- Извините, вы это меня хотели грузовиком сбить?
- Да не-ет, - улыбнулась Смерть, - не-ет. Если б я захотела сбить, то наверняка бы сбила, будь уверен. Так... покататься взяла. Вообще, дорожно-транспортное происшествие - способ ненадежный. Не стоит им пользоваться. Шуму много, а толку... сам видишь, никакого толку. Что это я... черт? Ладно, иди-иди, доживай свои часы. Сутки обещанные к концу подходят. Наслаждайся. Там тебе жена грибы жарит, аж по всему подъезду запах какой!
Зайдя домой, Лацис, не говоря ни слова, вывалил грибы из сковородки в мусорное ведро.
- Не покупай с рук, - буркнул изумленной Валетине.
- Да я ж... в магазине!
- Ну и что? Все равно не покупай!
- А что покупать?! - Валентина разозлилась. - Взял и выбросил. Всегда грибы ел.
Что за психи, Лацис? Вчера парашют домой притащил. Теперь щека расцарапана.
Второй день на себя не похож! Что случилось? Выкладывай!
Эдвардас обнял Валентину и с грустью взглянул на стенные часы.
- Я попробую объяснить, погоди чуть-чуть.
Лацис задумался и долго смотрел на секундную стрелку настенного циферблата, которая с беззаботной тупой радостью отматывала один за другим свои паскудные круги, потом переключил внимание на минутную, которая двигалась значительно медленнее, но двигалась не менее подло, с завидным упорством накрывая деления циферблата одно за другим. Часовая стрелка как будто совсем не двигалась. Но это была лишь кажущаяся неподвижность. Стоило закрыть глаза и на некоторое время забыться, а потом через некоторое время открыть, как эта, казалось бы, совсем безмятежная стрелка скакнет так, воспользовавшись вашей задумчивостью, что вы вздрогнете, как вздрагивают миллионы людей, опаздывая на работу или на поезд, как вздрагивают влюбленные, проспав свидание или регистрацию брака, как вздрагивают врачи реанимационного отделения, и как затем вздрагивают родные безнадежных больных. Остановись, время! Не двигайся, часовая стрелка. Но она движется. "Как все-таки быстро бежит время", - прошептал Лацис.
- Чего?
- Я говорю, как быстро бежит время. Валя, - он обнял жену. - Ты помнишь, Валя, тот день, когда мы с тобой познакомились?
В это время раздался телефонный звонок. - Был ясный день, ты была в розовом платье, и я еще помню, у тебя были две смешные торчащие косички...
Телефонный звонок повторился. Эдвардас тяжело вздохнул.
- Не бери трубку. Валя! Ну так вот... Когда мы познакомились, ты была в розовом платье, я попытался в тот же день тебя проводить, но неловко уронил мороженое...
Телефон по-прежнему не утихал.
- Я тогда подошел к фонтану, чтобы вытереть брюки, а ты не стала ждать и убежала...
- Я все-таки возьму трубку.
- Меня нет. Валентина взяла трубку.
- Его нет.
- Я так расстроился в тот момент и думал, что больше тебя не увижу.
Ходил сам не свой целую неделю. По нескольку раз в день подходил к фонтану, у которого мыл брюки, оглядывал все вокруг, пытаясь увидеть розовое платье...
В это время в дверь постучали "Спартаком".
- Но потом я узнал тебя в толпе, узнал не только по розовому платью... и косичкам...
В дверь яростно беспорядочно забарабанили.
- Не открывай дверь, Валентина!... И я тогда понял, что дело не в розовом платье...
В дверь били уже ногой явно. Лацис вспотел.
- Ну так вот, мы ели мороженое, и я пошел провожать тебя во второй раз.
Попрощался, но потом развернулся и попросил поцеловать. Ты убежала снова. Мне было стыдно. И я опять целую неделю ходил сам не свой, по нескольку раз в день подходил к фонтану и смотрел, нет ли розового платья...
В это время удары в дверь прекратились.
- Господи, неужели проехало! - удивился Лацис, глядя на часы. С момента вчерашней угрозы сутки уже истекли.
- Неужели! - и он, раскрасневшись, бухнулся в кресло.
- Как ты хорошо только что говорил, Эдвардас, - сказала Валентина дрогнувшим голосом.
В это время с улицы донесся молодецкий свист и вслед за этим булыжник разбил стекло в гостиной. Эдвардас вышел на балкон.
- Ты что, сдурела? Ну ладно в меня, ты ведь в жену могла бы попасть!
- А пусть не врет, что тебя дома нету! - крикнула Смерть, надвинув кепку и засунув руки в карманы. - Ну че застрял? Выходи на улицу!
- Нет. Не выйду.
- Так, - Смерть закурила папироску, чтобы сосредоточиться, - та-ак... А где парашют? Парашют мой где? Гони живо!
- На, забери! - Лацис скинул парашют с балкона. - Забери свой парашют и проваливай, чтоб я тебя больше не видел!
- Чего-чего? Крутой, что ли? Ты что думаешь, сутки дала тебе продержаться и все!
Распрощались? - Дала мне продержаться. Сперва грузовик водить научись, дура костлявая! Вали отсюда!
- Та-ак, та-ак! Вот он как заговорил! Ты кого это дурой костлявой называешь, ты, козел? Свою спасительницу? Нахаляву живешь, понял?
- Это кто нахаляву живет, ты, как тебя там?
В это время Валентина вышла на балкон.
- Не связывайся с хулиганами, Эдвардас. Пойдем, ты так хорошо мне только что говорил.
Эдвардас вернулся в гостиную, успокоился. И минут через десять, сбиваясь, с большим трудом, но все же завершил начатый монолог.
С этого дня Валентина не могла нарадоваться на аккуратность и, как ей казалось, чрезмерную добросовестность Эдвардаса. Он сделал глазок в двери, закрывал балкон на все шпингалеты. Был чрезвычайно осторожен в обращении с электроприборами и газовой плитой. Не брал в рот ни капли спиртного и пользовался душем, а не ванной.
- Так лучше. Бодрит, - улыбался жене.
А на прогулках всегда искал подземный переход, прежде чем перейти на другую сторону улицы.
- Слушай, мне кажется, в тебе прорезается настоящий прибалт, - заметила как-то Валентина, все эти изменения в муже ей нравились. - Такой аккуратный стал, собранный, как все в Прибалтике.
- Видишь ли, - задумывался Лацис, - родина моих предков - Латвия, была в постоянной опасности по множеству различных причин. Видимо, это и приучило наш народ к пунктуальности и порядку. Причем опасность эта давала о себе знать каждый день. И не только в воздухе, но и на земле и в воде. Ты знаешь, даже в ванной латышам нельзя было расслабляться.
- Почему? - удивлялась Валентина.
- Видишь ли, теплая, плещущаяся вода ванной убаюкивает, притупляет бдительность латыша, можно расслабиться и захлебнуться, особенно если пьян, вот почему латыши и мало пьют к тому же...
Уволиться в запас Эдвардасу так и не дали. Горбунов сам лично разорвал его рапорт, сказав руководству, что "это у него пройдет, я знаю", убедил руководство дать Лацису отпуск, чтоб тот "одумался", подумал-подумал, да и сам взял отпуск из солидарности с другом. Обе пары - Горбуновы и Лацисы решили отдохнуть, как обычно вместе, и как обычно, в Крыму, в ведомственном санатории.
Вода морская всегда хорошо бодрит. Особенно человека средней полосы, устающего от тягучего городского зноя.
Смена климата и солевого содержания воды лечит лучше, чем время, притупляя душевные раны и тяжелые воспоминания.
Люди, едущие на курорт, не осознают, зачем они едут. А потом отчитываются в виде загорелых тел, фотографий на фоне пальм и морских самодеятельных сувениров.
Никакой суперспециалист в никакой сверхответственной командировке не готовит отчет с такой тщательностью и с первого дня, как курортник, собирающий доказательства о своем пребывании на берегу моря. Чтобы потом полгода доказывать себе и другим, что он там был, что там действительно хорошо и что "ах, как жаль, что вы туда тоже не поехали."
Не загорай, не фотографируйся, не собирай сувениры и тогда действительно отдохнешь, а совсем не растеряешь впечатления, когда на вопросы сослуживцев "ну как там, в Крыму?", ответишь: "В каком Крыму? Нет, я все лето просидел в Балашихе." По крайней мере, от тебя отстанут.
Эдвардас Лацис впервые в жизни правильно отдыхал на курорте. Потому что на все прежние ценности ему было наплевать. А поэтому климатические и природные перемены медленно, но верно делали свои целительные дела. И учитывая, что катер, на котором он катался уже три раза, не тонул, экскурсионный автобус не переворачивался и ни разу его не отравили в столовой, то на смену тревоге постепенно приходило состояние жизненного оптимизма. Один раз, правда, когда Эдвардас вечером бродил в горах, какой-то булыжник сорвался сверху и прогремел в полутора метрах от него. Лацис долго смотрел на склон горы и на вершину, но никого, кто б это мог сделать, не обнаружил.