Костик только успел удивиться, откуда это индейский бог знает про антибиотики, и что это за странная фигурка из камня. Он еще раскрыл рот, чтобы спросить:

- Как же я эту фигурку отсюда… - и провалился в темноту беспамятства.

***

…сейчас Костя пытался сообразить, был ли это сон, навеянный мыслями об индейцах, или события происходили на самом деле? Если это правда, то плакал весь его материализм-реализм. Во всяком случае, распространяться о подобных снах кому-либо не стоило – подальше от психушки, так сказать. Костя лежал и приходил в себя, уставившись взглядом в небо, которое пряталось где-то в вышине за зеленой листвой и застрявшими в ветвях белыми клоками тумана. Его голова расположилась как раз в высоких ребристых корнях лесного гиганта Сейбы, этого «axis mundi» мировой оси индейской мистики, связывающей все тринадцать небес и девять подземных миров с Землей и человеком на ней.

«Символично», - подумал незадачливый археолог и решил осторожно проверить целостность своего организма. Ушибы, конечно, болели, кожа разодрана в нескольких местах, но кажется, ни одного перелома. Только голова – шевелить ею строго воспрещалось. Она сразу отдавалась колокольным звоном боли. «Сотрясение мозга, и весьма приличное», - констатировал Константин и осторожно повернулся на бок. Дальше его ждало маленькое потрясение: он изумленно уставился на куст с красными ягодами, и наверно, с минуту разглядывал растение, медленно приходя в себя.

«Все-таки придется пересматривать свое мировоззрение…» - не мог Костя Ручейников знать об этих ягодах. Может и видел в лесу, но не помнил: «А ведь придется есть. Нельзя бога ослушаться. Да и жить хочется. Что он там сказал? Даже антибиотики не помогут. Вот загнул! Хотя, наверное, прав, На такие раны с сотрясением, да еще лихорадку прихватить... За несколько дней на тот свет сыграешь и до цивилизации не успеешь добраться».

Его оторопелые размышления прервал стон Толяна. Кажется, тот тоже стал приходить в себя.

- Как ты там? – тихо спросил Костя, стараясь не нарушить расшатавшиеся мозги в голове.

- Рука! - прохрипел приятель.

Костя сразу вспомнил о неестественно вывернутой конечности своего напарника по несчастью и самоотверженно подполз к нему.

- Ложись на здоровый бок и терпи. У тебя выпала рука из плечевого сустава. Я тебе кость вправлять буду. Ничего другое-то не болит?

- Не так сильно – сквозь зубы простонал Толя, поворачиваясь на бок.

- Ну, держись, - сказал походный костоправ и резким движением вправил руку на место. Заорали-зарычали оба. Толян – от боли в руке, Костик – от набата в голове.

- Кажется, на месте, – отдышавшись, сказал пациент и, вспомнив крик Кости, спросил. – Что с тобой? У тебя такие мешки под глазами выросли. Да ты ж еле ползаешь!

- Да все как и положено после сотрясения мозга. Два дня придется отлеживаться, да и потом еще с неделю голова мучить будет. А сейчас надо перевязки сделать. Хорошо, что я с собой всегда бинты ношу. Как ты, на ногах стоять можешь?

Толик осторожно поднялся на ноги и довольно заключил:

- Кажется, все цело.

- Тогда, видишь вот тот куст с красными ягодами? – Костя осторожно указал рукой за спину.

- Вижу.

- Нарви ягод, съешь сам и принеси мне. Они должны помочь.

Безопасник без разговоров послушался, и они наелись кислых, с горчинкой ягод. Спустя несколько минут Костя начал ощущать действие индейского лечения. Саднящие боли в ранах стали утихать, голова чудесным образом прояснилась, и настроение стало немного лучше.

- Наверно наркотик, обезболивающее и антибиотик в одном флаконе, - глубокомысленно пробормотал походный врач и отдал приказ их маленькому отряду инвалидов. – Собираем ягоды, сколько сможем, и топаем в лагерь. Все остальное потом.

Несмотря на улучшившееся самочувствие, до лагеря они добирались битых два часа. Причем Толик оправился лучше от своего вывиха, чем Костя от сотрясения. Себастьян разохался при виде хромающих русских, и носился с ними весь вечер, как курица с цыплятами. На ягоды он пожал плечами, пробормотав, что, кажется, индейцы используют их в своей медицине.

Косте и в самом деле пришлось отлежаться пару дней, но потом здоровье заметно улучшилось, как подозревал Костя, во многом за счет ягод. Так что дальше археологические разработки пошли своим чередом. Русским ученым пришлось попереживать, когда они пытались снова найти тот лаз, в который они проникли. Вроде все было на месте, но вот никакого прохода в руинах больше не просматривалось. Не было и выхода из туннеля, из которого они должны были вывалиться внизу. Хотя, логически, при засыпанном ходе, они не могли оказаться снаружи, да еще живыми. Волей-неволей пришлось сделать вывод, что камни обвалили всю кладку и теперь проникнуть в проход – дело бесполезное. Себастьян объяснил, что, скорее всего, они угодили в наклонную шахту, куда сбрасывали трупы жертв. А о своем трансцендентном опыте Константин предпочитал помалкивать.

Спустя неделю они все еще ковырялись в округе Яшчилана. Как-то Костя осторожно разбирал заваленную камнями и заросшую растениями стелу, на которой вполне могли сохраниться тексты, которых так здесь не хватало. Когда он уже дошел до уровня каменной площадки, на которой она, по-видимому, когда-то стояла, под грудой каменной крошки блеснуло что-то зеленое. Костя почувствовал, как у него замерло сердце, и затряслись руки. Археолог воровато оглянулся и осторожно стал разгребать мусор. Да, он не ошибся и теперь знал, как богиня смогла передать свой подарок. Это было невероятно, но факт: он держал в руках точную копию амулета, одетого ему юной индейской красавицей из его сна. Не хватало только тонкой сухожильной веревочки. Вся непоколебимая реальность мира разом рассыпалась, как песочный замок, обрушившись на его несчастную голову невероятным подтверждением общения с духовными покровителями этой земли.

А спустя месяц после начала экспедиции их срочно отозвали по рации. В политических кругах разбушевался очередной шторм в виде Берлинского кризиса, и пребывание русских в стане врага предстало совсем в ином свете. Вот и получилось так, что ничего особенного для науки Косте свершить не удалось. Но он совсем об этом не жалел – ведь ему удалось узнать гораздо больше, чем можно было надеяться. Костя восстанавливал в памяти, слово за словом, весь «потусторонний» разговор, благо, это было не трудно – память на редкость четко зафиксировала все детали.

Оставалось еще одно, последнее предупреждение. Они тряслись в джипе военного образца уже не одну сотню километров, и пересекли небольшое высокогорье, но Костя чувствовал, что ему говорили не об этих горах. И вот, когда они после обеда въезжали в Сан Кристобаль, он, глядя на поднимающиеся за долиной, окутанные тучами горы, понял: вот тот перевал, на который нельзя сегодня ехать, а вместо этого необходимо остановиться на ночь здесь. Город располагался на плоскогорье, возвышающемся около двух километров над уровнем моря, и дальше дорога на Тукслу поднималась еще выше.

Костя не стал отмахиваться от снов и предчувствий, и железным тоном заявил сидящему за рулем Себастьяну:

- Остановимся здесь на ночь! Прекрасный городок – будет хоть что вспомнить кроме сельвы и гор.

- Но мы бы еще успели на ту сторону перемахнуть до темноты, - попытался возразить их заботливый американский коллега.

- Все равно, до Тукслы не доберемся, а здесь славно переночуем, - ответил Костя и добавил убийственный довод. – Пойми, мне же может уже никогда сюда не выбраться будет!

- Ясно, - кивнул тот и повернул машину в центр городка, выискивая, где бы остановиться на ночь.

Они еще успели устроиться в небольшом и относительно приличном двухэтажном отельчике с настоящим мексиканским рестораном внизу, как все небо заволокли тучи и на улице стало стремительно холодать. Спустя пару часов, на город обрушился сильнейший ливень, перемежающийся мокрым снегом. Вся компания собралась внизу и, заказав согревающие напитки, удивленно выглядывала в окна ресторана.