Солнце стояло высоко, и в лесу парило. Старуха вдруг остановилась.
— Пришли! — Прислушалась.— Разморило. Дрыхнут, супостаты! — И поманила пальцем Медведева.— Ну, батюшка, я их, иродов, заговорю, а вы тишком, тишком. И хватайте.
Через несколько шагов лес впереди проредился. И открылся скит — четыре древние обомшелые избы, обнесенные деревянной изгородью, местами обрушившейся. Окна заколочены досками. Из одной трубы валит дым. По двору среди изб бродит часовой в грязной панаме, в грязной холщовой рубахе навыпуск, с болтающейся на животе кобурой. Часовой изнывает от жары, жмется к стенам, но тени нет. Он поминутно сплевывает и с визгом зевает.
Равнодушно поглядев на старуху, часовой прогундосил:
— Проваливай, ворона. Сказано вам сюда не соваться.
— Куда ж я отсюда пойду? — жалобно запричитала старуха.— Где же мне косточки грешные мои сложить...
— Ну, атаман тебя живо успокоит...— начал было часовой и осекся, выпучив глаза.
Со всех сторон через ограду перелезали вооруженные люди. Сонная одурь слетела с него мигом. Он выхватил пистолет, в упор выстрелил в старуху, перемахнул через ограду и исчез в лесу.
В избах оказалось человек пять мертвецки пьяных бандитов да груды продуктов из маршрутного николаевского поезда.
Убитая старуха лежала посреди двора. Ее похоронили на нищенском скитском погосте. Кто-то из чекистов срубил ей березовый крест на могилу.
Вывели связанных бандитов, которые только сейчас начинали понимать, что произошло. И в это время поднялась отчаянная стрельба в той стороне, где оставались лошади. Когда чекисты добежали до своих, схватка уже кончилась. Оказалось, что возвращавшаяся банда была обстреляна двумя ребятами, охранявшими лошадей, ответила беспорядочной стрельбой и отступила в лес.
То, что банда вместе с главарем ушла, было неудачей. И в неудаче были виноваты сами чекисты, Дмитрий это прекрасно понимал. Вся операция была проведена по-мальчишески, без должной подготовки и разведки.
Рассказывая потом об этой истории, Медведев как-то обронил: «Ругал я себя, ох, как ругал!» Вероятно, он в тот раз немало горьких слов сказал самому себе, вероятно, он сурово осудил себя за тщеславное желание отличиться, по-кавалерийски, с наскоку решить задачу, над которой до него безуспешно бились другие... Да, он умел вести с самим собой откровенный и беспощадный разговор. Всю жизнь умел.
Отправив захваченные документы и пленных в Брянск, Дмитрий с десятком товарищей пошел по следам банды. Настигли они бандитов в Полесье, среди болот, километрах в ста от линии фронта, который проходил по Березине. Теперь уж все было сделано по-настоящему. Разведку вели несколько дней. Установили, что бандиты обосновались в заброшенном хуторе на небольшом островке. Удобных подходов нет — открытые топкие болота, единственная гаченная дорога, которая может превратиться в западню. Бандитов, по всем данным, около полусотни. Вооружены хорошо. Туго с продовольствием — грабят окрестные села.
Было ясно, что бандиты выбрали этот район не случайно. То и дело маленькие вооруженные группы отправлялись с островка на какие-то таинственные операции, очевидно, не продовольственного характера. «Матроса» среди них не было. Возможно, он находился на хуторе. Два раза туда привозили под сильной охраной явно посторонних и, по-видимому, важных посетителей.
Отряд Дмитрия обосновался в лесу. Чекисты соорудили несколько шалашей, куда возвращались на отдых из разведки только в темноте. Дмитрий вместе с товарищами сутками дежурил у дороги, в солнце и дождь, в удушливом комарином аду. По ночам он бродил по болоту с шестом в поисках прохода к острову. Однажды провалился в «окно» и еле выбрался. Нужно было на что-то решаться: либо объявиться, перекрыть единственную дорогу и ждать, когда голод выгонит бандитов, либо придумать какую-нибудь хитрость...
Как-то вечером с островка выехали сразу две группы, всего человек двадцать, в направились в сторону фронта.
Едва рассвело. Густой туман еще низко висел над болотом. И вдруг в лесу, там, куда уходила дорога с острова, раздался винтовочный выстрел, другой, третий. Кто-то выбежал на опушку и истошно завопил:
— Эге-ге-гей! На помощь!
С островка ответили:
— Эг-ге-гей! Чего там?
Но больше с опушки уже не кричали. Там началось сражение. Били винтовки. Рвались гранаты. Гать затарахтела под ногами бегущих на помощь бандитов. Их хватали по одному и вязали. Теперь уже перестрелка пошла по правде. Двух бандитов убили, остальных ваяли. Всего их оказалось девять человек. Теперь уже настоящий бандит истошно вопил с опушки:
— Атама-ан, выруча-ай!
И атаман бросился выручать.
Через полчаса все кончилось. Человек в матросском бушлате лежал, уткнувшись лицом в землю. Он оказался еще совсем мальчишкой, может быть, сверстником Дмитрия. На убитом нашли письмо от какого-то Юзефа, в котором спрашивалось, как с операцией на Брянском вокзале.
Одну из уехавших групп чекисты уже без всякого шума приняли прямо на хуторе. Бандиты, оказывается, собирали сведения о частях 16-й армии, державшей фронт по Березине. Они сообщили, что вторая группа должна была привезти связного от поляков. Но группу прождали весь день — она так и не появилась.
Медведев послал человека в штаб армии с донесением, а сам с отрядом и обозом пленных поспешил в Брянск. Письмо от Юзефа вызывало тревогу.
На польском фронте шли упорные и тяжелые бои. Захватив значительную часть Белоруссии и Украины, белополяки стали спешно укреплять свои позиции и перешли к обороне. Но, совершив большой и тяжелый переход, в Умани сосредоточилась Первая конная армия. Почти с ходу она перешла в наступление и прорвала фронт. Белополяки стали откатываться на юге, а затем и на севере. Все это произошло за те две с половиной недели, когда Дмитрий Медведев с отрядом преследовал банду. В начале июля он возвратился в Брянск. А 12 июля, пытаясь спасти от разгрома армию белополяков, министр иностранных дел Великобритании Керзон предъявил нам ультиматум: прекратить наступление, в противном случае Антанта начнет широкие военные действия против Советской России.
Вероятно, в планах Антанты свое место занимали и действия различных банд в тылу наших войск. Чем все это кончилось, общеизвестно. Но вот конец банды «матроса» и исход операции на Брянском вокзале стал мне известен только недавно от непосредственного свидетеля этих событий.
Долго не удавалось выяснить, кто в Брянске был связан с бандой «матроса» и какая планировалась на вокзале операция. Дмитрий бывал дома урывками — носился по проселкам, продирался сквозь лесные чащи в погоне за бандами всевозможных мастей: белыми, зелеными, черными. Стрелял, в него стреляли, хоронил убитых товарищей.
Как-то глубокой осенью, когда выпал и плотно улегся снег и ударили первые морозы, утром в домике на Комаревской горе раздался веселый голос:
— Самовар! Самовар или жизнь! Замерзаю!
И в комнату ввалился Дмитрий Медведев, пропахший морозом и дымом, с тощим вещевым мешком. Оля засуетилась. А Дмитрий, отряхнув снег, зашагал по комнатам, растирая ладонями давно не бритые, запавшие щеки и декламируя:
Мороз и солнце; день чудесный!
Еще ты дремлешь, друг прелестный —
Пора, красавица, проснись...
Оля внесла чай. Он выпил не присаживаясь,
— Да ты отдохни с дороги-то!
— Оленька, я же тебя давно и безнадежно люблю!— воскликнул Дмитрий, весело блестя глазами.— Никакого отдыха! Собирайся, покатаю тебя в санях. Объяснюсь. И ты мне холодно откажешь! Или ответишь взаимностью?
— Ах, ах, какой пассаж! — в тон ему ответила Оля и побежала собираться. (Она уже несколько раз помогала Дмитрию в его делах и понимала его с полуслова.)
На мой вопрос, не было ли в этой шутке доли правды, Ольга Николаевна покачала головой и с легким вздохом сказала:
— А, милый, сорок лет ведь прошло... Нет, нет, влюблена я не была. Но... разве мог он не нравиться мне, девчонке,— стройный, красивый, с гордо посаженной головой, с открытой манерой разговора, с его добротой и смелостью и железной сдержанностью в минуты опасности или гнева... Он всегда говорил со мной полушутя, как с маленькой.