- Вы так думаете? - поразилась молодая женщина. - А я считаю - всегда будет так, как сейчас. По крайней мере я никогда не собираюсь изменять своих чувств. Мое отношение к мужу мне нравится, зачем же менять его?

- Ах, сударыня, вы молоды. Вы еще не знаете жизни и потому говорите так уверенно. Вы не знаете, как мелочь, незначительная, непредвиденная мелочь способна изменить жизнь. Представьте себе экипаж, едущий по дороге. Экипаж крепкий, сильные кони, ровное шоссе, и пассажиры в экипаже беспечны и совершенно уверены - подобно вам сейчас, - что без всяких происшествий прибудут на место назначения. Один маленький камешек - шина лопается, колесо рассыпается, экипаж перевертывается... О, таких непредвиденных случаев много, очень много бывает в жизни.

Произнося свою речь, я жестикулировал, и она, заметив у меня на пальце обручальное кольцо, тотчас же меня прервала:

- Вы женаты?

- Да! Следовательно, я говорю на основании собственного опыта.

- Ваша супруга тоже в Салониках?

- Да. Я по служебным делам провел несколько дней в Белграде.

Затем мы беседовали о Салониках, о Востоке вообще. Поезд шел мимо станций, мимо скошенных лугов, по живописным ущельям, спеша к границе, которая в то время проходила около города Вране.

- Еще одна станция, и мы на границе, - сказал я своей спутнице.

- На границе? - спросила она с легкой тревогой в голосе.

- Да!

- Там производится таможенный досмотр?

- Да, на турецкой стороне.

- И строго осматривают?

- Видите ли, я не имел возможности этого испытать, так как у меня дипломатический паспорт. Но, по моим наблюдениям, строго, очень строго.

Молодая женщина умолкла и глубоко задумалась, ее лицо омрачилось тенью заботы. Мне не удалось продолжить беседу. Она отвечала лишь "да" и "нет", и чем ближе поезд подходил к границе, тем озабоченнее становилась она, не в силах скрыть тревогу.

- Вы как будто чем-то обеспокоены? - попытался я вовлечь ее в разговор.

- Действительно... я беспокоюсь... Не знаю, могу ли я вам открыться?

- Почему же нет, сударыня?

Она собралась что-то рассказать мне, но ее голос задрожал, дыхание стало прерывистым, и на глаза навернулись слезы.

- Это нехорошо, я знаю, что это нехорошо, но... - она пыталась продолжать и снова запнулась.

- Неужели это так страшно?

- Нет, только мне действительно неловко перед вами. Я не соглашалась, я говорила мужу, что несогласна, но что поделаешь, если он страстный коммерсант и готов использовать любую возможность. Вы видите эти чемоданы?.. - она указала взглядом на свой многочисленный багаж.

- В них ваши туалеты?

- Нет, сударь, в них товары, они полны товаров. Мой муж посылает все это зятю для продажи, чтобы таким образом покрыть расходы по моей поездке.

- Значит, это контрабанда?

Она потупилась и покраснела.

- Как же вы пересекли нашу границу?

- Не знаю. Приятель моего мужа из Земуна переправил меня; он обо всем заботился, а не я.

- А теперь?

- Мне очень страшно. Строго ли здесь осматривают?

- Вероятно! В Турции сейчас очень оживились четники, со всех сторон и разными способами для них перебрасывается оружие. Не удивительно, что таможенники с особенной строгостью проверяют чемоданы пассажиров.

- Что же делать? - воскликнула она в отчаянии.

Я пожал плечами, хотя очень сочувствовал этой хорошенькой женщине, попавшей в такое неприятное положение.

- Я заявлю обо всем в таможне, пусть взыщут пошлину сполна. Это будет наукой моему мужу, чтобы в другой раз так не поступал.

- Возможно, только... это все не так просто. Вы должны будете задержаться на границе в течение целого дня, пока багаж будет перегружаться, а вы - заполнять таможенные декларации. Лишь после этого товар отправят в салоникскую таможню, куда он прибудет неведомо когда и неизвестно в каком виде. Вопрос - прибудет ли вообще все это.

- Какой ужас! - воскликнула женщина и снова задрожала. - Помогите мне!

- Охотно, сударыня, очень охотно, но как? Если бы дело шло о наших властях, я, может быть, и смог бы вмешаться, но перед турецкими...

- Посмотрите, как меня лихорадит! - Она протянула свою мягкую и горячую руку.

- Сударыня! - решился я наконец, полный сочувствия. - Я сделаю то, что, вообще говоря, никогда бы не сделал.

Ее глаза просияли, она глядела с мольбой.

- То, что я сделаю, нехорошо, но я беру грех на свою совесть, чтобы спасти вас.

- О, сударь! - благодарно воскликнула она.

- В мой паспорт вписана моя жена 1.

1 Тогда на паспортах не было фотографий. (Прим. автора.)

- Да?..

- Вы спрячете свой паспорт, и я представлю вас как свою жену.

- Не понимаю?

- Видите ли, я дипломатический чиновник. Мои вещи и вещи моей семьи не подлежат досмотру. Перед турецкими властями вы в течение этих сорока минут пребывания на пограничной станции будете считаться моей женой, а весь багаж - нашим общим багажом.

Лицо молодой женщины просияло; она с благодарностью протянула мне руку.

- Замечательно, великолепно! Муж будет весело смеяться, когда я расскажу ему, как, силою обстоятельств, в течение сорока минут формально была женой другого.

- Довольны ли вы?

- О сударь, как мне вас благодарить!

Паровоз уже дал свисток, обозначавший приближение к границе. Мы проехали мимо сербского, потом мимо турецкого пограничного поста; затем поезд подошел к турецкой пограничной станции Жбевче.

Мне сразу бросилась в глаза необычайность происходившего. Поезд окружили солдаты, никому не разрешая сойти. Немного спустя в вагон вошли представители полицейских и таможенных властей, и с ними врач. Я сообщил им, кто я, и представил свою спутницу как жену, а багаж - как багаж нашей семьи. Ее лицо по-прежнему было озабоченным, а глаза выдавали страх. Она вздохнула с облегчением, когда таможенный чиновник и полицейский учтиво приветствовали нас; но вслед за тем пришел врач и сообщил, что из-за некоторых инфекционных заболеваний в пограничной зоне (вероятно, имелись в виду отдельные случаи холеры) турецкой стороной введен трехдневный карантин на границе.

Разумеется, ничего нельзя было поделать - приказу следовало подчиниться. Моя спутница очень огорчилась, услыхав об этом. Сестра будет ждать ее, так как предупреждена о дне приезда; она же три дня, целых три дня просидит здесь, в глуши. Я успокоил ее, сказав, что приказу мы должны покориться, как бы неприятен он ни был.