Алан Маршалл

СТРАХ

Перевод И. Архангельской

Человек - вот кто может нагнать страху, и тут ты ему равных не ищи это я всегда говорил, и Джо был согласен. Погонится за тобой бык, можно перемахнуть через забор или замереть на месте и стоять не шелохнувшись; привяжется пес - пнуть его так, чтобы отлетел подальше; но человек... вот когда страшно! Сцапает тебя за шиворот, а драться с ним силенок нет. И забор не спасет, и не пнешь его; ты-то маленький, даст он тебе разок, и полетишь от него кубарем.

Когда ты маленький, а над тобой стоит здоровенный детина, все в тебе сжимается и замирает от ужаса. Взрослые делают с нами что хотят. Пригнут тебе башку - ни черта не видно, и руки в ход, как клешнями вцепляются.

Тяжелое это дело - быть малышом среди взрослых. Кое от кого мы с Джо, бывало, прятались, чуть только завидим издали. Даже не знаю почему. Боялись, да и все тут.

Джо говорил, что они нас вообще не видят. Проходят мимо, а тебя будто и нет. А другие наоборот - так и следят за каждым твоим шагом. Очень нам с Джо, к примеру, нравилось тарахтеть палкой по забору из штакетника тра-та-та-та-та. Все же занятие, и никому от этого никакого вреда. Но за одним забором была живая изгородь и какой-то старикан вечно выставлял над кустами свою бороду и орал как сумасшедший: "А ну проваливайте отсюда, бездельники!" И мы улепетывали так, что дух захватывало. А потом долго не могли в себя прийти. Дышали, как загнанные лошади - знаете, когда сердце стучит, как молоток.

Джо считал, что самые почтенные жители нашего поселка, они и есть самые вредные. "Псаломщики" - называл он их. Озабоченные, хмурые, они вечно шепчут кому-нибудь на ухо: "Ну кто бы подумал, что она на такое способна!"

Мистер Томас был из них первый. У него было два сына, наши ровесники, и мы иногда с ними играли, но потом бросили - они нам не нравились, ну, мы и решили держаться от них подальше, а Они злятся, орут на нас: "Бандиты! Психи!" Я им в ответ: "А пошли вы к черту!" И мы с Джо поворачиваемся к ним спиной.

Однажды под вечер шли мы с Джо мимо кузницы - она еще была открыта, - и вдруг оттуда выходит мистер Томас и зовет нас: "Эй вы, зайдите-ка на минутку".

Он отступил за порог, ну мы с Джо и вошли. Мы понятия не имели, чего ему от нас надо. Он был из тех, от кого мы прятались, но сейчас он все зубы оскалил в улыбочке, так что мы вошли в кузню без особых подозрений, хотя я не люблю таких, кто вот так улыбается.

Он закрыл за нами дверь и задвинул ее на засов. В кузницах полы земляные, а окон нет, и там сразу стало темно. Мы с Джо жались друг к дружке, как два жеребенка, которых заперли в загоне, чтобы поставить клеймо. Стоим и озираемся, да только здесь не загородка, а стены. Вид мистера Томаса мне не понравился. Мы с Джо всегда боялись, как бы нам не заехали кулаком по носу. Вдруг останемся плосконосыми? А мистер Томас, случись, никого нет рядом, мог стукнуть ребенка, он был из таких.

Он вцепился мне в плечо. Огромный, страшный, как дьявол. Я был где-то у него под ногами.

- Давно я ждал случая поговорить с тобой, голубчик! - вкрадчиво проговорил он и повернул меня к себе лицом. - Это ты моих сыновей ругаться учишь, паршивец ты этакий? - рявкнул он вдруг.

Я ушам своим не поверил. Меня обуял жуткий страх. Я не мог шевельнуться. А он все крепче сдавливал мне плечо, впивался в него когтями.

- Если еще хоть раз при них выругаешься, разделаюсь с вами обоими. - Он взглянул на Джо. - Вы две всех ребят в школе портите. Уж я вас от этого отучу раз и навсегда!

Я хотел заорать, хотел пнуть его ногой, молотить кулаками и ругаться почем зря, но не мог и слова вымолвить. Джо тоже будто онемел. Мы так перепугались, что просто оцепенели.

И главная беда была в том, что никто в нашей школе не мог сравниться в сквернословии с его сыночками.

- Мы это дело поправим, - сказал мне потом Джо. - Я им такое скажу, что у них уши отсохнут.

Но тогда мы не хорохорились - мы стояли перед мистером Томасом и дрожали мелкой дрожью.

А под страхом крылся стыд, и это было хуже всего. Мы не сумели постоять за себя! Когда малыш сталкивается со взрослым, который угрожает ему, он никогда не знает, как поступят другие взрослые - встанут на его сторону или нет. В ком он не должен сомневаться, так это в своем собственном отце. Я и не сомневался. Но вот отец Джо мог и поверить этому бегемоту. Что тут поделаешь! Нам бы сказать мистеру Томасу про его сыночков. Да только нашему брату не положено говорить взрослому, что он не прав. Стой да слушай, опустив голову. Вот что жгло нас, как огнем.

- Стоит мальчишке поспорить с кем-нибудь из взрослых, как все тут же решают, что не прав мальчишка, - рассуждал Джо. - И на помощь взрослых ты не рассчитывай. Полагайся только на себя.

Джо прикидывал, как бы отсюда вырваться, это я видел. Да попробуй удери, если дверь заперта.

Мистер Томас старался сделать мне побольней. Пальцы его все глубже впивались в мое плечо, точно железные зубья. Они стискивали мое плечо все крепче и крепче, но плакать я не хотел ни за что на свете.

Неожиданно он другой рукой сграбастал Джо, и теперь мы словно были не двое мальчишек, а один, над которым этот сукин сын издевался.

Мы оба тихонько скулили - небось заскулишь, когда над тобой нависла перекошенная от ярости рожа, а пальцы впиваются, как клешня. Но Джо недаром говорил: "Уж если я завою, держитесь!"

Мистер Томас одной рукой приподнял Джо над полом, - сильный был дьявол, - зато Джо оказался в выгодной позиции и быстро пнул его два раза в ногу, а я в тот же миг взмахнул костылем и угодил ему верхней перекладиной в челюсть.

Наша атака ошарашила мистера Томаса, и, пока он решал, что ему делать дальше, мы с таким бешенством его пинали, бодали и колотили, что он выпустил нас, отступил, шатаясь, к бочке с водой и согнулся там вопросительным знаком, кашляя и отплевываясь.

Мы кинулись к двери, Джо каким-то чудом отодвинул засов, и мы выскочили наружу. По улице мы неслись как безумные и только под деревьями остановились и перевели дух.

Какое это было счастье - увидеть солнце, ощутить тепло его лучей на своих плечах! Дышать и то было приятно. И никаких стен вокруг, и нос тебе никто не расплющит, и никто не грозит разделать тебя под орех. Мы с Джо все никак не могли отдышаться, зато мы были на свободе и вокруг был ясный день.