Дорога шла по открытому засыпанному снегом руслу маленькой речонки, по обе стороны которой тянулись сосновые леса. Ночной Ветер остановился и устремил в глубину чащи зоркие, привычные глаза охотника, но ничего не увидел. Он прислушался, но ничего не услышал, кроме едва почти заметного оханья снега. Он потянул ноздрями воздух, но обоняние ничего не сказало ему. Тогда он продолжал свой путь, но тут же по неприятному ощущению в спине и в волосах понял, что глубина леса и справа, и слева полна живых существ.

Теперь он не сомневался больше, что его преследуют волки.

Сердце упало у него при мысли о жене и ребёнке, которые томились голодом в своём вигваме на берегу Майчикамоу. Сейчас ему нечего бояться, но он прекрасно знал, что, когда наступит ночь, волки осмелеют. Он не боялся за себя. Он знал, что задаст хорошую потасовку волкам, прежде чем им удастся свалить его с ног. Сердце его замирало при мысли о том, что съестные припасы никогда не достигнут вигвама. Он ускорил шаги, надеясь найти такое место, где он мог бы расположиться поудобнее и защищаться.

Ночной Ветер был прав. В той стране, усеянной глыбами скал и фантастическими пригорками, легче было найти удобную для защиты крепость, чем на открытой местности. И действительно, благодаря дневному свету, который держал волков на приличном расстоянии, он скоро нашёл такую крепость. На горном склоне находилась отвесная скалистая глыба. У подошвы её он решил разбить свой лагерь.

Подымаясь по склону, он срубил мимоходом сухое сосновое деревцо, потом захиревшую берёзку и бросил их на тобогган. Он поместил тобогган у подножия скалы, а в десяти футах от него развёл костёр, небольшой индейский костёр, сложенный из маленькой кучки веток. Сухого леса нигде поблизости не было, а зелёные сосны могут загореться, только если их подожгут сухими ветками. Он хотел двинуться в лес за хорошим топливом, но уже заметно стемнело, и среди деревьев там и сям показались волки. Некоторые из них вышли из-за деревьев, но сейчас же снова скрылись за ними, зато другие остановились и в упор смотрели на него.

— Как-никак, а топливо добыть необходимо,— решил Ночной Ветер.

На полдороге между скалистой глыбой и опушкой леса росла небольшая сосна. Он знал, что сочный ствол её не будет хорошо гореть. Но он надеялся, что с помощью этой сосны ему удастся сохранить сухое топливо на более продолжительное время, даже, быть может, до восхода солнца, если только он будет экономно подкладывать его. Он развёл яркий огонь, чтобы заставить волков отступить подальше в лес. Затем, подойдя к сосне, срубил её и потащил к скале.

Наблюдавшие за ним волки приняли это за отступление, и нерешительность их сразу пропала. Дружно, как по команде, вылетели они из своего убежища и огромными скачками понеслись к Ночному Ветру. Оглянувшись через плечо и увидя мчавшихся на него волков, индеец бросил дерево и бегом пустился к костру. Ему казалось, что всё уже погибло и он никогда не добежит до костра. Но нет! Он не допустил, чтобы враги напали на него сзади! Подняв топор, он повернулся к ним лицом.

Преследователи находились уже в каких-нибудь двенадцати шагах от него, когда вдруг остановились и стали пятиться назад. Между ними и индейцем появился откуда-то огромный белый волк. Он стоял неподвижно н, оскалив страшные клыки, прижав уши и ощетинив на спине шерсть, не спускал глаз со своих товарищей. Он, по-видимому, был вожаком, так как ни один волк не осмелился идти против него. Неохотно повернули они назад и остановились в нескольких шагах от лесной опушки. Одни из них остались стоять, другие прилегли к земле, третьи уселись на задние лапы, а некоторые беспокойно ходили взад и вперёд. Но все без исключения смотрели на своего неумолимого вожака, словно ожидая, что он может каждую минуту взять обратно свой приказ и отдаст им добычу.

Долго смотрел Ночной Ветер на своего странного защитника. Затем повернулся и, не торопясь, пошёл к костру. Спокойно стал он разрубать дерево на мелкие поленья, чтобы экономнее подкладывать их в огонь. Костёр он передвинул ближе к скале. Усевшись спиной к тобоггану, он стал приготовлять ужин. Ему страшно захотелось густой горячей похлёбки из пемикана, но он боялся, что соблазнительный запах такого кушанья разнесётся по морозному воздуху и заставит волков забыть уважение к своему вожаку. Поэтому он съел немного клейкой и неприятной на вкус кашицы из двух горстей муки, сваренных в горячем чае. Запах такого варева не мог, по его мнению, соблазнить волков. Тут у него в голове мелькнула мысль, не, следует ли из любезности предложить горсть пемикана своему покровителю, который, словно часовой, медленно прохаживался взад и вперёд мимо него, не спуская в то же время глаз с волков, стоящих за опушкой леса. Но в глазах Ночного Ветра белый волк был не простым, обыкновенным волком, а поэтому он побоялся оскорбить его, предложив ему пищу бледнолицых.

Поужинав, Ночной Ветер зажёг трубку и закурил, сидя у костра. Несмотря на сильный холод, ему было очень тепло: скала защищала его сзади, снежные сугробы с боков, и завернут он был кроме того в тёплое одеяло. Иногда он подбрасывал топливо в костёр. Нужно, чтобы дров у него хватило на целую ночь. О сне он и не думал. Маленькие зоркие глаза его, обращённые по ту сторону костра, следили сквозь тонкую пелену дыма за целым рядом злобных узких глаз, пристально смотревших на него из-за деревьев. Не видел он только глаз своего неутомимого часового, который глядел на своих подчинённых. Долго ли продержится этот часовой? Долго ли голодные волки будут повиноваться своему вожаку? Нет! Конечно, нет! Он не должен спать.

И он курил трубку за трубкой, поддерживая небольшой огонь и думая всё время о вигваме на пустынном снежном берегу Майчикамоу. Ни на минуту при этом не спускал он взора со страшного полукруга жадных глаз и с тощей спины своего неутомимого часового. Мало-помалу ему стали чудиться самые странные видения. Волки исчезли вдруг куда-то, и вместо них отовсюду из лесного мрака потянулись духи его предков: белые и чёрные медведи с человеческими головами, орлы, выступавшие огромными шагами, серые рыси, пристальным взором пронизывающие его насквозь, и огромные чёрные лоси с покрытыми снегом рогами. Вид их наполнил душу его благоговейной любовью, но не страхом. Не испугался он также, когда белый хранитель его стал вдруг огромен, как карибу, и, усевшись возле костра, устремил на него многозначительный взгляд. Ночной Ветер напрягал весь свой ум, чтобы понять значение этого взгляда, и не мог. И вот, пока он думал, послышался вдруг громкий протяжный вой — не то вой ветра, не то вой волка.

Вой становился всё громче и громче, всё протяжнее и унылее. Ночной Ветер вздрогнул, и видение исчезло. Он поднял голову. Над верхушками деревьев, прямо против него, сияла луна. Ему было смертельно холодно. Костер совсем прогорел, и от него осталась только небольшая кучка головешек. Страшная стая, караулившая его, исчезла куда-то с опушки леса, устремившись, без сомнения, по следам другой дичи. На прежнем посту оставался один только белый часовой. Он снова принял обыкновенные свои размеры. Он был крупнее остальных волков, но всё же гораздо меньше, чем только что казалось Ночному Ветру. Он сидел на задних лапах возле угасающего костра. Длинная морда его была поднята вверх, и он выл, глядя на луну.

Вой прекратился, как только Ночной Ветер поднял голову. Волк опустил морду и уставился на человека. Ночной Ветер бросил несколько полен на тлеющие головешки и раздувал их, пока они не разгорелись ярким пламенем. Он знал, что его разбудил вой белого волка и спас ему жизнь, так как иначе он замёрз бы.

— Благодарю тебя, белый брат! — сказал он, вставая.

Он был уверен, что таинственный зверь поймёт слова, сказанные на языке Несквеппи.

При звуках человеческого голоса волк навострил уши, секунды две с недоумением смотрел на индейца, а затем встал и медленно побрёл в лес.

Ночной Ветер понял, что опасность миновала. Он бросил на костёр всё топливо, какое у него было. Отогревшись хорошенько, он притащил к костру срубленное им перед этим дерево и сварил себе вкусную похлёбку из пемикана и муки. После еды он почувствовал себя гораздо бодрее. Ему не хотелось спать, и он двинулся в дальнейший путь, решив сделать привал в полдень и выспаться хорошенько.