Давно известна закономерность – убийства проще всего, надежнее раскрываются по горячим следам, в первые два-три дня, когда преступник еще не пришел в себя, не успел успокоиться, привыкнуть к новому положению, не уничтожил следы, когда свидетели еще помнят время, погоду, цифры, выражения лиц. Если же они начинают сомневаться, думать над тем, видели человека на прошлой неделе или позапрошлой, до обеда или поздним вечером – тут уж найти истину куда труднее. Поэтому допрос Жигунова необходимо провести немедленно. Впрочем, в его похмельном состоянии было возможно и какое-то подспорье – он не мог хитрить, изворачиваться, поскольку даже самые простые ответы давались ему с трудом.

– Не спешите обижаться, – сказала Засыпкина. – Послушайте. Вчера вечером вас видели выходящим из дома отца. Через некоторое время соседи заметили, что в доме пожар. Когда его погасили, внутри оказались убитые люди. В том числе ваш отец.

– Вон как вы повернули, – Михаил покачался из стороны в сторону, словно раздумывая, о чем лучше промолчать, где большие неприятности его подстерегают, и, наконец, решился. – Пришел он ко мне вчера на работу. В РСУ. С бутылкой. Выпили.

– На работе?

– А где же?

– Вдвоем?

– Нет, Свирин подоспел, нюх у него прямо-таки собачий!

– И никто не помешал?

– У нас?! Хорошо, что начальство не застало, а то пришлось бы поделиться.

Галина Анатольевна не первый раз сталкивалась с положением, когда поступки, слова, действия и даже убеждения человека определяются количеством выпитого. Бутылками отмеряют время, оценивают благодеяние, расплачиваются за долги, за услуги, бутылками измеряют ценности, и не только материальные.

Часто от количества выставленных бутылок зависит репутация, продвижение по службе. Стакан червивки – и слабеют самые прочные родственные связи, теряют силу семейные привязанности. И нет человека роднее собутыльника…, если он через минуту не превратится в первого врага.

Прокурор района рассказывает, что не встречал ни одного серьезного преступления, где так или иначе не присутствовала бы червивка. После стакана-второго в силу вступают словно бы иные человеческие ценности, новая логика поступков. В то же время общепринятые законы порядочности как бы обесцениваются да и само достоинство видится в ином, нежели до того, как опустела бутылка с зелененькой этикеткой, по цвету напоминающей свежую весеннюю травку. Выпускаемая консервным заводом местного совхоза, эта продукция, судя по всему, дает неплохой доход.

Очевидно, не только в качестве червивки дело, когда приятели, напившись, не пляшут, не поют, а свирепеют. Что-то сдвинулось в нашем сознании, уж коли само пьянство становится не причиной, а следствием неудовлетворенности, убогости существования. Не найдет человек червивки, будет зубную пасту на хлеб намазывать, перегонять смазочные масла, жевать таинственные корнеплоды. И все только для того, чтобы ощутить некую взволнованность, интерес к жизни, почувствовать собственную значительность, чтобы растревожиться обидой, восторгом, чтобы ощутить в себе силы и желание общаться с людьми, поскольку без выпивки ничего этого у него нет. И в стремлении ощутить себя человеком, его не остановят никакие меры, цены, приговоры. Другое дело, что стремясь ощутить себя человеком с помощью выпивки, он от своей цели все дальше уходит.

– Что же было дальше? – спросила Галина Анатольевна.

– А что, захмелел батя и мы со Свириным отвели его домой. Так я и оказался в доме-то.

– Дальше.

– А что дальше, привели и остались, не возвращаться же на работу. Неожиданно козырный день получился… Побыл я с ними до вечера и ушел.

– Кто оставался?

– Отец… Свирин тоже остался. Еще эти, Дергачевы, квартиранты. Да, чуть не забыл – Зинка Борисихина. Но за ней пришел муж и увел ее. Больно захмелела баба.

– Что же вы все там делали?

– Ну, как… Выпивали.

– Разговоры интересные были?

– Да какие разговоры! – Жигунов махнул рукой с таким возмущением, будто его заподозрили в чем-то постыдном. – Батя не мог до конца сидеть, завалился. Борисихина и пришла хороша, тоже рухнула… Дергачевы держались, они ребята крепкие… Кто еще… Свирин – тот молчал. Чокался исправно, а на большее сил не хватало, выключался потихоньку время от времени.

– А Борисихина – кто это?

– Местная красотка на черный день, – Жигунов усмехнулся. Ему, видимо, приятно было, что кто-то пал ниже его, что о ком-то он может говорить с усмешливым пренебрежением. – Пришел ее муж с отцом… Спрашивают, не здесь ли Зинка. Отвечаем, что нет… Нельзя выдавать, ведь вместе пили… Но они не поверили, муж сам прошел в дом и нашел Зинку.

– Кто еще был в доме девятого марта?

– Еще? И еще был, – Жигунов замер, с остановившимся взглядом словно пытаясь собрать, восстановить в сознании чей-то расплывающийся образ. – Точно. Вспомнил. Парень один… Высокий такой, молодой… Вот он тоже оставался, когда я уходил. Борисихину муж увел, получается, что от смерти увел… – добавил Жигунов несколько растерянно.

Как бы там ни было, Михаил Жигунов подозревался в убийстве. Для преступления у него были серьезные основания. Его несколько раз допрашивали, в доме произвели обыск, изъятую одежду отправили на экспертизу. У всех, кого допрашивали в тот день, с особенным вниманием выясняли взаимоотношения отца и сына Жигуновых, возможные причины их разрыва.

В середине дня в кабинете начальника милиции Белоусова собрались руководители следствия, розыскной работы. К тому времени установили, что в доме Жигунова веселились не только погибшие. Почти весь день в доме был сын Жигунова, во второй половине дня появилась Борисихина, потом за ней пришли муж с отцом, приходил с женщиной неизвестный гражданин кавказской национальности, присутствовал, вроде, еще какой-то молодой парень высокого роста.

За каждым из них стояла версия преступления. Возможно, потом, когда появятся новые данные, количество версий сократится, вообще останется одна, могут и все оказаться ложными, но пока их набиралось полдюжины. Сведения были столь разрознены, что едва ли не каждое сообщение рождало новую версию.

При первом осмотре дома возникло предположение, что погибшие сами передрались. Но заключение экспертизы разбивает эту версию.

Появляется на горизонте Жигунов-младший. В доме он был почти весь день, с отцом у него нелады. Мог сын в пьяном угаре потерять над собой контроль? Мог. Вся его предыдущая жизнь, репутация в городе позволяли сделать такое предположение.

Вдруг выясняется, что к вечеру дом посетил темпераментный кавказец с дамой сердца. Кто он, откуда? Несколько часов напряженной оперативной работы – находят кавказца. Какие у них отношения со стариком, какие счеты, зачем приходил?

Жигунов упомянул на допросе какого-то длинного парня. Был парень, не был – неизвестно. Но отбрасывать это предположение тоже нельзя.

А Борисихин, который нашел свою жену в непотребном виде! У него тоже серьезные основания, чтобы свести счеты с развеселой компанией, которая уводила жену с пути истинного. К тому же, он был с отцом, какая-никакая, а поддержка.

Поэтому на совещании в кабинете Виктора Алексеевича попытались прежде всего осмыслить все, что к тому времени стало известно. Когда идет расследование серьезного преступления, когда десятки людей брошены в поиск, на свет выплывает множество мелких событий, проступков, преступлений, которые в повседневной жизни остаются нераскрытыми, а то и прощенными, поскольку не ведут к каким-то необратимым последствиям. И такие вот незаявленные, неосознанные преступления вносят немалую путаницу в поиск.

Тот же Свирин. В РСУ уже знали, что Свирин погиб. Но на запрос прокуратуры упрямо твердили – весь день был на работе. Тем самым заставляя снова и снова проводить медицинские экспертизы, опознавания, заставляя десятки людей работать над выяснением, кто же в таком случае погиб в доме?

А суть-то в чем – товарищи из РСУ не Свирина спасают, его не спасти, они уже за себя боятся, пытаясь сохранить в тайне разваленную дисциплину на производстве.