- Не волнуйтесь, - сказал я женщине, - все будет хорошо. Теперь все будет хорошо.

Женщина посмотрела на меня со смешанным чувством пережитого ужаса и благодарности.

- Я отвезу ее на восток, - сказал брат, не глядя на меня.

Мне почудилось в его словах облегчение. Он был явно обрадован нечаянному - пусть и страшному! - поводу повернуть назад, хотя и старался не подать виду. Его тяготило это бессмысленное путешествие на запад когда вся душа его рвалась на восток. Кроме того, не могли же мы бросить эту несчастную женщину посреди дороги, а кто из нас двоих более подходил для того, чтобы позаботиться о ней наилучшим образом? Что ж, меня только порадовало его решение.

- Ты правильно мыслишь, братишка, - сказал я. - Справишься один?

Он молча кивнул и с робкой надеждой на примирение взглянул на меня. Вся моя злость к нему испарилась в одно мгновение. С ним ведь я тоже расставался навсегда... Мы крепко, по-братски обнялись.

- Удачи тебе, - сказал он.

Я кивнул головой, принимая его пожелание, хотя больше не верил в удачу.

Повернувшись, я пошел дальше на запад. За ушами у меня неприятно похрустывало при каждом шаге: похоже, вывихнул челюсть... В хребте тоже ощущалось какое-то неудобство, как будто сместился один из верхних позвонков. Интересно, чем это он меня огрел? Если локтем, то локти у него железные. Я не чувствовал ни малейшей боли - скорее всего, физическая боль исчезла из этого мира вместе со смертью. Я просто ощущал себя не в своей тарелке. А каково той женщине - видеть свои выпущенные наружу внутренности?!

Впрочем, что мне до нее? ТЕПЕРЬ все это не важно. Я чувствовал удовлетворение оттого, что наконец остался один. Брату просто незачем было идти со мной, и теперь я был искренне рад за него: скоро все плохое для него кончится. И для этой женщины. Они чисты, они не отмечены ЧИСЛОМ.

Я опасался, что за время, проведенное мной в могиле, Козельск исчез с лица земли. Однако он оказался на месте. Внешне он даже не сильно изменился, во всяком случае возле дороги. Я миновал магазин автоматического оружия и углубился в узкие, запутанные улочки. В голову мне пришла запоздалая мысль: ЖИВЫЕ. Где живые люди? Неужели все они вымерли за эти десятилетия? Или прячутся? - и за этими неподвижными стеклами сейчас множество бледных, искаженных ужасом лиц? Каково это жить во времена, когда воскресают мертвые?! Но, сколько ни вглядывался я в слепые окна домов, я никого не увидел. Город был пуст. Пуст до жути. Нигде ни души, ни бродячей собаки, ни даже птиц. Это напомнило мне крошечные городки в Англии, которые можно пройти насквозь - и не встретить ни одного прохожего. Только - шур, шур! - проносятся мимо легковые машины. В этом все отличие: здесь-то не было никакого движения. И ни одного автомобиля на улице. Зря я сюда пришел, подумалось мне, напрасная трата времени. Я повернул на середине улицы и возвратился на шоссейную дорогу, твердо решив больше не сходить с нее.

И потянулись бесконечные и однообразные часы. Я не чувствовал ни усталости, ни голода, ни жажды. Должно быть, обновленное тело не требовало ничего этого. Я шел быстрым размеренным шагом двадцать четыре часа в сутки. Впрочем, Земля больше не знала суточных колебаний, словно бы период ее вращения вокруг собственной оси совпал с периодом обращения вокруг Солнца, как это некогда было с Луной по отношению к Земле. Не было больше ни времени суток, ни времени года, ни перемен в погоде. Но только ровные красноватые сумерки под низкой багровой пеленой стремительно несущихся туч. Я даже не знал, солнце было за этим сплошным покровом или другая, не знакомая мне, звезда.

Порой мне чудилось, что кто-то большой и добрый смотрит мне в спину, сожалея о моем безрассудном решении, но когда я оборачивался, я не видел ничего, кроме багровых туч, уносящихся за горизонт.

Увы, очень скоро я убедился в том, что мое знание автомобильных дорог безнадежно устарело. По-видимому, наземный транспорт давно и окончательно сменился воздушным: большая часть асфальтового покрытия была разрушена... Я не узнавал ни шоссейных дорог, ни городов вдоль них. А потом мне припомнились лекции по теории градостроительства, которые я слушал в институте. Их читал нам сухонький старичок архитектор с седой козлиной бородкой. Он говорил, что в древности на холмистой равнине средней России города обязательно строили возле рек: хорошо защищенный берег в излучине, холмистый треугольник между рекой и ее притоком - здесь зачинался новый город. С развитием цивилизации реки утратили свое былое значение, уступив свои функции железным дорогам: в конце второго тысячелетия именно железные дороги определяли облик большого индустриального города. Разумеется, полный переход к воздушному транспорту устранил эту зависимость, однако подобно древним городам на берегах рек - города, возникшие в конце второго тысячелетия, по-прежнему стояли на пересечении железных путей - устаревших и заброшенных, но еще не успевших полностью исчезнуть с лица земли. Вот ими-то и решил я руководствоваться в своем путешествии. И вскоре вместо однообразного полотна шоссейных дорог подо мной потянулся не менее однообразное полотно дорог железных - шпалы, шпалы, шпалы... Как в тумане проплыли мимо меня грязные заводские районы Москвы - и навсегда остались позади...

А потом вновь протянулись леса, леса, леса, изредка прерывавшиеся крошечными белыми городками с незнакомыми мне названиями на круглых, как воздушные шары, знаках... Не было никаких ориентиров: ни солнца, ни звезд - все скрыто сплошной пеленой туч. И все же я знал, что не сбился с пути, что иду в верно, как перелетная птица, безошибочно угадывающая дорогу на юг... Во мне проснулось новое чувство... Возможно, теперь я воспринимал излучение магнитного поля - и, как стрелка компаса, безошибочно выбирал нужное направление? Правильность моего направления подтверждали и группы людей, шедших мне навстречу, то есть на восток. Они попадались постоянно, и по их одежде можно было судить о том, как быстро продвигается воскрешение в глубь времен: одежда на них была совсем ветхая и какого-то старинного покроя. Один раз я видел даже широкополую дамскую шляпку с темной вуалью, какие носили еще при царе... Ужасная мысль наполняла меня внутренней, кишочной слабостью: неужели я опоздаю? ИЛИ - УЖЕ ОПОЗДАЛ? Я гнал ее прочь от себя, но уже не мог сомневаться в ее истинности.