Я подошел к передней части локомотива, а потом зашагал обратно между локомотивом и холмом. Прямо над задним колесом локомотива красной краской из баллончика кто-то вывел послание, поблекшее, но еще читаемое:

Санта Клаус ехал на этом черном ублюдке на восток за Стену.

Я никогда не встречал Санта Клауса, но слышал, как старые хобо толковали о нем: большая часть разговоров касалась того, какой хитрой бестией он был, причем это говорили мужики, сами бывшие выдающимися хитрыми бестиями. Они клялись, что Санта Клаус — забубенный железнодорожный заяц, и если уж он решил запрыгнуть на поезд, то никто, ни кондукторы, и полиция, ни устройства безопасности, его не могли остановить. Меня заинтересовало, почему он подписался прозвищем, а не своим настоящим именем. Наверное, подумал я, родители тоже наградили его чем-то мало аппетитным, вроде Мориса Шовалтера.

Я дошел до конца состава по другую сторону поезда и уселся на обочине. Поезда, дерево, бердслеи, старцы, безмятежные, ничем не интересующиеся обитатели За-Чертой, толкущие воду в ступе собственной жизни, Стена — все это казалось кусочками, принадлежащими разным головоломкам. Но теперь я раздумывал, не наткнулся ли Санта Клаус на единственное решение всех этих загадок. В чем смысл висения на дереве, поедания джунглеров, рыбалки и обдумывания прошлого? Можно с тем же успехом посмотреть, что же находится за горами. Можно при этом и умереть… но, возможно, мы уже и так мертвы. И в соответствии со всем, что я слышал, в конечном счете мы все равно совершенно наверняка умрем, сидя на собственной заднице. А если Бобби прав, то продвижение на следующий уровень — это наш единственный шанс выиграть.

Я все крутил и крутил эти мысли в голове, когда заметил, что кто-то по кривой шагает в мою сторону. Вскоре я увидел, что это Энни Вар. Она была в оранжевой майке и шортах-хаки и выглядела, как мороженное с точки зрения дьявола. "Что ты здесь делаешь?", спросил я, когда она приблизилась, а она пожала плечами и ответила: "Люблю поезда, ты же знаешь." Несколько секунд она постояла надо мной, глядя на убегающие рельсы, переминаясь, словно не зная, что же делать дальше. Потом резким движением плюхнулась рядом. "Иногда я возвращаюсь этой дорогой, когда хожу за ягодами, и всегда его вижу. Здесь всегда стоит поезд."

Это поразило меня. "Всегда?"

Она кивнула. "Ага… по крайней мере, я не могу припомнить, когда его здесь не было."

Видеоигра, решил я. Зомби всегда стоит на автостоянке, гамбургер с запиской в булочке всегда подают все в том же кафе. Потом я подумал: почему смерть не может обладать такого сорта предсказуемостью? Каждый новый кусочек головоломки добавлял очередной смущающий оттенок.

Мы просидели молча солидную часть минуты, а потом, желая найти тему получше, я сказал: "Я знаю, что я что-то с тобой сделал, но, клянусь, не могу вспомнить. Я пытался, но…"

Она поджала губы, но ничего не сказала.

Я поднял глаза к небу, к темным неопределенным созданиям, что вечно кружили здесь, паря среди разбросанных облаков. "Если ты хочешь, чтобы я знал, что с тобою наделал, тебе, наверное, надо бы мне рассказать."

Ветер взъерошил траву на откосе, подняв в воздух облачко беловатых летучих семян.

"Ты разбил мой сердце, несчастный сукин ты сын." Энни смотрела прямо перед собой. "Ты долго ухаживал за мной, и в конце концов я сказала, что брошу Честера. Мы должны были встретиться в Миссуле. Я ждала почти неделю." Она повернула на меня стальной взгляд. "И без того достаточно погано понимать, что ты сбежал от меня, но я не знала, что ты просто забыл. Ты, наверное, так чертовски упился, что даже не соображал, что заигрываешь со мной!"

А я то думал, что, наверное, изнасиловал ее, а теперь, обнаружилось, что я прозевал свидание… ну, что ж, в старой жизни это разозлило бы меня основательно и надолго. Я бы засмеялся и пробормотал что-то вроде: "Разбил твое сердце? Что ты, мать твою, о себе воображаешь? Что ты — чертова принцесса?" Но я стал заметно мудрее. "Я сильно извиняюсь", сказал я. "Скорее всего я тогда был в таком дерьме…"

"Я понимаю, что тогда тоже немногого стоила", продолжила она с дрожью в голосе, "но, черт побери, я думала, что заслуживала большего, чем быть забытой в одиночестве в гребанной Миссуле, чтобы в течении недели день и ночь драться с пьяными животными! Я знаю, что заслуживала лучшего!"

"Извини", сказал я. "Сейчас я бы этого не сделал."

"И что это, к дьяволу, значит?"

"Это значит, что сейчас все дерьмо соскреблось с моей души, и ты все еще мне нравишься. Это означает, что чувство мое глубоко."

Она шевельнулась, словно хотела встать, но осталась сидеть. "Я не…", начала она, потом задержала дыхание и пару секунд выждала, прежде чем выдохнуть. "Ты просто хочешь."

"Ну, это же не значит, что ты мне не нравишься."

После этих слов выражение лица у нее слегка смягчилось, но потом она сказала: "Черт, я не желаю этого слушать", и поднялась на ноги.

"Не надо, Энни. Вспомни, как оно было в том мире." Я тоже поднялся за ней. "Мы оба были гребанными обломками. Скорее всего, мы просто убили бы друг друга."

"Насколько меня касается, такая возможность сохраняется."

Иногда забавно, как погружаешься в увлечение. Об этом даже не думаешь прямо, имея дело с какой-нибудь чепухой, а потом откуда ни возьмись все это стоит прямо здесь и ты говоришь: О да, вот чего я желал, вот чем были заняты мои мысли, и как же я мог без этого обходиться? Легкое белое перышко на светлых волосах Энни за ее левым ухом совершило все это для меня. Я легко положил ладонь на ее плечо, готовый отдернуть, если она выразит недовольство, или замахнется на меня. Она вздрогнула, но позволила руке остаться. Потом она сказала: "Так скоро ты ничего не получишь, обещаю тебе."

"А что я могу получить?", спросил я, пытаясь говорить с юмором.

"Продолжай, и увидишь." Она шагнула в сторону, повернулась ко мне, и в ее изношенном, но еще приятном лице я увидел все наши старые раздоры. "Только делай все медленно, окей? Я не слишком быстро забываю и прощаю."

Я поднял руки, сдаваясь.

Она пригвоздила меня еще одним тяжелым взглядом, словно в поисках следов фальши. Потом печально покачала головой. "Пошли домой", сказала она.

"Не хочешь побыть здесь, возле поезда?"

"Я нашла приличную еду и сделаю тебе обед", сказала она. "Хочу понять, сможем ли мы провести вечер вместе, не доводя друг друга до сумасшествия." Она провела глазами по приглаженным обводам локомотива. "А этот старый поезд будет здесь в любое время, когда мне захочется."

x x x

В прошлом, когда я выпал из общества, выбрав свободную жизнь, как я тогда ее понимал, я мог бы кружить по улицам какого-нибудь доброжелательного к бездомным города, вроде Портленда, но не думаю, что сделал бы такой выбор, если б не любил поезда. Я любил саму их идею и ее воплощение. Хобо были для меня рыцарями-храмовниками среди прочих бездомных, неся храбрую традицию активного анти-истеблишмента, наподобие байкеров и других благородных отщепенцев. Пятью годами позже сомневаюсь, чтобы я смог произнести слова "анти-истеблишмент", а истинные причины моего выпадения: лень, упрямство, остаточный гнев и проклятая глупость, были напрочь стерты бесчисленными пинтами крепленого вина и достаточным количеством амфетаминов, чтобы любая лошадь на бегах в Америке побежала быстрее. Но я никогда не терял своей любви к поездам, и Энни тоже никогда ее не теряла.

"Я помню, как поехала впервые", говорила она. "Какое чертовски прекрасное ощущение! Я прыгнула в местный из Туксона с двумя типами, что встретила в Альбукерке. Мы нашли платформу, груженую трубами. Прямо в центре было маленькое свободное местечко, вроде гнезда. Мы приземлились там и развлекались всю дорогу до Денвера."

Рассказ захватил меня врасплох, потому что я впервые услышал, как кто-то За-Чертой вспоминал о своей прошлой жизни в большом мире. Мы сидели в келье Энни, которая была в половину моей. Потолок составляли переплетенные листья, лианы и толстая, в торс человека, ветка, пересекавшая потолок по диагонали, стены были завесами из сшитых тряпочек, распоротых старых юбок, спальных мешков, полотенец и всего такого прочего. Набив травой сшитые руками покрывала, она соорудила матрац — он выглядел чертовски более привлекательным, чем мой древний дырявый рюкзак, покоящийся на голом деревянном полу. Свечи оживляли своим мерцанием расцветку занавесей. Это было милое уютное местечко.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: