Она -- уходит в ванную, захватив по дороге чемодан, тот, что уже наполовину распакован. Он -- дождавшись пока она уйдет, отодвигает портьеру и открывает кровать под балдахином. Снимает с кровати покрывало, проверяет простыни, поправляет подушки. Снова задвигает портьеру. Затем переносит с балкона столик и оба кресла. Расстилает на столике салфетку, ставит на нее бутылку и два бокала, кладет салями и лепешку. Берет со стола бинокль.

Входит Она, в черном облегающем платье без бретелек. Впрочем, это зависит от физических данных актрисы. Так же хороша может быть блузка с широким вырезом и юбка-клеш, затянутая в талии.

ОН (не сводя с нее глаз, очарованный, машинально кладет бинокль на столик). Наконец-то!

ОНА. Тебе нравится? (Демонстрирует ему себя, как манекенщица на показе мод.)

ОН. Нравится? Не то слово. Я... я просто... Слов не нахожу.

ОНА. Аж так?

ОН. Женщина в брюках, это тоска пустыни, а женщина в платье - океан.

ОНА. О!

ОН. Закончился штиль и первый, легкий порыв ветра шевелит паруса. Замершее судно оживает, паруса радостно наполняются ветром, и корабль вновь, рассекая волны, устремляется к новым горизонтам.

ОНА. А когда видишь женщину в брюках, ощущаешь себя верблюдом.

ОН. Нет. Тогда ощущаешь себя кораблем без мачты.

ОНА. Тебе это не грозит.

ОН. Агой! (Издав матросский возглас, он отдает честь. Затем отвешивает ей глубокий поклон и церемониальным жестом приглашает к столу.)

ОНА. А почему здесь, в уголке...

ОН. На балконе может быть прохладно.

ОНА Прохладно? В такую жару?

ОН. Вот именно. Жара -- штука предательская.

ОНА. У тебя какая-то странная мания. Сначала не разрешаешь открывать окна в машине, а потом запираешь меня в монастыре. Почему мы не можем посидеть на свежем воздухе?

ОН. Здесь тоже свежий воздух.

ОНА. А вид? Где вид?

ОН. Там... На балконе.

ОНА. Так в чем же дело?

ОН. На балконе мы будем не одни, нас может кто-нибудь увидеть.

ОНА. Кто? Чайки? Жаворонки? Луна?

ОН. Может прилететь вертолет.

ОНА. Ты невропат.

Мужчина переносит столик обратно на балкон. Возвращается за креслами и ставит их между столиком и зрительным залом, повернув спинками к залу.

ОНА. Спиной к пейзажу?

ОН. Все равно скоро стемнеет.

ОНА. Что с тобой?

ОН. О чем ты?

ОНА. Ты считаешь, что ведешь себя нормально?

Мужчина ставит кресла по противоположным сторонам столика, на этот раз повернув их передом к зрительному залу, но только на три четверти. Потом берет со стола бинокль.

Не убирай, оставь.

ОН. Что?

ОНА. Да бинокль этот!

ОН. Ах, этот... Он мешает.

ОНА. Но я тоже хочу посмотреть!

ОН. После ужина.

ОНА. Когда стемнеет, да?

ОН. Он неисправен. (Выходит с балкона и запирает бинокль в чемодане.)

ОНА. Ты иногда бываешь очень странный.

ОН. Принимаю это за комплимент. (Открывает бутылку.)

Женщина разламывает лепешку и нарезает салями.

ОНА. Принесу салфетки. (Уходит в ванную.)

Пользуясь ее отсутствием, мужчина переставляет кресла так, что теперь они повернуты сиденьями к столику, то есть -- в полный профиль относительно зрительного зала. Затем наполняет оба бокала, садится и ждет.

Женщина возвращается из ванной с коробкой косметических бумажных салфеток. Мужчина берет оба бокала и встает.

ОН (с напускной торжественностью). За здоровье матушки настоятельницы! (Протягивает к ней руку с бокалом.)

ОНА. Ах, прекрати.

ОН (ставит оба бокала обратно на столик). Я только хотел поднять настроение.

ОНА (разворачивает салфетки). Ну и как, удалось?

ОН. Не слишком. Из-за недостатка взаимопонимания.

ОНА. Думаешь, это остроумно? Ты становишься скучным.

ОН. Да, признаю, острота не удалась. Теряю форму.

ОНА. Что-нибудь случилось?

ОН. Насколько мне известно, пока ничего.

ОНА. Плохо себя чувствуешь?

ОН. Нет, но немного устал. Десять часов за рулем.

ОНА. Только из-за этого?

ОН. Разумеется.

Женщина внимательно смотрит на него.

Не веришь?

ОНА. Чему не верю?

ОН. Не знаю. Так спрашиваю, на всякий случай.

Женщина встает, подходит к нему, берет его за подбородок и притягивает его голову к себе.

ОНА. Посмотри мне в глаза.

Он выполняет ее желание.

Совсем красные.

ОН. Это от пыли.

Женщина берет коробку с косметическими салфетками, вынимает одну, подходит к мужчине, вытирает ему лоб и осторожно, как тампоном, осушает кожу вокруг глаз.

ОНА. Зато теперь можно отдохнуть.

ОН. О, да!

ОНА (отходит от него и отбрасывает салфетку). Мы уже никуда не спешим. Здесь идеальное место для отдыха.

ОН. Пожалуй, только немного высоковато.

ОНА (лицом к залу). Но зато какой вид, какая тишина... (Вдруг обеспокоенно.) А почему так тихо?

ОН. Тихо?

ОНА. Да, не слышно никаких голосов.

ОН. Это естественно. Маленький городок, жара...

ОНА. Ни единой живой души.

ОН. На юге все спят после обеда.

ОНА. Так долго?

ОН. Наверное, заспались.

ОНА. А дети?

ОН. Дети тоже люди.

ОНА. Всегда столько детей, играют во дворах, на улицах, а сейчас -- ни одного.

ОН. Возможно, уехали в летние лагеря. К чему обращать внимание, давай наслаждаться тишиной. Ведь мы тоже на отдыхе.

ОНА. Ты прав. (Садится.)

Пауза.

ОН. Хорошо бы соли.

ОНА. Соль повышает холестерин.

ОН. Все равно пригодилась бы.

ОНА. Для чего, для салями?

ОН. Нет, но пусть будет хоть какой-то признак цивилизации.

ОНА. Вечно ты недоволен. А если уж зашла речь о цивилизации, то цивилизация началась с хлеба и вина. Так что возвращаемся к истокам.

ОН. Но я бы предпочел что-нибудь менее допотопное.

ОНА. Что может быть лучше простого, деревенского хлеба,

ОН. Лангусты.

ОНА. Наслаждайся минутой. В том, что мы едим и пьем, есть нечто библейское, античное...

ОН. О, да! Греция, Рим... Албания...

ОНА. Неужели ты совсем не настроен на античность?

ОН. Нет, зато сожалею, что не говорю по-албански.

ОНА. Отчего же?

ОН. Мог бы подскочить в Албанию и попросить соль. Тут рядом.

ОНА. Постмодернистская ирония. Неужели не надоело?

ОН. Чрезвычайно.

Пауза.

ОНА. Солнце... Я сыта по горло тучами, дождем, холодом... Как ты думаешь, у нас опять дождливо?