И лишь в одном месте, где северные леса сменялись светлыми, лиственными, перемежающимися широкими полянами, берег незнакомо оживал. Издревна неподалёку от реки стояла гора - странно высокая для здешних равнинных мест, и неправдоподобно крутая. И главное, склоны этой горы были идеально ровными и сходились под прямыми углами, что можно наблюдать лишь в мире малых предметов, каковы суть кристаллы.

Бессчётные годы белая вершина стояла над рекой, но однажды самую её верхушку словно срезало ножом, и сверху на прибрежные поляны полезли люди. Их селения и сейчас жались к обезглавленной скале, на которую люди старались, но не могли вновь подняться.

Люди принесли с собой хлеб и маленькие корявые деревца полыхающие по весне алым облаком цветов, а осенью усыпанные мягкими жёлтыми плодами. Прежде внизу не росло ни хлебной травы, ни плодоносных туйванов. Люди огородили речные затоны, превратили ручьи в цепочки прудов и поселили там сытых бовэров, ленивых и добродушных. Таких зверей тоже раньше не было, да и не могло быть - исконные обитатели приречья живо расправились бы с этими беспомощными глыбами мяса.

Люди строили свои посёлки вверх и вниз по течению, но только на правом берегу. Широкий поток был для них непреодолимым препятствием, и незнакомые с копьём звери левобережья безбоязненно выходили на водопой под жадными взглядами охотников. Только зимой немногие смельчаки решались перейти по льду на тот берег, остальные встречались с глубокой водой только после смерти, когда их с заунывным пением приносили на берег, укладывали на погребальный плот и отправляли в последний путь к многозаботливому Ёроол-Гую.

Медленно уплывали вниз погребальные плоты - бедные, связанные из четырёх брёвен, и богатые, уносящие некогда облечённых властью людей.

Правителю Ээтгону теперь часто представлялась эта картина: гладкие шесты отталкивают от берега огромный плот, на каком дюжину людей можно разместить, но на этом плоте лежит единственный человек - он сам. Мёртвые глаза открыты, но не видят ни неба, ни реки, ни богатого убранства. Плот покрыт мягкими шкурами, устелен тканью, расшитой крупным жемчугом, запасённым ещё когда люди жили на Горе и не знали, как огромен мир. Снежно искрится дорогая кость, какой уже не добыть с тех пор как пересохла ядовитая влага далайна, ласкают глаз розовым перламутром хрипучие раковины. Несметные сокровища уложат верные слуги на погребальный плот. Зачем?

Никогда за свою долгую жизнь правитель Ээтгон не увлекался сокровищами. Сначала, потому что был беден, но горд, затем, когда стал среди сильных мира, - то узнал и цену власти, которая заключается вовсе не в кусках редкой кости. Кость стоит не больше чем кость, а это всего лишь кусок мёртвого тела. Стоит ли придавать ему особое значение?

Совсем иной разговор, когда речь идёт о деле твоей жизни.

Правитель Ээтгон был великим государем. Он пестовал свою страну пять дюжин лет, ещё с тех времён, когда люди жили на Горе. Он сберёг государство, когда рухнули стены, и началась новая жизнь. Ведь страна, это вовсе не земля, от которой кормится народ. Страна - это люди и закон, скрепивший людей вместе. Закон - в первую очередь. Землю можно сменить, земля может родиться новая, на его памяти так бывало не раз. Люди тоже меняются, хотя и не так быстро. Умирают старики, рождаются дети. Но закон должен быть вечен. Он рождается и умирает вместе со страной.

Правитель Ээтгон создал своё государство сам. Конечно, был ещё илбэч: единородный брат Ээтгона, враг, соперник. Чудотворец илбэч, это он воздвиг острова-оройхоны на том месте, где прежде плескался бездонный, смердящий ядом далайн. Но что такое оройхон? Всего лишь кусок пористого камня. Ээтгон сумел объединить сбежавшихся на новые земли бродяг и дать отпор алчным соседям. Он создал страну.

Илбэч пришёл и поставил новые оройхоны, расширив границы между государствами до неслыханных размеров.

Ээтгон создал небывалую прежде армию и отстоял страну.

Илбэч поставил ещё оройхоны, сдавив ядовитый далайн и схватив за горло обитавшего там многорукого бога. Казалось, грозный Ёроол-Гуй стерпел оскорбление, но вскоре на мир, в котором почти не осталось влаги, обрушились засуха и голод. Стали умирать люди и рушиться сильные государства. Илбэчу не было до этого дела, он продолжал застраивать далайн, словно не замечая, что благословения людей сменились проклятиями.

Ээтгон создавал запасы, распределял хлеб и воду, спасал людей.

Илбэч убил бессмертного Ёроол-Гуя, засЫпал бездонный далайн и обрушил стены мира. То, что люди прежде считали вселенной, оказалось лишь крошечным клочком мироздания, верхушкой неприступной горы. Людьми овладела паника; мнилось, наступил конец света.

Ээтгон заткнул рот болтунам и устрашил паникёров. Он восстановил порядок и, объединив вместе своих и чужих, спустил народ с Горы, открыв новые земли и новую жизнь.

Илбэч бродил беспомощный и потерянный. Его волшебная сила оказалась беспомощна внизу, и он ничего не мог сделать.

Ээтгон не дал людям разбежаться словно стаду испуганных животных. Он восстановил земледелие, насадил сады и оградил чужое добро от грабителей. Он собирал налоги осенью и выдавал хлеб во время весенних голодовок. Он сберёг государство.

Илбэч умер.

Ээтгон продолжал царить, а это непросто там, где нет стен, и люди могут свободно разойтись в разные стороны.

Так спрашивается: кто по-настоящему создал этот мир, кто победил в давнем, много лет длящемся споре? Любому ясно, что верх одержал правитель Ээтгон. Вот только почему так тяжело на душе, и всё чаще приходят мысли о том, что всё было зря, а перед глазами качается роскошный погребальный плот, и гладкие шесты отталкивают его от берега, от людей, от жизни?..

Впервые такие мысли овладели Ээтгоном три года назад, когда гонцы принесли страшное известие: умер одонт Моэртал. С этим человеком судьба связала Ээтгона ещё крепче, нежели с ненавистным братом. Мальчишкой Ээтгон бродяжничал во владениях Моэртала, который уже тогда был одонтом, управлявшим одной из провинций царственного вана. Ээтгон вырос и стал бандитом. Он ходил по землям Моэртала, грабил его добро, отбивался от его цэрэгов. В ту пору не было для Ээтгона имени ненавистней чем Моэртал. По всему судя, одонт рассчитывался с изгоями тем же мелким жемчугом, но когда начался поход изгоев на запад, отряды одонта расступились, выпустив запертые в ловушке шайки бандитов. Таков был первый урок государственности, полученный Ээтгоном.

Ээтгон воевал, работал, пробивался наверх, отпихивая дураков и соперников. Моэртал оставался одонтом. Он тоже воевал, управлял подданными и пресекал дворцовые интриги, но внешне в его жизни ничто не менялось. Ээтгон стал правителем, Моэртал остался одонтом. Но когда пришло время, именно Моэртал оказался главным соперником Ээтгона. Во время голода, когда разрушались другие, более могучие страны, Моэртал сохранил в своей провинции порядок. Он отверг соблазн свергнуть старого вана и короноваться самому, очевидно, уже тогда Моэртал понимал, в чём сокрыто истинное величие. Он так и остался одонтом, даже когда пала стена и вместе с ней - одряхлевшая держава вана.

Моэртал спускал людей в восточного склона Горы и основал там свои селения, очень похожие на деревни изгоев. Так в новом мире появилось два государства. Нельзя сказать, что Моэртал с Ээтгоном любили друг друга, но за три дюжины лет они сумели ни разу не начать войны, а это тоже немало значит.

Ээтгон, бросив все срочные и неспешные дела, примчался на похороны давнего недруга. Стоял в первом ряду, как самый почётный гость, держался прямо и ничем не выдал своих чувств, но впервые богатый доспех из кости чёрного уулгуя показался ему тяжёл.

Выли плакальщицы, хрипло рыдали раковины, народ как умел изображал скорбь, покаянно били себя в грудь безутешные родственники, которых у покойника насчитывалось более чем достаточно, но по-настоящему горевал один Ээтгон. Стоял молча, лишь застарелый шрам на щеке наливался чёрной синевой. Не о Моэртале горевал - о себе. Видел, что со смертью старого одонта начинается новая эра, которая в скором времени отбросит за ненадобностью и правителя Ээтгона.