного. Если и допущу промашку, делают вид, будто не замечают. В нашем деле ладить надо с людьми. Отец, бывало, поприветствует посетителей, поговорит с ними, старается снискать их доброе расположение. Вот и я так. Потому и обходится без особых неприятностей. Присаживайтесь! Чайку заварить?
Цинь. Спасибо, не надо! Недосуг мне рассиживаться.
Ван. Останьтесь, пожалуйста. Окажите честь!
Цинь. Так и быть! (Садится.) Ты только не очень меня обхаживай.
Ван. Ли Сань, завари-ка самого лучшего чая! Как поживают ваши родные, господин Цинь? Как дела? Все ли в порядке?
Цинь. Да не так уж чтоб очень.
Ван. Неужели? Такая большая торговля! Не то что моя!
Тан (приблизившись). У господина лицо предвещает счастье, высокий лоб, округлый подбородок. Хотя он и не министр, но его ждет такая же удача, как Таочжу [3] !