- Может, и неуместны, - согласился Журков, - только это не шутки. Чтобы заработать эту десятку, надо вкалывать целый день, а тут он срывает ее задаром. Верно, Володя? - Он повернулся к Голубовичу.

- А мы куда смотрим? - нервничая и снова краснея, спросил Никифоров. Если у людей нет совести, то должен быть хотя бы страх.

- Страх никого не остановит, - сказал Журков. - Дело не в страхе. На "фольксвагене", например, не воруют запчасти - их в магазинах полно. Все твои страхи да совесть - бабушкины сказки. Должна работать сама система: коль продали человеку автомобиль, то обеспечивайте и ремонт. К телеге теперь не вернутся.

- Голубович, подойди, - сказал Никифоров. Слесарь подошел и остановился рядом с Поддубских, держа руки с тряпкой у живота. - Ты брал у заказчика деньги? - Тот кивнул. - Садись, пиши объяснительную.

Голубович сел, положил тряпку себе на колени. Его лицо оставалось в прежнем хмуром однообразном выражении, словно он не вполне понимал, что происходит. И Никифоров вспомнил: Голубович - тот самый слесарь, который когда-то из-за гордости отказался ремонтировать машину, где все детали, даже копеечная подкапотная лампочка, были предусмотрительно помечены мазками зеленой краски - от воров.

Слесарь наклонился над листком бумаги и задумался.

- Пиши! - приказал Никифоров. - "Директору спецавтоцентра Никифорову. От слесаря Голубовича. Объяснительная записка..."

Голубович написал четкими большими буквами.

- "При ремонте автомобиля ЮМО ноль два - сорок пять я взял у заказчика десять рублей". Напиши, почему взял.

Голубович прикоснулся ручкой к бумаге и снова задумался.

- Сукин ты сын, Володя! - сказал Журков.

- А если он барыга, почему я не могу взять у него деньги? - спросил Голубович. - Наверняка они ворованные.

- Барыгу накажет суд, а не слесарь Голубович. Откуда ты узнал, что он барыга? Следствие провел? Может, он ученый или на Севере заработал. Что за стихийное перераспределение доходов? - Журков насмешливо поглядел на Поддубских. - У вас складывается философия, как раздевать клиента?

- Тогда надо ввести карточную систему, - буркнул мастер.

- Вводи! - усмехнулся Журков. - Ты карточную, а я карательную. Заинтересованность в труде упадет, ее надо будет поддерживать штрафами, а может, специальной трудовой повинностью... Дурачок ты, Голубович, вот что я тебе скажу. Не понимаешь ты нашей свободной жизни.

- Не оскорбляйте меня! - тихо ответил Голубович. - Не буду ничего писать. - Он как будто очнулся, но это были не стыд и не гордость: по-видимому, простое предложение, которое ему предстояло написать и которое уже стало мыслью в его голове, что-то разрубило в нем, отделив прошлое от нынешнего дня.

- Не пиши, не пиши. - Журков встал, медленно пошел вокруг стола, на ходу расстегивая и вытаскивая потертый ремень. Все недоуменно смотрели на него.

- А ну-ка встань! - сказал он.

Голубович улыбнулся, поглядел на Никифорова, но встал, подняв руки к груди. Рядом с главным инженером он казался совсем маленьким. Журков медленно размахнулся и стеганул Голубовича по бедру. И тут же схватился левой рукой за поясницу.

- Журков! - вскочил Никифоров.

- Довел-таки, - сказал Журков. - Жалко, радикулит!

- Да вы что! - опешил Голубович. - Зачем драться-то? По какому праву?

- Господи! - воскликнул Никифоров. - Да я и не собирался его наказывать.

Голубович быстро пошел к выходу, оттуда обернулся:

- Александр Константинович, пусть меня Журков еще раз огреет, а писать не буду.

- И огрею, если снова попадешься! - посулил Журков.

Почти сразу за вышедшим Голубовичем появился лысый заказчик.

- Вернули деньги, - вымолвил он любезным голосом. - Но как вы понимаете, вопрос не в деньгах. Что вы решили?

- Вон! - рявкнул Журков.

- Что?

- Вон, а не то спущу с лестницы!

- Взяточники! - сказал лысый. - Вы еще ответите! - И захлопнул дверь.

Никифоров подпер голову руками. Журков заправлял ремень, звякала пряжка.

- Теперь всех будем пороть? - то ли спросил, то ли подумал вслух Поддубский.

- Иди работай, - сказал Никифоров.

- Макаренко тоже врезал одному ученику. - Вытянутое костистое лицо Журкова сжали твердые складки. - А был великий педагог!

Ему нечем было возразить, не было желания, хотя надо бы одернуть главного инженера. Но как одернешь, если он прав? Похоже, стог уже запылал, огонь выбегал из-под топающих маленьких ног, перескакивал с травинки на травинку...

IV

Они уехали из автоцентра в светлых сумерках. Дальние перелески стояли в темной синеве. В зеркале заднего вида маячила одинокая машина.

- Как увидит у вас бутылку, спокойно может в дом не пустить, - сказал Никифоров.

- А мы у ворог разопьем, - ответил Журков.

- Ну, у вас прекрасная жена, Александр Константинович! - почти искренне сказал заместитель главного инженера Иванченко. - Просто вы сегодня измотались.

Никифоров оглянулся - ему влажно блеснули карие глаза, на мгновение застыла сладковатая подвижная улыбка Иванченко.

- Скорее всего, сейчас Губочев думает, что мы вынуждены смириться. - Он отвернулся и больше не вспоминал жену. - Неужели смиримся? Это твой кадр, Журков. Ты его рекомендовал.

- Я посоветуюсь в горкоме, - предложил Иванченко. - Если мы сейчас назначим проверку, закроем склад...

- Рекомендовал, - сказал Журков. - Кто ж знал, что он жулик? Ну ничего, мы закроем склад на сколько нужно, пусть хоть на месяц. А дело передадим в ОБХСС. Может, он на десять тысяч наворовал.

- Без запчастей центр тоже будет стоять, - продолжал Иванченко. - Этот месяц в разгар сезона мы потом никогда не наверстаем. Правильно, Александр Константинович?

- Значит, мы бессильны, - мрачно сказал Никифоров. - Он ворует на наших глазах, а мы ничего ему не сделаем. - Он снова поглядел в зеркало и выругался: следом шел патрульный автомобиль. - Вячеслав Петрович, пристегни ремень, - попросил Никифоров и сам пристегнулся.

- Да ладно, - сказал Журков, - сколько езжу, никогда не пристегивался.

- Пристегнись! - крикнул Никифоров, выпучив глаза. - За нами Кирьяков.

- Ну и что? - усмехнулся Журков. - Ты его боишься, что ли? - Но пристегнулся.

- Да не боюсь! А вот придерется и испортит вечер. После того, как я отказал ему, он будет стараться...

- Что вы, Александр Константинович? - удивился Иванченко. - Вы депутат горсовета, директор крупного предприятия...

- Я его лучше знаю, Иван Иванович. - Никифоров стал тормозить и прижал машину к обочине. - Пусть проезжает.

Однако Кирьяков не стал обгонять, а тоже сбросил скорость. Никифоров остановился. Легкое облачко пыли, поднятое с обочины, пролетело вперед.

- Дежурный инспектор, - подойдя, козырнул Кирьяков. - Почему остановились, гражданин Никифоров?

- А здесь не запрещено, - нервно ответил Никифоров.

- Не запрещено, - согласился Кирьяков. - Может, требуется помощь? Я вижу, вы сильно возбуждены. - Он говорил дружелюбно, но глаза были, как две искры льда, быстро оглядели салон, лица попутчиков, остановились на новом стекле форточки. Из патрульного автомобиля вылез еще один инспектор, окликнул Кирьякова:

- Ну, чего там?

Кирьяков отмахнулся, офицер, потоптавшись на похрустывающем гравии, подошел. Это был лейтенант, такой же плотный, коренастый, как и Кирьяков. Он оперся на открытую дверь. Никифоров заметил татуировку на безымянном пальце его толстой руки - синее солнце с веером лучей.

- Не порть людям настроение, - добродушно произнес лейтенант.

- Однокашника встретил! - радостно ответил Кирьяков. - Хоть словом перемолвимся...

- Ну, раз однокашника, - протянул офицер, - это хорошо.

Никифоров хотел было возразить, что Кирьяков плохой однокашник, но человек с добродушным голосом уже отошел.

- Не прячьте. - Кирьяков кивком показал на заднее сиденье. - Напрасно на нее сели. Нагреется, как ее, теплую, пить? - И стал смотреть на Никифорова.