Николай Никитин

Северная Аврора

Военно-историческая повесть о событиях 1918-1920 гг.

об англо-американской интервенции на Севере.

* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Жаркая синяя мгла повисла над городом. Деревья стояли неподвижно, будто чугунные. Близость Невы не освежала раскаленного воздуха. Догорало солнце. Его лучи, проникая сквозь густую листву Александровского сада, освещали часть огромной Дворцовой площади и отражались в окнах Главного штаба.

На гранитном фундаменте этого полуциркульного здания, в котором размещался сейчас военный комиссариат Северной коммуны, были расклеены плакаты: "Записался ли ты добровольцем?"

У заглохших цветников Александровского сада, на аллеях, у лениво бьющего фонтана и у памятника Пржевальскому не видно было гуляющих. Тишину нарушали только выкрики военной команды. Возле Адмиралтейской арки усатый матрос обучал пешему строю группу молодых военных моряков. Ласточки с пронзительным свистом носились над пахучими липами.

Даже этот безобидный птичий гомон казался тревожным худощавому, узкоплечему юноше, сидевшему на садовой скамейке. Андрей Латкин так исхудал за зиму, что старенький китель защитного цвета болтался на его плечах, как на вешалке. Но студенческая фуражка с зеленоватым, выгоревшим верхом и синим околышем все-таки была лихо заломлена на затылок.

Все в мире сейчас представлялось Андрею зыбким и ненадежным: увлечение наукой (он учился на математическом факультете), личные интересы, судьба матери, оставшейся в занятом немцами Пскове. Будущее казалось ему особенно тревожным, как только он отвлекался от своих собственных дел и задумывался над тем, что происходило в стране.

Шло тяжелое знойное лето 1918 года.

Немцы разбойничали на северо-западе России и на Украине. Обманутые агентурой Антанты, легионы чехословаков, бывших военнопленных, были использованы ею в момент мятежей на Волге и в Сибири. Белогвардейские генералы, купленные Америкой, Англией и Францией, шли войной против Советов. В Мурманске еще весной высадились англичане.

Тучи войны сгустились не только на юге, востоке и западе. И здесь, на севере, уже заволакивался горизонт. Выехать из Петрограда и въехать в него можно было только по специальным пропускам. Город был отрезан от основных продовольственных, сырьевых и топливных районов страны. Рабочие получали по осьмушке хлеба на два дня.

Но, несмотря на все трудности и лишения, молодой, революционный Питер жил напряженной, кипучей жизнью. Здесь, в Петрограде, так же, как и в Москве, Ленин и Сталин создавали Красную Армию - великую армию борцов за счастье народа.

Пролетарский Питер смело глядел в лицо врагу. В эту тяжелую пору питерские рабочие по зову партии большевиков вернулись к своим станкам, чтобы снова наладить военную промышленность. На заглохшей было Выборгской стороне ожили заводы. Оживилась и Невская застава. Задымили фабричные трубы в Московско-Нарвском районе. И старые, прославленные пушечные мастерские Путиловского завода вновь стали выпускать орудия и железнодорожные батареи.

Питерские рабочие думали только об одном; дать как можно больше патронов, снарядов, оружия и одежды бойцам Рабоче-Крестьянской армии.

Первыми шли в эту новую армию представители закаленного в октябрьских боях питерского пролетариата. Над воротами казарм ярко горели ленинские слова: "Победа или смерть!" Казармы наполнялись вооруженными людьми в косоворотках, кожаных куртках и рабочих блузах...

Андрей Латкин также решил вступить в один из создававшихся красноармейских отрядов. Вчера ему удалось встретиться с комиссаром Павлом Игнатьевичем Фроловым.

Комиссар настороженно и недоверчиво оглядел узкоплечего юношу в студенческой фуражке.

- Имейте в виду, товарищ, - сказал комиссар, - нам, быть может, придется сражаться не только с немцами, но и с нашими бывшими "союзниками". Вы, конечно, знаете, что происходит в Мурманске...

- Знаю, - ответил Андрей. - Я ко всему готов. Я не могу сидеть сложа руки в этот страшный час. Я буду сражаться, не щадя своей жизни, там, где мне прикажет советская власть!

Комиссар, видимо, остался доволен этим ответом. Во всяком случае, через час Андрей был принят в число бойцов первого отряда, именовавшегося "отрядом Железной защиты".

Отряд стоял на Фонтанке, в Проходных казармах. По распоряжению комиссара Андрей Латкин был назначен культработником, но такой должности в отряде не имелось, и Андрея условно приписали к команде разведчиков, которую возглавлял Валерий Сергунько, восемнадцатилетний паренек, питерский рабочий и красногвардеец. Сергунько знал о том, что Латкин приписан к нему временно, но, принимая от него документы, сделал вид, что ему ничего не известно.

- О гранате понятие имеешь? - спросил Валерий, окинув строгим взглядом щуплую фигуру стоявшего перед ним студента.

- Нет.

- А из винтовки стрелять тоже, поди, не умеешь? - Не умею, чистосердечно признался Андрей. Валерий обернулся к сидевшему на голых нарах пожилому широкоплечему бойцу с круглым, добродушным лицом:

- Видал, Жарнильский? Пожилой боец, ничего не ответив, беззлобно ухмыльнулся.

- Ну, ничего... Научим! - важно заметил Сергунько, поигрывая озорными глазами. Он взглянул в документы Андрея: - Латкин? С этой минуты будешь подчиняться мне.

- Есть! - коротко отозвался Андрей. Ему хотелось, чтобы ответ прозвучал лихо, как у заправского солдата, но, видимо, это не вышло, потому что Сергунько переглянулся с Жарнильским и чуть заметно усмехнулся.

Андрей невольно покраснел, нахмурился и твердо решил, что никуда из команды разведчиков не уйдет и никакой культработой заниматься не будет.

Все это было вчера. А сегодня Андрей Латкин уже сопровождал комиссара Фролова, отправившегося в военный комиссариат Северной коммуны за получением срочных инструкций. После разговора в комиссариате Фролов намеревался побывать в Смольном. Андрея он взял с собой для связи, на всякий случай, так как телефоны в казармах не действовали.

Сидя в саду и дожидаясь комиссара, Андрей следил за людьми, выходившими из углового подъезда Главного штаба. Солнце уже закатилось. Небо слегка потускнело. Приближалась белая ночь.

На каменной лестнице Главного штаба горела одинокая электрическая лампочка. Несмотря на летнюю жару, в здании штаба было холодно, как в старинной замковой башне.

Фролов долго ходил по темным коридорам, пока, наконец, не добрался до приемной. Здесь было почти так же темно, как в коридорах. Настольная лампа под зеленым канцелярским колпаком не могла осветить эту огромную комнату, Из-за письменного стола навстречу Фролову поднялся жилистый и стройный молодой человек в длинном френче офицера царской армии, но, разумеется, без погонов. Волосы его были аккуратно расчесаны на прямой пробор.

Фролов протянул свои документы.

- Прием окончен, - устало сказал молодой человек. - Из какой части?

- Из первого отряда "Железной защиты". Комиссар Павел Фролов.

- Товарищ Семенковский занят.

- Он меня вызывал. Я явился точно. Как было указано.

- Присядьте, - сказал адъютант. - Я доложу. Вдоль стен были расставлены массивные старинные

кресла. Фролов сел. Окна приемной, обрамленные тяжелыми зелеными шторами, выходили на Дворцовую площадь.

Адъютант полистал бумаги, затем отложил их в сторону и, закурив, погрузился в чтение какой-то книжки.

Просидев с полчаса, Фролов встал и принялся расхаживать по приемной вдоль длинных и высоких шкафов. За их стеклянными дверцами стояли толстые тома приказов и распоряжений царского военного министерства. Из глубины приемной доносилось тиканье старинных английских часов в. узком, высоком футляре из красного дерева.

Все в этой парадной комнате раздражало Фролова, начиная с неудобных фигурных кресел и кончая портретами нарядных военных XVIII века в роскошных цветных камзолах с кружевными манжетами и с тоненькими, точно карандаши, шпагами в руках. Из некоторых рам холсты были вынуты. "Царей изъяли", усмехнулся Фролов.