— А откуда вам известны планы немецкого командования?

— Местные жители говорят,

— «Фоккеры»! — вдруг крикнул второй солдат. Прыжок — и комэск в кабине истребителя. Скорее в воздух! Но товарищу на помощь не успеешь, только заставишь прикрывать себя и этим скуешь его действия.

Все же инстинкт бойца берет верх над его логикой. Чувство взаимовыручки уже так вошло в привычку, что летчики порой забывали о тактических соображениях. Так и сейчас. Руки комэска сами заработали в кабине. Мотор, не успевший остыть, сразу взревел. Взлетать? Но куда? «Фоккеры» могут уже пикировать на самолет Петра Воронина. Нужно выбрать лишь направление, чтобы затруднить для фашистов прицеливание.

Взгляд вверх. Самолетов не видно. Не может быть, чтобы враги уже успели расправиться с Априданидзе! Ах, вон где Сулам! В стороне от аэродрома уже набирает высоту. Пара «фоккеров» разворачивается на него. И разворачивается так, чтобы встать на одной линии с самолетами Сулама и Петра. Противник намеревается сначала атаковать ведомого, а потом, не меняя направления полета, с ходу покончить и с капитаном.

Сейчас его самолет — наземная мишень, и он ничем не может помочь товарищу. Лучше пока быть на земле. Здесь, если и подожгут самолет, то он успеет выскочить. На взлете же, прошитый очередями, наверняка сгорит или разобьется. Да, враг, видно, опытен, раз так все точно рассчитал. Однако немецкие летчики знают, что пилот на русском «яке», том, что сейчас в небе, их видит, и они уже не могут на него напасть внезапно, поэтому и хотят навязать ему лобовую атаку.

Летчики противника хорошо понимают, что при атаке на встречных курсах из-за большой скорости сближения у всех ничтожно малы шансы на успех. Зато они заставят Сулама отвлечься от Воронина. Один из них свяжет его боем, а другой проскочит вниз, и наверняка расстреляет самолет Воронина, после чего они уже вдвоем ринутся на его напарника. Понял ли это Сулам? Ему ни в коем случае нельзя доводить до конца лобовую атаку. Нужно перед носом фашистских истребителей резко отвернуть в сторону, как бы подставить себя под удар. Вражеские летчики могут клюнуть на эту приманку. Только таким, на первый взгляд трусливым приемом можно, как теперь мгновенно прикинул Воронин, связать их боем, а самому в этот момент успеть уйти в воздух.

Лобовая атака длится всего лишь секунды. И вот «фоккеры» уже мчатся на Априданидзе. Комэск видит, как тот круто развернулся в сторону врагов. Подсказать ему, как действовать, было уже поздно, да и вредно: сейчас голос командира только отвлечет его внимание. Теперь все зависит лишь от умения и выдержки Сулама.

«Фоккеры» крыло в крыло пикируют на Априданидзе и, наверно, километров с двух открывают по нему огонь. Дымчатые трассы уходят намного ниже Сулама, и Воронину со стороны, на фоне голубого неба, это отчетливо видно. Но Суламу сейчас наверняка кажется, что снаряды и пули несутся прямо на него, прямо в глаза. К тому же создается впечатление, что и отвернуть нельзя: кажется, что снаряды повсюду настигнут тебя.

Капитан Воронин сейчас лишь сторонний наблюдатель. Через секунду, две Суламу нужно резко заложить самолет в крен. Он это делает. Но почему так медленно? Что это значит? Неужели ранен на лобовой? «Быстрей крутись!» — невольно вырвалось у комэска. Один «фоккер», используя свое тактическое преимущество, мгновенно нацеливается на Сулама. Другой стремительно несется на Воронина. А тот лихорадочно думает, что же предпринять в эту критическую минуту? Сидеть неподвижно и ждать, пока тебя прикончат? Это глупо! Ну что же, наконец: взлетать или выскочить из кабины? Истребитель, сдерживаемый тормозами, словно норовистый конь, дрожит от нетерпения. Лучше потерять самолет, чем вдобавок к этому самому сгореть с ним на разбеге. Скорей из машины! И тут напарник Воронина пошел на крайний риск. Он с такой решительностью бросился на устремившегося на него вражеского истребителя, что тот, испугавшись таранного удара, свечкой шарахнулся кверху, а Сулам оказался вплотную на хвосте у «фоккера», пикирующего на комэска. Еще миг — и от фашиста полетели куски.

Вот это да! Расчет и натиск. И ни капельки «науки». Впрочем, искусство воздушного боя, очевидно, заключается не в том, чтобы следовать его канонам, а в нужный момент отказаться от них и воевать с учетом обстановки. Тогда и опытный противник не может быстро найти нужный контрманевр, потому что ты уже атакуешь, а ему еще нужно понять необычный прием борьбы.

И «як» Петра Воронина, спущенный с тормозов, рванулся на взлет…

— Товарищ капитан, ваше задание выполнено, — четко и спокойно доложил Воронину Априданидзе после посадки. — Разрешите получить замечания.

Один вылет, а он словно рентгеном высветил такие замечательные боевые качества напарника, о которых капитан раньше и не подозревал. Больше тридцати раз командиру эскадрильи приходилось слышать такие его доклады, и, пожалуй, только сейчас он уловил и осмыслил, что каждый раз они звучали по-иному. После первого вылета в осипшем голосе и на бледном лице была тревога, нетерпение узнать оценку своих действий, а где-то за этим угадывалась и скрытая радость боевого крещения. Теперь — деловитое спокойствие бывалого воина и гордость за свой ратный труд, за выполненный с честью воинский долг.

Раньше он был горяч и вспыльчив. Сейчас уравновешен и степенен. Фронтовая жизнь и боевая работа привили Суламу житейскую сдержанность. Правда, Априданидзе внешне никак не походил на «летчика-богатыря». Небольшой, худенький, он скорее напоминал подростка в форме летчика. Но как обманчив подчас может быть внешний облик!

К двадцатилетнему Суламу пришла боевая зрелость. За месяц? Да. Возмужание на фронте не зависит от возраста и определяется не временем, а напряженностью боев и внутренней силой самого человека.

В последнем бою он как бы сдал экзамен на мастерство, показал свою зоркость, точный расчет, высший класс пилотажа и меткий огонь. Теперь за Сулама комэск уверен, что тот может быть хорошим командиром пары. Сейчас Петру захотелось по-братски обнять товарища, но это у летчиков в будничной обстановке не принято. И, пожимая ему руку, Воронин только сказал: