Куда, в какую точку, в полосе которого сектора Манштейн наносит главный удар? Вот в чем вопрос.

Бой шел на севере у горы Азиз-Оби, в долине Бельбека, на востоке – у хутора Мекензия, под Чоргунём и на балаклавской высоте 212,1.

Крылов вызвал на КП армии командование армейского резерва, чтобы в нужный момент не теряя времени послать подкрепление туда, где создастся тревожная обстановка. Командарм готов был сам ввести в бой резерв, но, пока не прояснится обстановка, покинуть каземат не мог.

Крылов, нанося данные из донесений штабов секторов, пытался разгадать замысел Манштейна.

В ноябре Манштейн наносил главный удар вдоль побережья на Балаклаву в точке наибольшей удаленности от береговых батарей. На этот раз атака под Балаклавой носила менее ожесточенный характер.

Манштейн готовился к наступлению более месяца. Несомненно, подготовился основательно, рассчитывая на этот раз ворваться в Севастополь. Самое уязвимое место обороны города – Северная бухта.

Крылов все с большим и большим вниманием приглядывался к тому, что происходит в долине Бельбека, на стыке четвертого и третьего секторов.

Сверяя прежние донесения о концентрации немецких войск с донесениями о введенных в бой немецких частях, Крылов пришел к выводу, что между Дуванкоем и Калымтаем вступили в бой три или четыре дивизии 54-го армейского корпуса. Они были поддержаны танками, и удар их нацеливался на станцию Мекензиевы горы. Захват станции открывал путь к Северной бухте.

Из донесений из третьего сектора стало известно, что навстречу этой ударной группировке двинулся второй клин на Камышлы.

Однако немецкая тактика обычно не ограничивалась вбиванием клина лишь по одной линии. Крылов искал вторую точку приложения сил атакующих – второй клин.

Нашел, исходя от противного.

К середине дня немецкая атака в первом секторе, в направлении на Балаклаву, захлебнулась, успешно отражались атаки и во втором секторе. В то же время Манштейн бросал свои войска в одну атаку за другой по долине реки Черной в направлении на Инкерман.

Стало быть, двумя клиньями – через Бельбек на Мекензиевы горы и через хутор Мекензия и Верхний Чоргунь на Инкерман – Манштейн намерен рассечь фронт, отсечь войска третьего сектора и вырваться к Северной бухте.

На карту легли начертанные синим карандашом стрелы – разгадка замысла противника.

Командарм получил возможность доложить командованию СОРа, а командование СОРа в Ставку о масштабах немецкого наступления, а также принять решение о вводе в бой армейских резервов.

Крылов требовал от направленцев штарма, от начальников секторов беспрестанного уточнения обстановки, что было выполнить совсем непросто, ибо обстановка, хотя еще и в мелочах, в сотнях метров, до километра, все время менялась. Немецкие войска, неся огромные потери и в людях и в технике, вгрызались в оборону.

К концу дня контр-адмирал Г. В. Жуков обратился в Ставку с просьбой прислать подкрепление в четыре тысячи человек и ежедневно перебрасывать маршевые роты для пополнения. Командующего флотом просил поддержать оборону огнем корабельной артиллерии. 17 декабря на рейде в Севастополе не оказалось ни одного боевого корабля.

Тылы главной базы и вспомогательных подразделений береговой обороны, а также Приморской армии прочесывались в который уже раз, чтобы высвободить последние резервы для ввода в бой.

Это прямая забота Крылова – отдать все, без чего могла бы обойтись служба тыла.

Ночью Петров собрался поехать на КП четвертого сектора. Возвращая Крылову карту с его наметками наступления, молвил, тяжело вздохнув:

– Вот тебе, бабушка, и юрьев день!

Для войск на рубежах обороны и для всего штаба армии дни и ночи слились воедино. Но если в войсках на земле они отмечались сменой темноты и света, в подземелье каземата не было и этой границы. Приближение ночи Крылов замечал по спаду телефонных вызовов с командных пунктов, секторов, дивизий и полков.

Тяжко дались Приморской первые три дня штурма. Контрудары, на которые Петров поднимал войска, не приносили результатов. Завязывались встречные бои, переходя в рукопашную.

Манштейн давил превосходящими силами, совершенно не считаясь с потерями, что вообще-то не было характерным для немецкой тактики, а для немецких войск было и непривычным для первого года войны.

Но и Приморская армия для обороняющейся стороны несла несоразмерно большие потери. За два дня боев они достигли убитыми и ранеными 3500 человек.

Контр-адмирал Жуков просил Ставку ускорить подвоз пополнений, а командующего флотом пополнить запасы снарядов.

Ни мужество, ни стойкость стрелковых дивизий не остановили бы врага, обладающего столь огромным численным превосходством. Останавливал его массированный артиллерийский огонь централизованного управления. Артиллерийские орудия, снятые с кораблей, оказались мощной поддержкой богдановцам и береговым батареям. Дальность их боя доходила до 20 километров. Но и расход снарядов при этом был немалый.

Командующий флотом обещал прислать снаряды утром 20 декабря.

Три дня непрерывных атак начали сказываться. Немцам удалось продвинуться на стыке четвертого и третьего секторов. Все резервы были задействованы. Смолкали орудия, замолкали минометы из-за недостатков боеприпасов.

Командарм перетасовывал те или иные части, перебрасывая бойцов на трудные участки с менее трудных, Крылов, как ему было и положено, пытался «заглянуть вперед». Он не очень-то любил присутствовать на допросах пленных, но здесь изменил своему правилу. Его интересовало настроение немецких солдат, он старался из их показаний составить представление: надолго ли еще хватит резервов у Манштейна?

Допрашивали немцев из 24-й и 50-й пехотных дивизий. Они в один голос твердили, что потери у них ужасны, в бой введены последние резервы. Крылов понимал, что вот-вот штурм ослабнет. Самое время нанести контрудары, но нечем. С этим согласился и Петров.

Контр-адмирал Жуков и член Военного совета флота дивизионный комиссар Н. М. Кулаков дали очень тревожную телеграмму в Ставку о недостатке боеприпасов и резервов. В телеграмме говорилось: «Если противник будет продолжать наступление в том же темпе, гарнизон Севастополя сможет продержаться не более трех суток».

Крылов в тот момент не был ознакомлен с текстом телеграммы и, конечно, ее не подписал бы, ибо при всей напряженности обстановки безнадежной ее не считал. Вклинение в оборону – это еще не прорыв. Фронт продавливался, но держался. Шла ночь с девятнадцатого декабря на двадцатое. Двадцатого обещаны снаряды, опять оживут батареи, и сосредоточенным огнем всех стволов на трудных участках продвижение немцев будет остановлено. Кроме того, ему был известен ответ Октябрьского на просьбу прислать корабли. Он объяснял отказ прислать корабли тем, что это «грозило бы срывом самой ответственной задачи». Стало быть, надо было ожидать удара советских войск на Керченском полуострове.

К тому же к исходу дня 19 декабря Крылов заметил, что Манштейн произвел перегруппировку ударных сил и сузил участок наступления.

Все в ту же тревожную ночь в час тридцать, на несколько часов раньше обещанного, в Северной бухте ошвартовался транспорт «Чапаев», доставивший из Новороссийска снаряды. И хотя не все калибры получили подкрепление, но утром уже было чем встретить атакующего противника. Всю ночь развозили снаряды. А незадолго до рассвета к Крылову явился начальник разведотдела армии.

– Вы интересовались, Николай Иванович, показаниями пленных, – начал он. – Есть тут показания одного пленного… Полагаю, что сроки, которые он называет, заслуживают внимания…

– Кто он, пленный? – спросил Крылов.

– Рядовой сорок седьмого пехотного полка. Он утверждает, что Манштейн приказал овладеть городом двадцать первого декабря… на весь штурм отводилось четверо суток… Третьи сутки на исходе…

Крылов мгновенно оценил важность этого сообщения. График наступления сломан. Стало быть, силы наступающих на исходе, хотя утро 20 декабря спокойствия не обещало.